То, что убийца пятнадцать лет работал пастухом, профессионально насторожило майора Фидинеева, талантливого сыщика, обладающего феноменальной памятью, к тому же уроженца этих мест. За давностью лет пропал у людей свидетельский страх, и кое-кто вспомнил, что в тот злополучный день, уже под вечер, пастух с женой подались зачем-то в лес. Вспомнил, что на следующий день женщину видели в Вязьме, в Троицком соборе, где она ставила поминальные свечи.
Это, естественно, не улики, тем более пятнадцатилетней давности, но Фидинеев на всякий случай провел стремительную психологическую атаку, сыграв на женском самолюбии супруги убийцы-насильника, в том плане, что тот, возможно, никогда не был удовлетворен совместной жизнью, что, дескать, есть такие женщины. Прием грубоват, но тут уж было не до деликатности. И без того горящая ненавистью к мужу-насильнику женщина, что называется, сломалась, сгоряча закричав: «Это я-то?! Да вы еще найдите такую… Что б он сдох, изверг! Я ему эту девчонку не в жисть не прощу, она же ему, кобелю, во внучки годилась… Я знаю, дадут лет десять, а отсидит половину. Уже было такое на памяти. Ни черта, к стенке его! Это он, он тогда по ссоре застрелил своего сменщика-пастуха. А закапывали тело в лесу вместе. Могу показать. Пожалела тогда, изверга, на свою голову…»
…Этот случай раскрытия убийства пятнадцати летней давности настолько поразил Васю Солидола, что он тут же уверовал, пусть с изрядной долей религиозности, в неотвратимость возмездия. К тому времени он ударился в веру. Факт этот повлиял на него и с другой стороны: больше всего он стал бояться нечаянного воровства с коровьей фермы, которую охранял. Не говоря уже о других возможных проступках.
…Еще раз взглянув на застывшее лицо мертвеца, дядя Вася Солидол хотел было уже бежать в деревню, но его взгляд снова приковала торчащая рука. Она подтаяла на весеннем солнце и приоткрылась. Ему почудилось, что в уголке ладони что-то сверкнуло. Еще раз трижды перекрестившись, тыльной стороной ножа он тихонько отогнул пальцы — на снег упала белая монетка. Вася поднял ее, отер о штанину: это была не монетка, а какая-то медалька, с колечком на ободке. На одной стороне просматривался женский профиль, а на другой — нерусские буквы.
— Да это же иностранец, — прошептал Вася. — Я сразу по обличью подумал. Во, дела! — Сунув медальку в карман, он затрусил в сторону деревни, потом остановился отдышаться, еще раз посмотрел в сторону леса и по каким-то своим неведомым приметам подумал: «А лето нынче обещает быть грибным. Ох грибным…»
Уже дома, переодеваясь в чистую верхнюю одежду, чтобы идти в соседнюю телефонизированную деревню, Вася Солидол вспомнил о медальке. Карман телогрейки оказался пуст, вывернув его, он обнаружил небольшую дырку. Успел походя наорать на старуху за нерадивость, но возвращаться искать было недосуг. «Прочешу местность после звонка», — решил он.
Звонок о трупе в весеннем лесу раздался у майора Фидинеева — средних лет блондина огромного роста и такой же силы — в 13.50.
«Как всегда, бутерброд падает маслом вниз», — сокрушенно подумал он и с тоской посмотрел на 20-литровую канистру в углу кабинета. Она была пуста. А в его отделе лимит на бензин кончился еще три дня назад. Перебивались дружескими связями, а то и собственным карманом. Бензин будет завтра, Фидинеев смотрел на часы: а вдруг сегодня пронесет и не будет дальних срочных выездов. Нет, проклятый бутерброд падает в голодные времена именно маслом вниз. Он любил мудреные афоризмы, но на ум приходил всегда почему-то этот, простейший как кирзовый сапог.
Между тем его мозг, как-бы независимо от его хозяина, обрабатывал всю полученную информацию о трупе, хотя телефонные звонки трещали ежеминутно.
Телефон уже давно стал бедой майора. Вернее, телефон тут был ни при чем. Причина заключалась в свойстве характера Фидинеева: его знала в городе (как тут не прибегнуть к избитой фразе?) каждая собака. А учитывая еще его стремление к справедливости, изначальное человеческое участие и, наконец, просто мужское обаяние, майор стал для одних своего рода «телефоном доверия», для других — «скорой помощью», для третьих — «ходячим городским справочным бюро», для четвертых… Впрочем, об этой категории пока помолчим… Достаточно и этого набора, чтобы служебный телефон майора к концу дня раскалялся, словно ствол крупнокалиберного пулемета. Фидинеев злился на себя, но не мог никому отказать в совете или практической помощи.
А кроме того, у него была еще и основная работа. Удивительное заключалось в том, что эти «помехи», с одной стороны, мешали основной работе (в том смысле, что приходилось работать чуть ли не круглые сутки), а с другой — помогали.
Вот и сейчас, отвлекаясь на второстепенные звонки, он непрерывно думал о найденном трупе в нескольких десятках километрах западнее Вязьмы.
Особенно раздражал второй звонок — бывшего одноклассника Тольки Завихряева. Нынешней ночью с его мотоцикла, который, кстати, можно назвать мотоциклом лишь в минуту сильного воображения, сняли заднее крыло. Толька был в глубоком трансе и нудно ныл в трубку:
— Как же я теперь? Он мне как друг… Я ему даже имя дал — Жамочка. Жамкнешь по педали, а он уже из-под тебя, подлец, норовит выпрыгнуть.
Зная все это, Фидинеев направил к Тольке опытного участкового. Нет, тот опять звонил, интересовался, как идут розыски, достаточно ли задействовано агентов и милицейских сил. Кое-как отвязался от этой Жамочки.
«А труп этот — безнадега, висяк, — размышлял майор, — не наш труп».
Вообще к трупам Фидинеев относился как к своим законным клиентам, если так можно назвать убитых. Он даже их как бы любил, как может врач любить своих пациентов… Аналогию можно продлить, если включить в этот список патологоанатомов, но не станем продолжать эту скользкую тему.
Телефон снова затрещал:
— Это я, Татьяна Николаевна…
Она же — Танька Блеф, проходившая по делу подростков-рэкетиров. На этот раз Татьяна Николаевна трезвым, слегка плачущим голосом сообщила: ее квартиру обчистили до нитки.
— Золотая моя, ты сначала скажи: давно «сошла со стакана?»
— Вот те крест, бриллиантовый мой! В глухой «завязи» с прошлого месяца. Аж самой стыдно за бесцельно прожитые дни и трупы поклонников у ног.
— Про трупы молчи, мне и без тебя хватает. С кем сейчас тусуешься?
— Все те же, но реже: возраст, дорогой. Помоги, я так нищенствую, а тут последнее…
— Конкретнее — что пропало?
— Видак, посудешка хрустальная, главное — тряпки…
— Родная моя, найдем мы твои «лантухи». К четвергу. Сейчас некогда. Кстати, твой Герман получил квартиру. Вполне могло туда перекочевать твое барахло.
— Да-а?! Вот новость! А он мне — ни-ни и к тому же слинял дня три назад. Спасибо, миленький! Чао!
«А труп не наш, — сверлило мозг. — Пропавших с такой внешностью не было ни в прошлом, ни в позапрошлом году. Этот-то лежит с зимы, ну, может быть, с поздней осени».
Опять звонок, на сей раз из морга.
— Товарищ майор, думаю задержать по некоторым прикидкам Коровина…
— Кольку Коровина? — переспросил Фидинеев. — Нет, этот парень такое не сделает. Я его знаю. Если кто и решится чем-то поживиться с трупа, то иди к Спиридонову Витьке. Коровина не трогай…
Близкая автотрасса нередко поставляет в местный морг жертв дорожно-транспортных происшествий. Вот и находятся любители поживиться с еще теплого покойничка.
«А выезжать, как ни крути, надо. И чем быстрее, тем лучше», — с грустью решил майор. Он взглянул на часы, прикинул: пока бензин, пока дорога, а темнеет быстро: что там в темноте разберешь? Нет, пролежал зиму, пролежит еще до утра, лишь бы в деревне не нашлись свой Спиридоновы…
Утром Фидинеев ехал на место происшествия с обычным чувством профессионального интереса: что на этот раз?
Оперативная группа собралась приличная — на двух машинах: сам начальник вяземской милиции, начальник уголовного розыска, судмедэксперт, криминалист, старший оперуполномоченный…
Фидинеева сразу чем-то очень насторожил дядя Вася Солидол. Во взгляде из-под шапки, напоминающей брошенное воронье гнездо, таилось какое-то дополнительное беспокойство, испуг. Так бывало почти со всеми, кто обнаруживал трупы, но здесь было что-то еще, чего майор понять не мог. Господи, извечный страх стать свидетелем, а то и соучастником… Живет в народе проклятый 1937-й…
Вася Солидол повел всю оперативную группу к месту происшествия.
— Сколько же ты раз, дядя Вася, бегал туда-сюда? — вдруг спросил Фидинеев, рассматривая следы на снегу.
— Два, — выдавил старый механизатор, — р-рогожкой лицо п-покрыл. Воронье тут… По-честному, гражданин начальник, то три. Приглядывал, мало ли что…
— Сторожил, выходит? — улыбнулся Фидинеев.
