Великороднова перепугалась насмерть.
— Что случилось, Игорь? — произнесла она упавшим голосом.
Я не стал успокаивать Великороднову, пусть почувствует, что дело серьезное, тогда проворнее будет действовать.
— При встрече обо всем расскажу, — пообещал я. — Время пошло, Светик. Знай, в твоих руках моя жизнь и жизнь еще одного человека.
Я отключил мобильник. Теперь остается ждать. Вызывать сразу милицию я не стал по двум причинам. Во-первых, открылось такое!.. Такое!.. что мне самому было интересно разобраться. Во-вторых, и это главное, я верил Элке, верил в то, что она ни в чем не виновна, и, попади она в милицию вместе с матерыми уголовниками, те быстро сделают из нее козла отпущения, навесят убийство Чака и пропажу пол-лимона баксов. Если это случится, тогда я уже ни за что не доберусь до взятых под стражу Арго и его компании, не выясню, кто же на самом деле совершил убийство и прикарманил денежки, а следовательно, не смогу спасти от тюрьмы Ягодкину. Я очень надеялся своими силами освободиться из плена, но на случай неудачи попросил Великороднову вызвать милицию.
По телевизору закончился показ сериала, начался концерт симфонической музыки, однако никто из нас не имел возможности переключить канал, и наша троица была вынуждена смотреть, как на экране несколько десятков музыкантов с упоением наяривали смычками по скрипкам и виолончелям. При малейшей попытке Санька приподняться я тут же дергал за удавку, грозно кричал: «Не балуй!» — и с силой, точно шпоры, вонзал в бока Давыдкина каблуки ботинок. Мой пленник расслаблялся и послушно клал голову на пол. Тридцать минут спустя в подъезде раздались громкие мужские голоса, и наша троица замерла: мы с Элкой от испуга, Санек от радостного ожидания, что вернулся Арго. Однако голоса стали удаляться, затем где-то вверху хлопнула дверь, и все стихло. Наконец, еще через десять минут, под окном, у которого я находился, послышалась возня. Две женщины негромко переругивались, спорили, ворчали друг на друга. Я с облегчением вздохнул — свои!
— Теперь, Санек, медленно, тихо, без лишних движений, поворачиваемся, — сказал я Давыдкину и тут же дернул за дощечку. — Куда?! Я сказал медленно!.. Вот так, молодец!
Довольно неуклюже, рывками мы развернулись на сто восемьдесят градусов, я перехватил дощечку в левую, прикованную наручниками, руку, затем встал и наступил Саньку на спину. Со стороны я, наверное, напоминал любителя экзотических животных, вышедшего с крокодилом на прогулку.
— Я тебе этого, паскуда, никогда не прощу! — придушенно произнес мой «питомец», вытягивая шею под действием натянутого шнурка.
— Значит, память обо мне будет вечно жить в твоем сердце! — пошутил я и похлопал свободной рукой Давыдкина по щеке. — Потерпи, Санек, недолго тебе мучиться осталось.
— А я бы его вообще придушила! — сказала из своего угла Элка. — Этот алкаш и его приятели сутки меня на цепи держат.
Я взглянул на девушку и мягко сказал:
— И тебе недолго страдать осталось. Потерпи!
Я открыл окно. Голоса враз стихли.
— Где вы там?
— Здесь, внизу! — откликнулась Великороднова.
Я высунул в окно руку.
— Ключ давай!
Кто-то подпрыгнул, но безрезультатно.
Внизу вновь зазвучали приглушенные голоса, женщины спорили, потом кто-то закряхтел, и несколько мгновений спустя над подоконником возникла голова Марины. Глаза любопытные, как у любознательного дитяти.
Я взял газовый ключ, втащил его сквозь прутья решетки в комнату.
— Спасибо!
Марине очень хотелось посмотреть, что творится в квартире, однако это ей никак не удавалось. Тогда Леева схватилась руками за решетку и попыталась подтянуться, но в это время опору под ней повело, она дала крен, а потом и вовсе рухнула, и Марина исчезла с моих глаз с такой скоростью, будто ее силой дернули за ноги. Снизу послышались ругань, смех и возня. Неожиданно на одном из верхних этажей распахнулось окно, и старческий мужской голос сердито сказал:
— Совести у вас нет, проститутки проклятые! Даже по ночам к этому Сашке пьянь всякая в окна лезет. Ну-ка, проваливайте отсюда, пока милицию не вызвал!
Перепалка между Мариной и Светой оборвалась на полуслове. Я хохотнул и негромко произнес:
— Ладно, отец, извини, больше не повторится! — и потом еще тише бросил женщинам: — Ждите на остановке! — и захлопнул окно.
Нужно было поторапливаться. Прошел ровно час с того времени, как ушел Арго.
Продолжая удерживать Санька одной рукой, я подкрутил до нужных размеров ключ, перекрестил руки и стал отворачивать на трубе контргайку. Когда отвинтил ее на три сантиметра, вывернул пробку и отсоединил батарею от трубы. В отопительной системе оставалось немного воды, и черная застоявшаяся жидкость пролилась на пол, забрызгав голову Давыдкина. Хозяин квартиры с тупым равнодушием сносил неудобства.
Кольцо наручника оказалось уже пробки и никак не хотело сквозь нее проходить. Пришлось свинтить пробку и наконец-то наручники соскользнули с трубы. Я вдохнул полной грудью — свободен! Убрал ногу со спины Санька и выпустил из руки удавку. Теперь Давыдкин не представлял для меня опасности.
— А сейчас давай-ка, Санек, я тебя свяжу, — я помог мужчине подняться. — Для твоего же блага. А то вернется Арго, достанется тебе за то, что нас не устерег.
Хозяин квартиры и не думал вступать со мной в единоборство. Он был ослабленным, подавленным и, как мне казалось, отчаянно трусил, опасаясь, как бы я со злости не накостылял ему за свое унизительное положение пленника, в котором, собственно говоря, по его вине я пребывал последние два часа. Но я парень мирный, мстить Давыдкину не стал.
— Выпить дай! — неожиданно попросил Санек.
Я кивнул на бутылку водки.
— Пей.
Давыдкин сдернул с шеи шнурок, швырнул его на пол и шагнул к столику. Он не стал утруждать себя переливанием остатков водки в стакан. Схватил бутылку и прямо из горлышка одним махом осушил ее содержимое. Я поднял с полу шнурок, сунул его в карман. Позже зашнурую. Потом отодрал прибитый к плинтусу телефонный провод, разорвал его на две части и стал связывать Давыдкину руки, заведя их за спину.
— Скажешь Арго, будто приятели мои приехали, ворвались в дом и освободили меня с Элкой, — сказал я Саньку, с силой затягивая концы провода. — Тогда он, может быть, тебя и не тронет.
Вторым куском провода стянул Саньку ноги. Затем взял газовый ключ, подошел к Элке и стал отсоединять трубу от батареи. Связывающие их узлы проржавели, и мне пришлось изрядно повозиться, чтобы освободить девушку. Но я не торопился, действовал спокойно, без суеты. Теперь я не опасался возвращения Арго. Я был свободен, вооружен увесистым ключом и мог дать достойный отпор бандиту. Наконец резьба поддалась, я свинтил пробку, и кольцо наручника соскользнуло с трубы. Элка встала во весь рост.
— Ладно, Санек, привет Арго и его банде, — сказал я на прощание лежавшему на полу Давыдкину. — Передай им, что мы еще увидимся.
Прихватив куртку и ключ, мы с Ягодкиной направились в прихожую. Да-а, пропился Санек основательно. Крикни — голос эхом отзовется во всех уголках пустой квартиры. Перед тем как покинуть логово Арго, я глянул в глазок. В подъезде было пустынно. Я открыл замок, и мы выскользнули за дверь. Свежий холодный ветер опьянил и меня, и мою спутницу. На Элке были только батник и юбка. Я накинул ей на плечи куртку. Скорым шагом мы направились к подворотне.
Красная «Нексия» стояла перед остановкой. Художницы видно не было. Разглядев меня в сопровождении Ягодкиной, Великороднова и Леева выскочили из машины и бросились нам навстречу.
— Элка! Элка! — наперебой закричали женщины, обнимая девушку, которая, увидев подруг матери и наконец-то осознав, что все страшное позади и что теперь она в безопасности, от радости расплакалась. — Ты жива! Здорова! Как мы рады тебя видеть! Что произошло? Рассказывай!
Я сгреб всех троих женщин в охапку и подтолкнул к машине.
— Все вопросы потом, бабоньки! — объявил я голосом командира женского батальона, вернувшегося после командировки к исполнению своих обязанностей во вверенном ему подразделении. — Сматываемся отсюда скорее, пока не вернулся Арго и не перестрелял нас из пистолета, как кроликов.
— Какой Арго? Какой пистолет? — всполошилась Леева, однако садиться в машину не торопилась. — О чем ты говоришь, Игорь?!
— Потом, Марина, потом! — взмолился я. — Едем!
Я втолкнул женщину на водительское место, сам открыл заднюю дверцу и уселся за ее спиной. Великороднова и Ягодкина также влезли в машину, Марина завела двигатель, и мы поехали по освещенной редкими фонарями Первомайской. Пару минут спустя показалась парикмахерская, с которой мы сегодня с Наташей и начали поиски парней. Сколько событий произошло с того времени.
С Первомайки свернули на улицу поменьше, потом выехали на широкий проспект. В глазах сразу зарябило от неоновых вывесок, рекламных щитов, ярко освещенных витрин, множества фонарей. Напряжение, какое я испытывал последние несколько часов, спало, я почувствовал смертельную усталость и такую немощь, что не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Клонило в сон. Тем не менее я был счастлив, оттого что вновь обрел свободу; жизнь казалась мне прекрасной, а присутствующие в машине женщины — милыми и симпатичными до такой степени, что от избытка чувств мне ужасно захотелось обнять сидевшую рядом со мной Великороднову и чмокнуть ее в щечку. Однако я сдержался — поймет превратно, потом в жизни не отвяжешься.
