Молодой сыщик решил сначала доложить информацию Грыжину, а уж потом продолжить обход симфонических учреждений в надежде на дальнейший успех. Он уселся в машину, выехал на Тверскую и застрял в пробке.
От Тверской до Чистых прудов не больше десяти минут езды, но Михеев в этот день в офис так и не попал. В Москве шел снег. Это обычное для зимы событие для московских водителей каждый раз становится бедствием.
Они часами торчат на Бульварном кольце, на Тверской и на проспекте Мира. Огромный город и в нормальную погоду задыхается от чрезмерной массы транспорта, а стоит природе немного пошалить, как езда по столичным улицам превращается в кошмар.
Михеев в пробках не злился. После питерских дорог он считал кощунством высказывать претензии столичным властям. Увы, все познается в сравнении. Единственное, что беспокоило начинающего сыщика, так это информация, которую он задерживал. Михеев выключил двигатель и посмотрел в окно. В синей иномарке, что стояла в соседнем ряду с его жигуленком, хорошенькая девушка за рулем нервно беседовала по мобильному телефону.
За стеклами автомобиля голоса ее Михеев слышать не мог, тем более комично выглядели жесты, которыми девушка сопровождала свою беседу. Глеб вспомнил, что у него в кармане так же имеется телефон. Он вынул трубку и набрал номер Ерожина.
— Молодец, — похвалил помощника Петр Григорьевич, внимательно выслушав Глеба. — Ты сейчас, когда вылезешь из пробки, пили не в офис, а на Петровку, — распорядился Ерожин. — Там расскажешь Боброву, что узнал в зале Чайковского. С администраторши надо снять официальные показания. Это должны сделать люди Никиты Васильевича. Тогда Бобров получит возможность объявить Ахалшвилли в розыск.
— Мне продолжать расспросы администраторов? — поинтересовался Михеев.
— Нет. После разговора с полковником Бобровым двигай ко мне в Новгород. Я в гостинице «Интурист». Отоспишься, и поедем в Кресты. Там твое лесное следопытское образование может нам пригодиться.
Только Глеб успел попрощаться, как заснеженная масса автомобилей взревела и медленно двинулась вперед. Сзади и сбоку отчаянно завопили клаксоны. Глеб оглянулся и понял, что гудят хорошенькой девушке в синей иномарке. Она продолжала, задерживая десятки машин с разъяренными водителями, говорить по телефону и размахивать руками.
В квартире Аксеновых на Фрунзенской набережной в дверь то и дело звонили. Первым приехал Николай Грыжин. Сын генерала весьма успешно начал свою деятельность в фирме Аксенова. Иван Вячеславович с его помощью выплатил своим работникам долг по зарплате, сменил в офисе компьютеры и расплатился с налоговыми органами. Два дня назад они с молодым компаньоном даже обсуждали идею найти новое помещение для офиса. Фирме требовался зал для переговоров, директорского кабинета уже не хватало. Сам Аксенов приободрился, перестал баловаться спиртным, и Елена Николаевна не могла на мужа нарадоваться. Это стал прежний, уверенный в себе, по-военному подтянутый, деловой мужик.
В дверь снова позвонили, и Люба, чуть не наступив на кота Фауста, побежала открывать.
В доме давно не собиралось столько народу, и кот нервничал. Сева Кроткин, полностью набравший прежний вес, ввалился в квартиру с огромным тортом. Веру рядом с супругом можно было и не заметить, все пространство занимал Сева. Марфа Ильинична с невесткой хлопотали на кухне, родных принимала Люба.
Стол был накрыт, но мужчины за него не садились. Ждали генерала Грыжина. Без его участия аксеновский совет состояться не мог. Все в семействе Ивана Вячеславовича стали почитать генерала как близкого родственника. Глеб укатил к Ерожину в Новгород и отсутствовал по уважительной причине. А от Нади и ее мужа, по замыслу родни, совет должен был состояться в тайне, поэтому молодую женщину пригласили прийти попозже, а отсутствие подполковника собравшихся родственников его жены как никогда устраивало.
Генерал Грыжин приехал прямо из офиса и хотел есть.
— Катите сюда полевую кухню, господа Аксеновы, — заявил он с порога, вручая Любе по три роскошные розы для Марфы Ильиничны и ее невестки. — Передай «бабушке» и «прабабушке» и веди за стол.
Поняв, что все собрались, вдова зычным голосом приказала рассаживаться. Своего приказа Марфе Ильиничне ни для кого повторять не пришлось. У Севы Кроткина чувство голода было хроническим, а все остальные мужчины прибыли после работы и давно с заметным интересом поглядывали на сервированный стол. Первые пятнадцать минут гости и хозяева сосредоточились на еде, и за столом слышались лишь короткие реплики, связанные непосредственно с трапезой Лишь Николаю Грыжину поесть спокойно не давали Без конца звякал мобильный телефон, который он держал рядом с тарелкой.
Спиртного Марфа Ильинична подавать не разрешила.
— Сначала все обсудим на трезвую голову, а потом за десертом напейтесь хоть до одури, — заявила вдова в начале ужина.
Сева, умевший есть много и быстро, первым аккуратно сложил на пустой тарелке вилку и нож и, оглядев хитрым глазом собравшихся, заявил:
— Считаю сход, посвященный перспективе появления нового члена нашей семьи, открытым.
— Тогда огласи и повестку дня, — предложил Грыжин-младший.
— Повестка простая. Наденька ждет ребенка, и квартира сыщика в Чертаново становится им мала, — низким голосом заявила Марфа Ильинична. — Я правнучку в такой тесноте родить не позволю. Думайте, мужчины.
— Чего тут думать? Квартирку Петра Григорьевича надо передать Любе с Глебом, а на жилье для семьи Ерожиных скинуться, — ответил Сева.
— А вам не кажется, что Петра Григорьевича такая наша инициатива обидит? — засомневалась Вера.
— Что значит обидит? Петр всем нам помог, теперь наша очередь, — убежденно возразил Кроткий.
Марфа Ильинична оставалась категорична.
— Я спрашивать Петра не намерена. Разговор идет о моей правнучке, нравится ему это или нет, а для ребенка нужно место. Да и Любе с Глебом пришло время иметь свой угол. Хоть я к парню привыкла и по своей воле их бы не отпустила, но Любе пора стать хозяйкой.
— Я не уверена, что Глеб примет такой подарок. Он у меня мужик гордый, — сказала Люба и смутилась.
— Гордый, так отработает. Ерожин у него из зарплаты за квартирку вычтет, — успокоил молодую супругу Михеева генерал Грыжин. — А без рассрочки вам еще сто лет в кабинете отца обитать. Ты, Люба, о папаше подумай. Ему без своего кабинета не очень удобно жить.
— Нет, Иван Григорьевич, мне места в квартире хватает, а без детей будет скучно, — возразил Аксенов. — Мне большая семья нравится. Я люблю, когда все вместе.
— Ты бы вечно в таборе сидел. Я сколько лет делю кухню с твоей матерью? Это чудо, что мы наконец поладили. Мать у тебя золотая.
Если бы не она, я бы после убийства Фатимы рехнулась. Но все равно, любая женщина на кухне хозяйкой себя должна чувствовать, — неожиданно резко «наехала» на мужа Елена Николаевна.
— Ну зачем ты об этом, Лена. Сегодня мы о Наде говорим… — тихо возразил Иван Вячеславович и опустил глаза в пустую тарелку. Но Елена Николаевна не успокоилась:
— Мы здесь люди взрослые. Напрасно ты, Ваня, думаешь, что Глебу и Любе с нами уж так хорошо. В своей квартире они могут без штанов в туалет сходить. Не бояться ночью, слышим ли мы, как они целуются, или не слышим. Все это портит нервы и жизнь. Если нет возможности, тогда никуда не денешься. А когда возможность есть, жить взрослым детям, да еще семейным, с родителями — свинство.
Все замолчали. От тихой и молчаливой жены Аксенова такого напора никто не ждал.
— Зачем далеко ходить? Ваша Надька беременна, а Любка нет. Вот вам и доказательство преимуществ самостоятельной жизни супругов, — усмехнулся Грыжин.
— Вообще-то Елена Николаевна права, — поддержал тещу Сева Кроткий, оставив без внимания довод генерала. — Это наша российская привычка торчать друг у друга на голове.
Поговорка «В тесноте, да не в обиде» не от хорошей жизни. Мрак и бескультурье. В Европе это давно поняли. Там взрослые дети живут самостоятельно, а у нас родители детей до пенсии считают грудными и стараются при себе до гроба держать.
Марфа Ильинична всех молча выслушала.
— Молодежь высказалась? Теперь я скажу. Когда Ваня с семьей из Германии сюда въехал, я не слишком радовалась. Потом сказала себе: «Не будь, Марфа, эгоисткой Куда тебе одной с Фаустом такая квартира». И терпела. У меня в доме порядки свои. У невестки свои. Я у них в Германии с трудом десять дней выдержала. Все меня в чужом доме раздражало. А Лену — в моем. Нас с невесткой горе подружило. Но все равно, я бы, Ваня, себе отдельное жилье завела. В гости ходите хоть каждый день. И пироги напеку, и обед подам не хуже ресторанного. А жить вольготней врозь. Наладишь доход, купи мне маленькую квартирку по соседству. Помру, правнукам достанется.
