— Ребята и девушки из Портсмута и Брайтона. Этот рыжий Фрэнк и его друзья. Они завтра уезжают дальше, в Ленинград.
— Нет, — сказала миссис Томсон, — я не поеду… Выходит, ты против того, чтобы я хотя бы немножко помогла твоей тетке?..
Джейн сердито повела плечами:
— В конце концов, это твои деньги и твое дело. И я тебе не советчик…
Она постояла посреди комнаты еще несколько секунд — вспоминала, не забыла ли что-нибудь нужное, — и, повернувшись, пошла к двери. Уже открыв ее, вернулась, поцеловала мать в щеку:
— Не волнуйся. Главное, береги здоровье… — Помахала рукой и скрылась за дверью.
* * *
Таисия Григорьевна вместе с Кэтрин вышла на крылечко дачи. Обвела взглядом кусты крыжовника, сарай, на стену которого опирался поваленный забор, старые сливы, кроны их тонули в потемневшем небе. Бориса нигде не было. Поняла: муж ушел, чтобы не прощаться с Кэтрин. Ей стало неудобно перед ней, и она громко крикнула в глубь двора:
— Борис!
Никакого ответа. Только ветер, казалось, сильней зашумел на пустом дворе, в сливах.
— Боря! — позвала еще раз и, не ожидая ответа, повернулась к сестре: — Ну и человек! Уже куда-то смылся!
Миссис Томсон невозмутимо молчала. Подумала, что Таисии и в этом не посчастливилось. Муж попался с норовом. Но ничего не сказала.
Сестры спустились с крылечка. Вышли на дачный проселок. Кэтрин несла букет цветов, который Таисия нарвала по дороге к калитке.
Бориса Сергеевича и на улице не было.
— Куда он мог запропаститься? — удивленно пожала плечами Таисия, хотя уже догадалась, что муж поплелся к ларьку.
Женщины пошли бережком, заросшим кустами лозы, за которыми был узенький дачный пляж и причал для катеров. На пляже миссис Томсон отыскала дочку, и они направились к речному трамваю.
Таисия Григорьевна долго, пока не исчез катер в сумерках, махала ему вслед рукой.
…Борис ждал ее на даче. Она не ошиблась. Он ходил в ларек и принес «Бiле мiцне». Ожидая ее, разлил вино в стаканы и, кажется, успел уже выпить.
— Боренька, куда ты исчез? — ласково спросила Таисия Григорьевна. — Так неудобно было перед сестрой Катрусей.
Он нахмурил косматые, седые, торчавшие во все стороны брови, сердито сверкнул глазами.
— Не Катруся, а Кэт. По-немецки — кошка! И не сестра! Она давно тебе чужая, эта миссис Томсон… Пани Томсон… Скажите пожалуйста — пани из голой деревни…
— Ну, чего ты действительно, Боренька, — мягко произнесла Таисия Григорьевна, беря стакан. — Ведь родная сестра! Пойми, родная…
— Которая объявилась только через тридцать лет!
— И все-таки родная. А как мы ее принимаем?..
— Она же этого не пьет… — покосился он на свой стакан. — Чем же ее угощать?
— Стыд, да и только. И живем с тобой на смех людям. Джейн и заходить не хочет.
— По-моему, я живу лучше, чем эта миссис. Плевать я хотел на ее деньги!.. А ну покажи, — вдруг кивнул он на ее руку, — что там у тебя?
Вздохнув, Таисия Григорьевна подняла из-под стола руку и молча сняла с пальца красивый перстень с камнем. Борис Сергеевич положил его на свою ладонь.
— Руку протягиваем за милостыней! Сначала меховую шапку и перчаточки, теперь перстень… А что дальше? — Голос его то усиливался, приобретая металлические нотки, то спадал до шепота. — Вот это и есть стыд и позор!
— Боренька, да что ты! — еле слышно прошептала Таисия Григорьевна. — Ведь не чужая подарила, родная… Поможет дачку отремонтировать, в квартире ремонт сделаем и не будем стоять с цветами и сливами возле метро…
— Это не позор, что цветы продаем. Не спекулируем, как Поликарп Крапивцев. Позор — вот это. — Он поднялся и, крепко зажав перстень, направился к открытому окну, словно собираясь забросить его в кусты.
Таисия Григорьевна вскочила.
Борис Сергеевич сжал пальцы в кулак, чтобы жена не смогла выхватить перстень.
— А ты подумала, — закричал он гневно и затопал ногами, — ты подумала, откуда у нее деньги?! Ты подумала, где и как они нажиты или награблены? Не хочу! И не дам, не позволю! Не надо мне! Нам вполне хватает того, что имеем. Жили и будем жить! Не смей!..
Таисия Григорьевна заплакала.
Олесь Залищук пришел на дачу, когда у Таисии Григорьевны была в гостях Кэтрин. Сестры сидели на лавочке около домика. Миссис Томсон что-то вязала и старалась развлечь сестру рассказами о своих путешествиях. Хозяйка дачи смотрела вокруг с таким выражением на обрюзгшем лице, что казалось, тронь ее — и польются слезы. Она и раньше была слезливая, особенно когда вспоминала свою неудавшуюся театральную карьеру. А теперь, после смерти Бориса Сергеевича, досыта наплакавшись, стала одутловатой, медлительной и неповоротливой. Ничего не хотела, ничего не просила, ничего не ждала, кроме сочувствия, и если заговаривала, то лишь затем, чтобы сказать, какая она теперь, без Бориса Сергеевича, одинокая. Но и это не договаривала до конца, потому что из глаз начинали капать слезы. Могла целый день не есть, и если бы не Кэтрин, которая каждое утро или приезжала к ней на дачу, или приводила ее к себе в гостиницу, кто знает, что с ней было бы…
Солнце, разгораясь, пробивало лучами-стрелами кроны старой липы и высокой усохшей вербы около калитки; в запущенном саду повеселело.
Подняв голову, миссис Томсон увидела молодого человека, который заглядывал во двор. За оградой стояла женщина с ребенком на руках. Они, очевидно, не отваживались войти.
— Тася, — сказала Кэтрин, — к тебе, кажется, гости.
Таисия Григорьевна взглянула в сторону переулка и не поверила своим глазам.
— О! — вырвалось у нее.
Люди по ту сторону калитки как будто ждали приглашения.
— Тася, — повторила миссис Томсон, и в голосе ее прозвучало удивление.
— Олесь, сын Бориса… — Таисия Григорьевна произнесла это безразличным тоном, лицо осталось, как и до этого, невозмутимым.
— Бориса Сергеевича?
Теперь Кэтрин с интересом посмотрела на незнакомцев.
— А почему они не заходят?
Таисия Григорьевна пожала плечами, ничем не проявляя желания подняться навстречу.
Не останавливая вязания, миссис Томсон внимательно следила за калиткой. Она скрипнула — мужчина и женщина решительно вошли во двор. Впереди шел сын Бориса Сергеевича — невысокий, крепко сколоченный молодой человек с густым чубом, который при каждом шаге падал на глаза. От него не отставала белокурая женщина с мальчиком лет трех на руках.
Они приблизились и хором сказали: «Добрый день».
Миссис Томсон кивнула в ответ.
Таисия Григорьевна продолжала невозмутимо смотреть на гостей, будто не видя их. Только после минуты молчанья глухо произнесла: «Здравствуйте».
— Вот что, — начал Олесь, движением головы отбросив с глаз волосы. Он поставил ногу на ступеньку лестницы, ведущей на второй этаж. — Я о даче. — Обвел взглядом вокруг, словно говоря, о какой даче идет речь. — Вы знаете, что после смерти отца она принадлежит мне?..
Таисия Григорьевна продолжала молчать.
Ребенок вырывался из рук матери, она не пускала его на землю, успокаивала.
— Согласно закону, через шесть месяцев я становлюсь здесь хозяином, — продолжал молодой Залищук.
Эти слова наконец дошли до сознания Таисии Григорьевны.
— Как это можно?! — вскрикнула она. — Я тут двенадцать лет живу… Это все, что у меня осталось! Так нельзя, Олесь Борисович…
— Дачу отец построил, когда вас еще и в помине не было…
— Я была женой вашего отца, — слезы набежали на печальные глаза Таисии Григорьевны.
— Женой была моя мать, — ответил Олесь. — Она с ним и наживала эту дачу. Если бы она не умерла, то и унаследовала бы ее. А раз ее нет, единственный наследник я.
— И вот он тоже наследник, — решительно добавила молодая женщина, показывая на мальчика.
— Конечно. И наш Степанко, когда-нибудь… Как говорят, наследственность поколений. — Олесь положил руку на головку ребенка.
— Давайте хотя бы поделим ее… Если вы претендуете… Я так привыкла здесь. И я все-таки была женой вашего отца, заботилась о нем, ухаживала, мне хотя бы половина дачи тоже принадлежит… — Таисия Григорьевна тихо заплакала.
— А что тут делить, — буркнул молодой Залищук. — Вы для нас человек посторонний. Жить вместе на этой даче нам не подходит.
— Чужой человек, — подчеркнула молодая женщина.
— Тогда, может, я вам верну половину ее стоимости. Вы только подождите немного. У меня есть друзья в театре, и завод Бориса Сергеевича поможет… Завод и похоронил его за свой счет…
— Дача и нам нужна.
— Вот маленький ребенок не имеет свежего воздуха, — поддержала жена мужа, опуская на землю мальчика, который все время крутился у нее на руках.
— Да помолчи, Нина! — прикрикнул на жену Олесь. — Я вас не гоню, — обратился он к Таисии Григорьевне. — Живите пока что… Мы же люди, понимаем… Но пришли, чтобы напомнить о наших правах и чтобы вы готовились переехать на свою городскую квартиру.
