Источником столь примечательного голоса оказался тонкогубый рот, щедро накрашенный ярко-красной помадой. Вокруг него расползались километры морщин, выше располагался нос, одновременно крючковатый и мясистый, а глаза были настолько глубоко упрятаны в кожные складки, что цвет их не поддавался определению. Зато цвет волос определялся сразу — «спелая слива», за исключением разве что дюйма седины у корней. Остального я не могла разглядеть, так как обладательница всего вышеуказанного восседала за столом, отгороженная от меня барьерчиком. Я подошла и сказала, что мне назначено. Она вручила мне длинный бланк и велела его заполнить.
Я внесла туда все детские болезни, какие помнила. Некоторыми из них я, возможно, и вправду переболела, хотя их не распознали, потому что золотистые ретриверы ими не страдают. У всех детей бывает ветрянка. Значит, и у меня могла быть. Хотя при появлении красных точечек на коже мои родители, вероятно, думали, что вот наконец у меня начинает расти нормальная шерсть!
На вопрос, обращалась ли я когда-нибудь раньше к психотерапевтам и если да, то к кому, я ответила «да» и вписала Ритину фамилию. Последним вопросом было: кто направил меня к доктору Арсено, и я обрадовалась возможности сказать правду, хотя бы относительную. Я написала: доктор Джоэл Бейкер. В конце концов, если бы не он, разве я обратилась бы когда-нибудь к доктору Арсено?
Признаться, я ожидала, что доктор Арсено будет вести себя как слегка одурманенный лекарствами весельчак и балагур или как «добрый дядя», раздающий детям сласти, а потом оказывающийся маньяком-убийцей. Видимо, так уж настраивают нас наши мамы. Моя-то мама всегда предупреждала меня: «Никогда не доверяй незнакомым людям… собаку!» Во всяком случае я никак не ожидала увидеть обыкновенного человека средних лет, с пучками седых волос, торчащими из ушей и ноздрей, с животиком, на котором с трудом сходился белый халат. Он не хихикал, не шутил, он просто попросил меня раздеться. Мне все же потребовалось несколько секунд, чтобы напомнить себе, что он как-никак врач и просьба его не обязательно говорит о гнусных намерениях. Он вручил мне большой кусок голубой ткани, в которую велел завернуться, и вышел из кабинета.
Он вернулся, держа в руках заполненный мною бланк. Скорее всего он прочитал имя Джоэла Бейкера, но ничего не спросил о нем. Он лишь поинтересовался, что меня беспокоит. Говорил он мягко и доброжелательно. Он был так мил, что я чуть было не посоветовала ему поверить наконец в свои силы и переквалифицироваться в ветеринары. Но я вовремя вспомнила, зачем я здесь.
— Я не могу прийти в себя с тех пор, как умерла моя мать, — сказала я. — А потом у меня умерла собака. С тех пор я стала очень нервная. Я плохо сплю. Мне очень не хватает мамы. И Винни.
Он слегка наклонил голову и издал какой-то кудахтающий звук.
— Что ж, давайте разберемся, что происходит, — сказал он.
Хотя, по мнению Риты, он годился лишь на то, чтобы выписывать рецепт, он оказался достаточно компетентным, чтобы измерить давление, и сказал, что оно у меня низкое. «Но это как раз неплохо», — успокоил он меня. А пульс у меня редкий, в легких чисто, в сердце шумов нет. Никакие органы не увеличены. У меня просто стресс.
— Стресс, — повторила я как эхо.
— Одевайтесь, и мы поговорим об этом.
Только когда я разматывала голубую простыню, а потом влезала в свою одежду, я сообразила, что он все делает совершенно искренне и всерьез. «Этим он и опасен», — подумала я. Я ожидала встретить циничного штамповщика рецептов, шарлатана, который проводит преувеличенно тщательный осмотр, чтобы напомнить самому себе, что он еще врач. А встретила я, похоже, доброго человека, который действительно хотел помочь больным людям.
Когда я оделась, он спросил, принимала ли я когда-нибудь валиум, и я ответила, что от него чувствую себя подавленной. Может, он никогда не слыхал о прозаке? Кабинет у него был нешикарный, да и сам он тоже не выглядел суперсовременным. В конце концов он выписал мне рецепт на синекван.
В приемной все тот же гнусавый голос напомнил мне об оплате. Меня попросили заплатить немедленно. Может быть, после приема прописанных доктором Арсено препаратов его пациенты впадали либо в крайнюю эйфорию, либо в благодушие, граничащее с маразмом, и уже не имели сил оплатить счет. Сумма, предъявленная мне, превышала в три раза счет первоклассного бостонского гинеколога с Френсис-стрит. Я подумала, что доктор Арсено вряд ли призывал своих пациентов соблюдать меры предосторожности при приеме лекарств. Во всяком случае Джоэл Бейкер этих мер не соблюдал.
— Что это, черт возьми, такое? — Рита помахала в воздухе рецептом.
Я оставила его на кухонном столе, а Рита, привыкшая замечать все, его обнаружила.
— Зачем я назвала тебе имя этого выродка! Как только ты его узнала, собаки почему-то перестали исцелять тебя от всех болезней! Ты что, не могла прийти ко мне и спросить, к кому обратиться?
Рауди и Кими, уверенные в том, что любой предмет, мелькающий у них над головой, должен быть немедленно схвачен и съеден, ходили около Риты кругами, как две мохнатые акулы, в любую секунду готовые напасть.
— Ты бы лучше положила рецепт или скормила его собакам, — посоветовала я, но она проигнорировала мой совет. — Не такой уж он монстр.
— Да? Это потому, что тебе не приходится расхлебывать кашу, которую он заваривает. А я лечила по крайней мере троих, пристрастившихся к валиуму по его милости. Знаешь, что он им говорил? «Представьте, что вы на каникулах. Это все равно что поехать на месяц на Карибские острова». Он ни разу никому не сказал: «Принимайте это лишь в случае крайней необходимости». О нет! Они у него глотали по таблетке каждое утро, как только встанут.
— Но он такой славный на вид… — сказала я. — Рауди! Сидеть!
Рауди, который в этот момент находился в воздухе, с шумом приземлился.
— Прекрасно, Рауди. Вот так и надо падать. Особенно если собираешься выступать в Открытом классе.
Усвоил? Помнишь, я тебе говорила, что в Массачусетсе еще не было лайки-ОСТ? Может быть, мы с тобой будем первыми.
— Ах, значит, он славный! — взвыла Рита, снова потрясая рецептом.
— Знаешь, я не уверена, что он сам понимает, что делает. Я думаю, он искренне хочет помочь и помогает вот таким уродливым способом. Я ожидала увидеть какого-нибудь злодея, но он вовсе не производит такого впечатления. У него очень приятные манеры и мягкое обращение.
— Ты не видела последствий этого мягкого обращения, — сказала Рита. — Они далеко не такие приятные, как его манеры.
— Он зарабатывает кучу денег, судя по тому, сколько с меня взял.
Рита набрала в грудь побольше воздуха и с чувством выдохнула.
— Интересно, а потом он повышает гонорар? Я о таком где-то читала: по мере привыкания пациента к лекарству с него берут все больше и больше. До того как я узнала цену, я думала, что он сам заблудшая овца и не ведает, что творит… Что он не нарочно… Но сумма заставила меня задуматься.
— Нет, — вздохнула Рита, — он прекрасно знает, что творит. И совесть его не мучит.
— А может, он только за первое посещение берет так много? А потом снижает плату? Кстати, он осмотрел меня: я в прекрасной физической форме!
— Ты ведь не за этим туда ходила, правда? — Рита опять помахала рецептом у меня перед носом.
— Не за этим, не за этим. И оказалось, что то, за чем я ходила, очень легко получить. Кому угодно. Если ты сейчас же не перестанешь размахивать рецептом, Кими схватит его, а заодно оттяпает тебе полпальца.
Рита положила листок обратно на стол.
— Если ты думаешь о Джоэле Бейкере, то ошибаешься, — сказала она.
— Хотела бы я, чтобы ты оказалась права.
— Джоэл как-то консультировал у меня одну из жертв этих эскулапов. Мы говорили с ним об Арсено и пришли к выводу, что ничего не можем поделать. Мы психологи, а Арсено — врач. И все же Джоэл однажды направил к нему пациентку (это был очень тяжелый случай), потому что этот подлец всегда доступен. Но сам Джоэл никогда не пошел бы к нему. Ни при каких обстоятельствах. Ни за что.
— Из того, что ты сказала, всего лишь следует, что Джоэл знал, куда идти за синекваном, — подытожила я.
Рита ушла рассерженная.
Если бы не мои собаки, я, скорее всего, написала бы Джоэлу письмо. Но как объяснить такой поступок маламуту? Рауди, конечно, к тому времени уже был достаточно цивилизован, чтобы не ввязываться в свару, по крайней мере будучи на поводке, но Кими-то была совершенная дикарка.
— Ну, понимаете, мне просто не хотелось с ним встречаться, — сказала бы я им, но даже если бы не сказала, они бы это учуяли и перестали бы меня уважать.
Один из основных инстинктов, закрепившихся у лаек за долгие годы их жизни в Арктике, — это их чутье на трусость. Запах страха столь же возбуждает их, как запах сырого мяса, и они не замедлят воспользоваться любым проявлением трусости. Письмо Джоэлу означало бы для меня значительное понижение в иерархии нашей стаи: из альфа-вожака я моментально превратилась бы в распоследнюю бету. И поделом бы мне было. Маламутам в таких вопросах можно доверять.
