Я выбрался на площадку. У меня все расплывалось перед глазами, но я точно наметил цель – соседскую дверь. Дополз до нее и, уж не знаю – как, но встал на ноги, позвонил. Последнее, что увидел – мужчину в очках и майке.
– Уйдет... – вымолвил я, а после этого провалился в темноту.
Очнулся в палате, но не сразу понял, где я. Во рту чувствовалась сухость, хотел встать – да куда там... Только и смог, что повернуть голову. Увидел маму, которая дремала, уложив руки на тумбочку, а на них голову.
– Ма, – позвал я, не узнав собственного голоса. Его попросту не было.
Но она встрепенулась, подняла голову и кинулась ко мне:
– Устин! Сынок...
По щекам мамы катились круглые шарики слез, правда, при всем при том она смеялась, гладила меня по щеке. Я не мог ни пошевелиться, ни говорить, но чувствовал себя счастливым, потому что остался жив.
Судьба мне подарила жизнь второй раз, послав того самого мужчину в очках, который открыл дверь на мой звонок. Он оказался врачом и оказал мне первую помощь до приезда «Скорой», когда я был уже без сознания. Пуля прострелила легкое, крови я потерял много, врачи упорно боролись за мою жизнь, и я вместе с ними победил смерть. Меня навещали из уголовного розыска. Конечно, я все рассказал коллегам, но никто ни единым словом не упрекнул меня. Наверное, каждый мог угодить в ту же ловушку.
Агния... О ней никто ничего не знал. Соседи сказали, что девушка поселилась в квартире незадолго до тех печальных событий, то есть до убийства Дамки. Нашли хозяйку квартиры – та уехала в деревню к больной матери, а жилье сдала хорошей девушке. Хорошей!
Я искал ее несколько лет. Не мог простить. Искал, не поставив цели – для чего. Да нет, себе же и лгу. Я хотел ее убить, страстно хотел убить. Таким «хорошим» девушкам не место на земле. Искал тщетно, потом поиски прекратил. Женился, уехал к родственникам жены в Киев, работал. Постепенно начал забывать те события, только иногда во сне я целовал лицо и губы Агнии, от чего просыпался не с самыми приятными ощущениями – будто только что целовал змею.
Не так давно меня нашел высокий молодой мужчина. Странно, но его лицо показалось мне знакомым, и я спросил, не встречались ли мы.
– Нет, – сказал он. – Я журналист, а мой друг занимается расследованием преступлений, ваш коллега. Помните Захара Сергеевича?
– Ну, как же не помнить! – разволновался я. – Всех помню.
– Он рассказал мне о Чехонине, мне бы хотелось написать о нем.
На меня с ужасающей ясностью нахлынули воспоминания. Мы много пили, много курили, засиделись до утра у меня дома. Он ушел, а я неделю ходил сам не свой. Меня мучило чувство незавершенности, что-то я не доделал в этой жизни, а конкретно – упустил Агнию. И тогда я сел за стол, взял ручку и начал описывать период, оставивший глубокий рубец на моем сердце. Описал честно, как умею. Знаю, вины на мне нет, а все ж сидит во мне заноза и колет, точит... Почему так? Почему?»
Зоя закрыла тетрадь, выключила лампу над головой, ведь уже наступил рассвет. Эльзаман спал сном младенца. Колеса заскрежетали, поезд замедлил ход, остановился. Проголодавшись, Зоя зашуршала пакетами на столе, достала пирожок, взяла воду, ела и думала, как бы она воспроизвела этот материал.
Вадим Рудольфович вперил в нее взгляд ящера перед добычей. Не лучше был и Муссолини, главный редактор, – он сжал губы диктатора, скрестил руки на груди, ногу закинул на ногу, а взглядом пожирал Зою, разумеется, виртуально.
– Зоя, ты преувеличиваешь, – сказал директор.
– Она просто не хочет работать, – сделал вывод главнюк.
– Правильно, не хочу, – упрямо кивнула Зоя. – Не хочу слышать угрозы, не хочу стать героиней и не хочу посмертного памятника на кладбище с надписью «Погибла за телевидение». Хочу жить тихо, мирно, спокойно.
– Ну, что за чушь – угрозы! – фыркнул главнюк. – По идее должны звонить нам. Именно мы решаем, будет фильм или не будет.
– А позвонили мне, – возразила Зоя и выставила три пальца: – Целых три раза. Вы что, не верите?
– В это действительно трудно поверить, – признался главнюк. – И потом, Зоенька, ты не знаешь, какую сумму получишь...
– Знаю. Только на фиг мне эта сумма, если меня пришьют? В общем, как хотите, а меня не устраивает положение вещей. Я должна думать о дочери, о маме, а не подставлять голову.
– Ты рискуешь... – не договорил директор.
– Вы уволите меня? Ну, что ж, когда вопрос стоит о жизни и смерти, то... увольняйте. Извините, я пошла.
– Стой, Зоя, стой! – Главный довольно быстро переместился к двери, перегородил своим невнушительным телом дорогу. – Сама подумай, кто отважится убить тебя из-за фильма? Когда такое было? В прошлом тысячелетии! Ты не подумала, что могли звонить завистники, которые берут тебя на понт?
– Хотела бы я посмотреть, как вы реагировали бы, если б на понт брали вас.
Но истина в его словах была, и немаленькая. Местные четыре канала – это четыре гадючьих ямы, все обливают друг друга помоями, выслуживаясь перед администрацией города. Мало-мальски приемлемая программа вызывает шторм злости. И не потому, что ее автор и канал, где она вышла, прославятся на всю страну, такое ни практически, ни теоретически невозможно. Причина примитивна, как и все в городе: на фоне удачной программы видна несостоятельность коллег, которую многие чувствуют в себе. Но данный вариант Зоя не продумала, а потому присмирела. Работу-то неохота терять.
– Иди, работай, – сказал шеф. – А мы на всякий случай предупредим органы.
Зоя поплелась в курилку в полном смятении.
Она забывалась только за работой, на улицах по-прежнему становилось неприятно. Заказчик не звонил, а хотелось бы с ним поговорить. Угроз тоже не поступало, фильм продвигался вперед.
Эльзаман удачно снял ее в поезде за чтением тетради Устина Прохоровича, ныне покойного, Зоя построила свой рассказ на этих кадрах и кадрах с листами тетрадки Устина Бабакина. Между ними включила визуальный ряд, снова воспользовавшись актерами (в театре подобрали и одежду конца сороковых годов, правда, жутко старую, побитую молью). На студии Зоя ограбила всех, у кого были украшения, также взяла у знакомых, постоянно проверяла по списку наличие украшений и тряслась – не дай бог, что-нибудь пропадет. Особенно пригодились старые-престарые мамины золотые часики, которые не брался починить ни один мастер. Главный действующий компонент – бирюза – составил проблему, крути не крути, а серьгу надо показать. Зоя обошла все ювелирные магазины (а их в городе немерено), в одном одолжили гарнитур – браслет и серьги – в обмен на бесплатную рекламу. Украшения не очень-то соответствовали описанию, но, извините, где же взять точную копию? А как сняли коробку из-под обуви (это когда Устин высыпал на пол ее содержимое)! Рапидом, красиво, все сверкает! Итак, фильм смонтировали, осталось озвучить, то есть записать голос Зои, который за кадром будет рассказывать историю. А Смехов зачитает текст от лица Устина Прохоровича. Но озвучка – дело пятое, хватит недели, и – премьера.
Режим уплотнился: студия – продуктовые магазины – дом. Зоя писала текст себе и Смехову, не отказывалась от халтуры – курсовых, контрольных и прочего побочного заработка. Навещала дочку и маму, но редко. Как-то днем купила прессу (не местную, в местной читать нечего), шла по улице, и вдруг оклик:
– Зоя!
Мать честная – Аристарх собственной персоной. Стоит у своего ободранного драндулета, которому пора отвести почетное место на складе металлолома. Зоя замерла, действуя по принципу: сено к лошади не ходит. Аристарх подошел, провокационно улыбаясь, и молчал, держа руки в карманах.
– Опять заблудились? – спросила она с вызовом.
– Угадали, – тоже с вызовом, но более мягко сказал он.
Зоя естественно не поверила. Чего ему, интересно, надо? Спросила:
– Дорогу показать? – А тоном дала понять: катитесь далеко, товарищ дорогой.
– Не только, – откликнулся странный знакомец, щурясь от солнца (погода баловала: снег, солнце, безветренно). – Вы испортили мою одежду, пришлось выкинуть.
– А-а... – протянула Зоя. – Подайте иск в суд, судья взыщет с меня за моральный и материальный ущерб.
– Хочу предложить вам другой вариант откупа. Вы свободны?
– Вообще-то... – намеревалась солгать Зоя, ведь у нее выходной, но передумала. – Допустим, свободна, и что дальше?
– Тогда поехали, – кивнул Аристарх на драндулет.
– Куда?
– Увидите. Вы боитесь?
Ну, тут мужик переоценивает себя. Возможность пытать ее паяльной лампой у него была, а в квартире он мог утопить Зою в ванной комнате. Но ничего подобного не произошло, следовательно, и теперь бояться нечего. И почему не устроить себе настоящий выходной хотя бы на пару часиков? Она двинула к драндулету, села впереди, уселся за руль и Аристарх, после чего попросил:
– Ничего не трогайте, мне с трудом удалось починить замок.
– Начало многообещающее, – ухмыльнулась Зоя. – А говорить можно? Что вы на меня так странно смотрите? Не нравлюсь?
