— Ее муж! Он же был дома. Вот черт, об этом я сразу не подумал. Он же там как привидение. В последнее время Стига совсем не видно. Но он должен быть дома. Может, он что-нибудь видел или слышал.
От этой мысли он приободрился, и Патрик взглянул на Йосту. Как же они сразу не вспомнили о Стиге! Они не поговорили с ним даже по поводу гибели Сары. Кай был прав: с тех пор как шло расследование, Стиг действительно вел себя точно привидение, и они совершенно забыли о его существовании.
— Мы пойдем и к нему и тоже расспросим, — сказал Патрик. — Тогда и посмотрим, как пойдет дело. Но если он ничего не сможет добавить нового, то у вас неважные перспективы в случае, если Лилиан не бросит этого дела и подаст официальное заявление…
Объяснять дальше не было надобности. Кай и сам понимал, какими могут быть последствия.
Шарлотта бродила по городку, направляясь куда глаза глядят. Альбин мирно спал в коляске, но, перестав принимать успокоительные таблетки, она с тех пор не могла себя заставить взглянуть на ребенка. Она делала все, что положено: меняла ему пеленки, одевала и кормила, но все это механически, без всякого чувства. Шарлотта была не в силах представить, как будет жить теперь без Сары. Как-то передвигая ноги, она заставляла себя идти дальше, но хотелось ей только одного — лечь на землю прямо посреди улицы и больше никогда не вставать. Но этого она не могла себе позволить, так же как сидеть и дальше на лекарствах, которые погружали ее в туман. Ведь как-никак у нее оставался Альбин. Несмотря на то что ей не хватало сил взглянуть на него, она каждой клеточкой тела чувствовала, что у нее есть еще другой ребенок. Ради него она вынуждена жить и дышать. Только это было очень трудно.
А тут еще Никлас убегает из дому, спасаясь работой! Прошло всего три дня после смерти их дочери, а он уже засел в кабинете в амбулатории и лечит какие-то простуды и мелкие травмы! Наверное, он сейчас как ни в чем не бывало болтает о пустяках с пациентами, флиртует с сестричками и наслаждается своей ролью всесильного доктора. Шарлотта знала, что Никлас страдает так же, как она. Ей очень хотелось, чтобы они могли разделить это общее горе, вместо того чтобы каждому порознь искать новую причину для того, чтобы дышать, как-то прожить эту минуту, а потом следующую и следующую. Она против воли чувствовала гнев и презрение, когда думала о том, как он предал ее в ту минуту, когда был нужнее всего. А с другой стороны, от него, может быть, и не следовало ожидать ничего другого. Разве когда-нибудь раньше ей доводилось найти в нем опору? Разве он не был и прежде капризным взрослым ребенком, предоставлявшим Шарлотте самой справляться с серыми и унылыми буднями, из которых в большинстве случаев и состоит человеческая жизнь? В большинстве, но только не у него! Он считал, что у него есть право прожить свой век играючи. Делать только то, что ему нравится и приносит удовольствие. Она даже удивилась, что он закончил курс медицинского факультета: не ожидала, что у него хватит выдержки на выполнение всех обязательных заданий и отработку утомительной практики. Наверное, маячившая впереди награда оказалась для него достаточно заманчивой и сумела подстегнуть — стать кем-то, кем люди будут восхищаться! Успешным человеком, делающим хорошую карьеру. По крайней мере, на поверхностный взгляд.
Однако, хоть изредка, ей удавалось увидеть в нем другого человека, и именно по этой причине она до сих пор оставалась с ним, — человека ранимого, способного проявить свои чувства. Того, кто не боялся показать свои слабые места и не стремился постоянно источать необыкновенное обаяние. Благодаря этим проблескам Шарлотта и влюбилась в Никласа в былые дни, которые теперь казались бесконечно далекими. Но в последние годы такие минуты случались все реже, и теперь она уже не знала, что он за человек и чего хочет. Порой в минуты слабости она даже спрашивала себя, а нужна ли ему вообще семья. Когда она решалась посмотреть в глаза неприукрашенной правде, то даже сомневалась, не пожалел бы он сейчас, подводя итог прошлому, что не выбрал жизнь, свободную от всех обязательств семейного человека. И все-таки что-то он, по-видимому, из этой жизни для себя извлекает, иначе вряд ли выдержал бы так долго. В последние черные дни ей во время кратких всплесков эгоистических чувств приходила в голову мысль, что, может быть, это несчастье хотя бы сблизит их с Никласом. Но она ошибалась: они отдалились друг от друга более, чем когда-либо прежде.
Шарлотта сама не заметила, как, гуляя, забрела в район кемпинга и очутилась перед домом Эрики. Вчерашний неожиданный приход подруги значил для нее очень много, но Шарлотту все еще одолевали сомнения. Всю жизнь она привыкла не занимать лишнего места, ничего не требовать для себя, никому не быть в тягость. Она понимала, как ее горе влияет на других людей, и не была уверена в том, что готова переложить часть этого бремени на плечи Эрики. Но в то же время ей очень хотелось увидеть дружеское лицо, поговорить с кем-то, кто не отвернется и не будет, как Лилиан, при малейшей возможности поучать ее, как надо было правильно поступать.
Альбин зашевелился, и она бережно вынула его из коляски. Ребенок настороженно оглядывался по сторонам и вздрогнул, когда Шарлотта постучала в дверь. На порог вышла незнакомая женщина.
— Здравствуйте! — неуверенно поздоровалась Шарлотта и только тут догадалась, что это, должно быть, мать Патрика.
В голове всплыло слабое воспоминание, что когда-то давно, до того как умерла Сара, Эрика приглашала ее зайти.
— Здравствуйте! Вы к Эрике? — спросила женщина и, не дожидаясь ответа, пропустила гостью в дом.
— Она не спит? — осторожно осведомилась Шарлотта.
— Нет-нет, кормит Майю, уж и не знаю в который раз за день. Ничего не понимаю в этих новых временах. В мое время ребенка кормили через четыре часа и ни в коем случае не чаще. И видит бог, это поколение благополучно выросло.
Мама Патрика продолжала говорить, и Шарлотта нервно шла за ней, куда ее вели. Последние дни все ходили вокруг на цыпочках, так что ей казалось странным слышать нормальную речь. Потом она увидела, что свекровь Эрики наконец догадалась, кто она такая, и тотчас же ее голос и движения утратили непринужденность. Женщина прижала ладонь ко рту и сказала:
— Простите! Я не сразу поняла, что это вы.
Шарлотта не знала, что ответить, и только крепче прижала к себе Альбина.
— Я искренне соболезную… — пробормотала Кристина, неловко переминаясь с ноги на ногу, словно ей сейчас хотелось быть где угодно, но только подальше от гостьи.
«Неужели теперь все будут так?» — подумала Шарлотта.
Неужели люди начнут сторониться ее, как прокаженную? Будут шептать за спиной и показывать пальцем: «Вот та женщина, у которой убили дочь». И все будут избегать ее взгляда. Наверное, они это от ужаса, оттого что не знают, как себя вести, а может быть, в них говорит безотчетный страх, что трагедия передается, как заразная болезнь, и может перейти на них, если подойти слишком близко.
— Шарлотта? — послышался из гостиной голос Эрики, и Кристина с облегчением воспользовалась этим как поводом удалиться.
Медленно и нерешительно Шарлотта подошла к креслу, в котором Эрика устроилась, чтобы покормить Майю. Эта сценка произвела на нее впечатление чего-то очень знакомого и в то же время очень далекого. Сколько раз за последние месяцы она входила сюда, как сейчас, заставая все то же зрелище, но эта мысль тотчас же вызвала у нее перед глазами образ Сары. В последний раз она приходила сюда с Сарой. Разумом она знала, что это было совсем недавно, в прошлое воскресенье, но эта мысль была за пределами ее понимания. Она, как сейчас, видела перед собой скачущую на белом диване дочь с развевающимися рыжими волосами. Она вспомнила, как сделала ей замечание, резко велела прекратить. Из-за такой ерунды! Ну подумаешь, попрыгала бы девочка на диване, ничего бы от этого не случилось. От всплывшей картины у нее подогнулись колени, но Эрика вовремя вскочила и помогла ей сесть в кресло напротив. Майя подняла возмущенный крик, когда у нее изо рта вырвали сосок, но Эрика, не обращая внимания на протесты малышки, посадила ее в детский стульчик.
И тогда, очутившись в объятиях Эрики, Шарлотта наконец решилась сформулировать мысль, засевшую в подсознании с того дня, когда полицейские пришли сообщить ей о смерти Сары:
— Почему они не забрали Никласа?
Стрёмстад, 1924 год
Он как раз закончил работу над цоколем, когда мастер крикнул, чтобы он вышел из каменоломни. Андерс вздохнул и нахмурился: он не любил, когда его заставляли отрываться от работы, однако тут, как всегда, пришлось подчиниться. Бережно сложив весь инструмент в стоявший возле скалы ящик, он отправился узнавать, зачем его позвал мастер.
Толстый начальник нервно крутил пальцами усы.
