- Я вам звонила насчет вазы.
Дверь распахнулась, скрывая за собою стоявшего сбоку человека. Лариса шагнула вперед в полутемную переднюю и, повернув голову, увидела напряженное злое лицо седого, но ещё не старого мужчины. И тут же в испуге замерла, увидя на полу тело антиквара. Из его разбитой головы натекла густая лужа крови. Лариса невольно попятилась, и её вопль ужаса тут же прервал страшный удар по голове.
* * *
Узнав об убийстве Ларисы в доме антиквара, Кулешов ещё раз попросил Климова откровенно рассказать об отношении их семьи с Полухиным, Отправив Климова обратно в камеру, набрал телефон Полухина. Голос Кулешова звучал подчеркнуто недружелюбно:
- Ты, Полухин, попал в неприятную историю. Так что брось все дела и срочно подъезжай ко мне. А зачем? Ну убили бабу, проживающую у меня на территории. Так ведь происшествие имело место на другом конце города. Пусть местные ребята и пашут, разыскивая виновных. А вы там в МУРе им помогите. А при чем тут я?
По пути в управление Полухин выработал тактику поведения. Когда он вошел в кабинет к сыщику, тот сухо кивнул на стул:
- Как тебе, Полухин, предложить: "садись" или "присаживайся"?
- Хватит меня пугать, Кулешов, в чем меня обвиняешь?
- Это не я, а задержанный по твоей подсказке Климов утверждает, что это ты его подставил, чтобы долг не отдавать и с женою его спать, пока он на нарах кости парит.
- Ну посуди, Кулешов, кто теперь наличие долга подтвердить может, если жена его мертва, а он - преступник и в камере сидит? И его слово против моего ничего не стоит. А насчет "подставил", я ведь ему пистолет в карман не подкладывал. И с женою его не спал. Спроси у неё - может быть, она тебе что-то шепнет с того света.
- Ладно, Полухин. У тебя, я вижу, на все ответ готов. Иди работай! Пока!
И когда Полухин уже стоял в дверях, Кулешов не удержался и сказал с раздражением:
- Не обижайся, но я бы с тобою вместе в разведку не пошел.
Полухин зло огрызнулся:
- А я, кстати, и не напрашиваюсь. У меня и своих дел хватает.
Дверь с грохотом закрылась, и Кулешов подумал: "Вот сволочь поганая! Но придраться не к чему. С кем только не приходится работать. Надо предупредить ребят из местного угрозыска, кто рядом с ними землю топчет".
И Кулешов раздраженно хлопнул по столу рукою, вымещая бессилие.
На бульваре Гоголя листья опадают
Мотив этой старой песенки назойливо крутился в голове Смелкова во время сбивчивого рассказа этого странного посетителя. Да и что требовать от человека, проведшего трое суток в изоляторе временного содержания, да ещё по обвинению в убийстве. Выпущенный утром из-за недостатка доказательств вины Комов по совету друзей решил обратиться к услугам частного детектива. И теперь из его рассказа перед Смелковым складывалась следующая картина событий.
Первой любовью Комова, просветившей его в вопросах плотских наслаждений, была женщина старше сорока лет. Это и определило странности его сексуальных притязаний, направленных на обладание женщинами намного старше его. После службы в армии он, уступая требованиям матери, женился на своей ровеснице, но жизнь с самого начала не заладилась и через два года они разошлись ко взаимному удовлетворению.
После развода время от времени у него возникали недолговечные романы с женщинами предпенсионного возраста, заканчивающиеся, как он считал, по вине подруг. Но с годами он начал понимать, что каждый раз, пресытившись начинающим увядать телом очередной партнерши, просто находил удобный предлог для ссоры. К сорока годам любовный пыл Комова несколько поутих, но, вопреки предсказаниям друзей, его не потянуло к молодым девушкам, и он предпочитал сближение с почтенными дамами.
Эти отношения для него не были обременительными. Он никогда не опускался до перехода на содержание своих любовниц, но само тихое обожание его персоны и боязнь разрыва отношений льстили самолюбию Комова.
Последняя его связь и привела к трагической развязке. В середине мая он после плавания в бассейне "Москва" решил пройтись по Гоголевскому бульвару. День был теплым и он присел на скамейку отдохнуть. Наблюдая за играющими неподалеку детьми, Комов не сразу заметил опустившуюся на скамейку рядом с ним пожилую женщину. Заметив направление его взгляда, она заговорила первой: "Я тоже люблю наблюдать за детьми. Они ведь великолепные актеры и могут в течение дня переиграть десятки ролей: сыграть свадьбу, "родить" детей, изобразить в лицах семейную жизнь, быть попеременно дочкой и матерью, заболеть и стать доктором, с легкостью построить дом и с такой же легкостью его разрушить. И все это неподдельно вживаясь в роль и полностью перевоплощаясь. Смотря на них, невольно начинаешь верить в теорию, что человек рождается, живет и умирает, а затем возвращается на землю в другой телесной оболочке и вновь проходит тот же цикл, в чем-то становится лучше, а в чем-то хуже. А заложенная в подсознании память о прежней прожитой жизни позволяет детям заново проживать в своих играх взрослое состояние".
Начало разговора было интересным а Комова всегда привлекали в его почтенных подругах острый ум и оригинальность мышления. Так случилось и на этот раз: через час он уже не замечал физического увядания этой женщины. Блестящая рассказчица, много повидавшая за долгие годы актерства и путешествий с мужем-археологом, она была великолепно образована и начитана. И втайне считавший себя эрудитом Комов вскоре почувствовал слабость своих познаний. Увлеченный острым умом своей собеседницы, он не скрывал проснувшегося к ней интереса. Польщенная столь неприкрытым вниманием этого молодого, интересного мужчины, она пригласила его на чашку чая. Он, не раздумывая, согласился.
Все в этот первый вечер их знакомства казалось ему необычным: и старинный особняк в узком переулке недалеко от Арбата, и старые каменные ступени, выщербленные временем и людским варварством, и ни на что не похожий запах старины, словно хранящий дух людей, которые здесь рождались, жили и умирали, становясь невольными свидетелями грандиозных событий, революций и войн.
Они поднялись на второй этаж и вошли в когда-то большую квартиру, превратившуюся после революции в коммунальную, заселенную многодетными семьями. Но теперь жильцы разъехались, большинство комнат было опечатано и фактически Нина Ивановна осталась единственной полновластной хозяйкой огромной комнаты и не менее просторной кухни.
Все в этой комнате было из другой уже навсегда ушедшей в прошлое жизни: и старая полу развалившаяся мебель, и эти баночки с вареньем, выстроенные в ряд за зеленоватым стеклом громоздкого буфета, и скульптурная фигурка голого мальчика, державшего в вытянутой руке фонарь из красного стекла, и книги с незнакомыми Названиями на полках шкафа названиями на полках шкафа с выбитым стеклом. Но особую атмосферу придавали обстановке в этой комнате висящие на стенах три картины. На одной был изображен седой старик в сюртуке и фуражке путейца. Справа внизу Комов разглядел дату: 1902 год и автограф художника. На другой было изображено море, прибрежные скалы, заходящее за горизонт солнце, отбрасывающее на водную гладь отблеск ослабевших лучей. Основное внимание на этой картине привлекла стоящая на скале хрупкая фигурка женщины в белом платье, с распущенными волосами, молитвенно простиравшая вверх руки, словно просящая небесное светило не уходить и продолжать согревать её своим живительным теплом. Комову показалось, что он узнает в этом хрупком существе, умоляющем о последних потоках тепла, свою новую знакомую, предугадавшую ещё в юные годы тайное желание ещё и на закате жизни получить хотя бы малую долю внимания - и ласки.
Но больше всего внимания Комов уделил третьей картине. На ней был изображен буйный космический вихрь, поднимающийся из самых потаенных глубин Вселенной. Конечно, другой зритель при определенном эмоциональном настрое мог увидеть сумбурное переплетение кипящих струй воды или взявших стремительный разбег седовласых волн, рвущихся из недр моря навстречу тверди прибрежных скал, не ведая близости неминуемой гибели. Но сам Комов в тот первый миг увидел за всем этим хаосом обвивающих друг друга, словно лианы, завитушек космическое начало появления новой планеты и бурный беспрестанный процесс зарождения, существования, отмирания и нового зарождения ещё более грозных молодых. сил. И вся эта картина создавала у Комова тревожное впечатление собственной беззащитности перед мощью разбушевавшейся стихии.
Увлеченный созерцанием необычных живописных полотен, Комов даже вздрогнул, услышав, как его окликнула хозяйка, приглашающая к чаю. На столе стояли розетки с тремя сортами варенья, блюдечко с тоненько нарезанными кусочками сыра и две сдобные булочки.
- Извините, что так скромно, но я сегодня не рассчитывала на гостей.
Комов поспешил заверить её в обратном и после окончания чаепития между ними начались бесконечные разговоры. Говорила в основном Нина Ивановна.
