- Что-нибудь случилось? - робко осведомилась я. Мне показалось, что на сей раз звонок имеет ко мне какое-то отношение.
- Случилось, - мрачно ответил Павел. - Нашли вашего бывшего родственника. К сожалению, поздно нашли.
- Мертв?
- Убийство или самоубийство, пока еще точно не установлено. Вчера ему позвонили поздно вечером, он сам подошел к телефону, поговорил недолго и стал собираться. Жене сказал, что идет по делу, часа через два вернется. А утром в милицию позвонил какой-то мужчина, который прогуливался с собакой по набережной, и заявил, что на другом берегу реки возле воды лежит кто-то, то ли замерз, то ли спит, то ли... Вот так и нашли. Документы целы, деньги целы, видимых следов насилия нет.
Мы медленно двигались навстречу похоронной процессии, в середине которой я сразу заметила высокого и массивного Владимира, который бережно вел под руку миниатюрную женщину в черном - Маринину мать. Народу было прилично, человек, наверное, сорок, если не больше. Павла я слушала чисто машинально, потому что не могла одновременно осознать и то, что через несколько минут предстоит прощание с одной из моих близких подруг, и то, что человека, которого я заподозрила в убийстве моего мужа, уже нет в живых. Человеческим способностям все-таки есть предел даже в экстремальных условиях.
- Непонятно только, что он делал ночью у Киевского метромоста. Да вообще еще очень много непонятного, так что в ближайшие несколько суток милиции работы хватит, не завидую я коллегам.
Я уже почти не слушала, потому что заметила гроб на каталке и только в эту минуту поняла со всей отчетливостью, что Марины больше нет. Что я никогда уже не увижу ее матово-смуглого красивого лица, не позавидую той непринужденной элегантности, с которой она носила свои очень простые, но с большим вкусом сшитые наряды, не услышу ее низкого хрипловатого голоса, начинающего чуть ли не каждую фразу с неизменного: "Что я хочу сказать..." Маринка, Маринка, как же все это получилось? Наверное, трагическая случайность, потому что нельзя отнять жизнь у человека из-за того, что было записано на дискете. Не стоит эта информация такой жертвы.
Я подошла к Володе, пожала ему руку. Поцеловала Маринину мать, поискала глазами ее отца.
- Льва Григорьевича мы не решились везти сюда, - ответил Володя на мой немой вопрос, - ему это было бы не по силам. Да и прощания как такового не будет, хороним в закрытом гробу.
Маринина мать заплакала, какая-то женщина выхватила из сумки пузырек с лекарством, стала капать на кусочек сахара пахучие капли...
- Я очень тебе сочувствую, Володя, - тихонько сказала я, - тяжело все это. Держись.
Сказала искренне, потому что на сей раз Володя действительно выглядел так, как и должен был выглядеть - безутешным вдовцом. Нет, он не закусывал губы, не вытирал глаза украдкой и вообще не проявлял внешне свое горе, но чувствовалось огромное внутреннее напряжение, как натянутая струна: тронь лопнет. И все мои подозрения тут же показались мне надуманными и нелепыми: ну что я, в самом деле, насочиняла себе страшных сказок на ночь?
- Извините, - услышала я голос Павла, - Наташа забыла нас познакомить. Меня зовут Павел, я старинный друг ее мужа. Простите, что явился без приглашения, но я не смог отпустить ее одну, тем более сюда. Мы только что были на могиле у Валерия.
- Конечно, конечно, - кивнул Володя, явно думая о другом. - После похорон поедем к нам, то есть к Марининым родителям. Всех, кто хочет помянуть Мариночку...
Он замолчал на середине фразы и отвернулся.
- Почему хоронят в закрытом гробу? - шепотом спросила я у Павла.
- Она очень обгорела, лучше этого не видеть, - так же тихо ответил он мне. - Дать вам еще одну таблетку? Или выдержите?
- Выдержу. Должна выдержать.
Могила была уже вырыта, так что церемония закончилась достаточно быстро. Вскоре рядом с двумя могилами в ограде появился третий холмик, заваленный цветами и венками, с огромной фотографией Марины в центре. Я помнила этот снимок, один из самых удачных, сделанный сразу после окончания института: на нем Марина смотрела прямо в объектив и чуть заметно улыбалась каким-то своим мыслям. Разве могли мы тогда подумать, что через каких-то пятнадцать лет... Тогда мы если кого и хоронили, то бабушек и дедушек, а это естественно, хотя и печально. И как нас потрясла гибель нашего сокурсника, которого нашли под метромостом у Киевского вокзала...
Мне внезапно стало дурно. Колю Токмачева нашли на рассвете мертвым на набережной. Именно там, где сегодня обнаружили труп моего бывшего родственника Игоря Урманиса!
Глава 11
ПОМИНКИ НА ОРДЫНКЕ
Он сохранял на лице маску отрешенного спокойствия, которая для окружающих могла значить все, что угодно, но в душе у него все пело. Сделано! Чисто, быстро, без малейшего сомнения в успехе. И на сей раз это оказалось до смешного легко: избавиться еще от одного надоедливого персонажа, который посмел осложнить его жизнь. Его жизнь! Да никто просто права не имеет на такое.
Как он и предвидел, убедить Игоря прийти на встречу оказалось легче легкого. Достаточно было произнести заветную фразу: "Выгодный заказ", и этот безмозглый инженеришко примчался на указанное место, опережая звук собственного визга. Ему даже не пришлось объяснять, почему на сей раз встреча происходит не в кафе или в парке, а на пустынной набережной в полночь. Еще бы: деньгами запахло.
И потом все прошло без сучка без задоринки. Он просто спросил: "Ты случайно одну капсулу не использовал в личных, так сказать, целях?" И то, как побелел Игорь, как задрожал - буквально, а не в переносном смысле слова, стоило десятка убористо исписанных страниц чистосердечных признаний. Он не ошибся - Игорь пошел на поводу у собственной супруги и собственной же жадности. Убил своего зятя за пачку долларов. Дурак - он и в Африке дурак. Неужели не понимал, насколько велик риск? В таком случае убивают всех, а не оставляют неизвестно зачем свидетелей.
- Почему вы не забрали капсулу, когда все было кончено? - только и спросил он.
Не потому, что его интересовали детали, просто нужно было как-то протянуть несколько минут в спокойной беседе и подвести ее к необходимости выпить.
- Не было возможности. Там все время колготился какой-то народ, а потом Нина точно узнала, что диван останется на месте и его обязательно выкинут. Ну мы и успокоились.
- Понятно. Успокоились. Теперь вот только придется побеспокоиться, ну да ладно, бог не выдаст, свинья не съест. Бывшая ваша родственница тоже умрет от этого излучения?
- Если начнет лечиться, то не должна. Тут ведь главное было - прямое излучение. Если она на этом диване спала...
- Тоже понятно. Ну, ладно, помянем усопших, пожелаем самим себе удачи. Она нам не помешает. Много вам перепало с этой затеи?
- Двадцать тысяч. Долларов. А сколько Нининым родственникам, точно не знаю. У ее племянника какие-то фантастические долги были, его чуть ли не на счетчик поставили...
- Ну это не наше дело. Поехали.
Он сделал из фляжки небольшой глоток, передал ее Игорю и спокойно произнес:
- Ну а теперь к делу.
И действительно перешел от слов к делу, невероятно удачному. Испытать сейчас полное облегчение от пройденного этапа ему мешала одна крохотная мыслишка, навязчиво возвращавшаяся к нему: откуда он взял эту историю с набережной у Киевского метромоста? Безотказная память на сей раз никак не желала слушаться и пробуксовывала. Поэтому ощущение какой-то досадной неопределенности все-таки оставалось. И - в связи с этим - чувство легкой тревоги.
Хотя о чем, собственно, теперь можно было тревожиться?
* * *
- Что с вами? - спросил меня Павел, по-видимому, не в первый раз. Вам плохо? Дать лекарство?
Я могла только что-то промычать в ответ. Колька Токмачев! Парень из нашей группы, весельчак и задира, с румяными, похожими на рязанские яблочки щеками. Однажды он не пришел на занятия, а потом прошел слух, что Колька погиб, но никто не знал никаких подробностей. Погиб, убит, в общем, пропал молодой парень, скорее всего из-за своей излишней задиристости. Он слегка за мной ухаживал, но скорее на публику, чем серьезно, во всяком случае, я именно так это и воспринимала.
Родом он был из Крыма, из Судака, куда то ли в шутку, то ли всерьез и приглашал меня приехать летом отдохнуть. Судьбе было угодно, чтобы именно в то лето я и попала в Крым, в спортивный лагерь неподалеку от Судака. И специально заехала к Колиной матери: адрес у меня был. Мне хотелось рассказать ей о том, как жил ее сын в Москве, как все его любили, как нам всем его теперь не хватает. Просто - поговорить с ней о сыне, мне почему-то казалось, что ей это будет нужно.
И я не ошиблась. Мать Коли, показавшаяся мне тогда столетней старухой, обрадовалась возможности вспомнить любимого и единственного сына не одной, а с кем-то, кто знал его. Боже мой, ведь ей тогда было немногим больше лет, чем мне сейчас!
Она рассказала мне, каким образом погиб Коля. Его тело нашли утром в реке у пустынной набережной возле Киевского метромоста. На той стороне реки не было жилых домов - как там очутился Коля, не мог понять никто. Дело происходило слякотной мартовской ночью, Коля был в пальто, но без шапки и почему-то без ботинок, а руки у него оказались содраны до крови. Пытался выползти наверх, вновь и вновь соскальзывая по обледеневшему граниту, изгиб которого этого все равно не позволял? Ободрал руки, отбиваясь от кого-то? Умер от ушиба при падении или просто замерз? На все эти вопросы ответов следствие не нашло, и дело, что называется, "повисло".
