- Рубашкин, как вошел, пригрозил Ларисе ножом. Старшей Яворской, кажется, тоже досталось. Это мы уже из разговоров поняли.
- Так чего вы медлите? - заволновался Кандыба.
- Поспешишь - людей насмешишь, - философски изрек Мандзюк. - Мы подключились, когда они уже к переговорам перешли. Боков только для острастки пригрозил. А сейчас уговаривает их.
- И Ларису уговаривает? - удивился Ляшенко.
- Она принимает участие в разговоре. Неохотно, но принимает.
- У меня такое впечатление, что Рубашкин привязал ее к креслу, добавил Дымочкин.
- Где они находятся сейчас?
- В кабинете. Надежда Семеновна ищет лечебники. Или делает вид, что ищет. Рубашкин помогает ей. Он уже дважды показывал Бокову какие-то книги, но, очевидно, его букинистическая эрудиция ограничена, потому что Боков начал сердиться, - сказал Мандзюк.
- Сорочкиным называет, - добавил Дымочкин. - Сперва по имени-отчеству величал, а сейчас Сорочкиным... Ищут. Поэтому молчат.
Молчание в кабинете Яворского длилось недолго. Дымочкин подался вперед, торопливо повернул варьер настройки, замахал руками: дескать, тихо - слушайте!
В динамике раздалось чье-то недовольное бормотание, покашливание, затем хрипловатый голос сердито произнес:
- Нету здесь. Одни старые журналы лежат. Брешет она, ваньку валяет!
- Не нервничайте, Сорочкин, - насмешливо урезонил его Боков. - А то упадете со стремянки. На соседнем стеллаже посмотрите.
- Смотрел. Нету там никаких книг. Бумаги, отпечатанные на машинке, в стопках и папках лежат.
- Это рукописи, Сорочкин. Пора уже разбираться в категориях печатной продукции... Надежда Семеновна, как же так? Вы вводите нас в заблуждение, а это нехорошо.
- Я положила их здесь наверху, среди журналов. Не понимаю, куда они запропастились, - послышался озабоченный женский голос. - Может, Ляля взяла?
- Лялечка, ты брала эти книжечки? - вкрадчиво спросил Боков.
- Пошел к черту, сволочь, вор! - крикнула Лариса.
- Тише, лапонька. Не в твоих интересах поднимать шум. И вопрос так ставить не следует. В ином случае мне придется доказывать, а это я сделаю очень легко, что вор не я. Но вообще-то согласен с тобой - воровать грешно.
- Вы не смеете! - возмутилась Надежда Семеновна.
- Я не называл вас, Надежда Семеновна, - ухмыльнулся Боков. - И вообще давайте не заострять этот весьма и весьма скользкий вопрос. Мне представляется, что так будет лучше для всех присутствующих, да и, пожалуй, для отсутствующих членов вашей уважаемой семьи. В конце концов завещание могло и не быть.
- Было завещание! Было! - крикнула Лариса. - Но ты его выкрал!
- Надежда Семеновна, успокойте падчерицу: она ведет себя крайне неприлично. И, пожалуйста, объясните ей, что будет с вами и вашим дражайшим Пашенькой, если этот самый завещательный список - вот он, Лялечка, взгляни еще раз - станет достоянием общественности, прокуратуры, суда. Списочек-то Пашиной рукой составлен, а в нем эти самые утаенные кем-то из вас инкунабулы значатся.
- Ну и гад же ты! - со стоном выдохнула Лариса.
- Не пойму твоего упрека, Лялечка. Список составлял не я и лечебники не я припрятывал. Больше скажу, перепрятывал их тоже не я. За что же ты оскорбляешь?
- Ты пришел, чтобы украсть их!
- Вздор! Я хочу избавить вас от этого яблока семейного раздора и эфемерного соблазна. Надежда Семеновна, простите, но та астрономическая сумма, которую некогда с перепоя назвал полупомешанный библиофил из Штатов и которая с тех пор дурманит ваше воображение, не более как фантазия. Вам не продать лечебники и за сотую долю этой суммы. Я же предлагаю хорошие деньги. Могу рассчитаться дубленками. Две импортных дубленки с меховыми воротничками и такой же оторочкой в фабричной упаковке. Согласитесь, что это не хуже, чем два изъеденных червями фолианта. К тому же, я готов аннулировать свои счета с Пашкой и этот неудобный для вас и для него список предать забвению. Надежда Семеновна, мне думается, что такие условия нельзя назвать грабительскими.
- Донат, клянусь, я не знаю, куда они подевались, - простонала Надежда Семеновна.
- Лялечка, а ты?
- Отдай список, получишь книги.
- Вот это другой разговор! Я всегда считал тебя умницей.
- Ляля, как ты могла! - ахнула Надежда Семеновна.
- Дурной пример заразителен, - отрезала Лариса.
- Вот так семейка, один другого лапошит, - подал реплику Рубашкин.
- Помолчите, Сорочкин, это не вашего примитивного ума дело, - осадил его Боков. - Лучше развяжите девушку, а то у нее уже, верно, ручки затекли...
На какое-то время динамик утих. Чопей встал на подоконник раскрытого окна, ступил на карниз и, страхуемый уже согласным со всем Кандыбой, перебрался на кухонный балкон квартиры Яворских, в подмогу Глушицкому и Кленову.
Валентин вопросительно смотрел на Мандзюка. Хотя он был старшим, но сейчас дело было не в старшинстве - в оперативном моменте, который надо чувствовать нутром, ибо речь уже шла о секундах, что ни упускать, ни торопить нельзя. Мандзюк, как никто, чувствовал бег последних решающих секунд.
Не отрывая глаз от динамика, словно это был телевизионный экран, он сделал предупреждающий жест - дескать, внимание. Неожиданно в динамике прозвучал хлесткий звон пощечины.
- Ты что спятила?! - прохрипел Рубашкин.
- Волю рукам не давайте.
- Да я тебя...
- Сорочкин, не грубите, - одернул его Боков. - Она права: сейчас не до этого. Вот когда окончится деловая часть нашей встречи, - пожалуйста. Только имейте в виду, она любит нежное обращение.
- Заткнись, подонок!! - крикнула Лариса, но тут же сбавила тон, сказала почти спокойно: - Давай список.
- Вначале книги.
- Вначале список!
- Сорочкин, вы рано отвязали ее. Верните красавицу в предыдущее положение, да ручки ей покрепче заверните. К лопаточкам, к лопаточкам!
Послышался шум возни, кряхтение, сдержанный стон.
- Не трогайте ее: вмешалась Надежда Семеновна. - Донат, учтите, я брошу этот пресс в окно и закричу. Мне уже все равно!
- Какой порыв самопожертвования! Нади, вы выросли в моих глазах.
- Не смейте меня называть так! Я не давала вам повода.
- Прошу простить, я забылся. Хотя о поводах можно было бы поспорить.
- Замолчите! И сейчас же отпустите ее! Иначе я разобью окно.
- Оставь ее, - велел Рубашкину Донат. - Ну как, угомонилась, лапочка?
- Я не волновалась, - на удивление спокойно сказала Лариса.
- Так где лечебники?
- Я принесу.
- Не получится, Лялечка. Я не доверяю тебе. Прости, но это так.
- Я сказала, значит, принесу.
- Хорошо, примем компромиссное решение: пойдем вместе.
- Вначале список.
- О, боги! Что меня всегда восхищало в тебе, так это твое ослиное упрямство. Вот, держи!
Послышался шелест бумаги.
- Здесь не все листы, - спустя непродолжительное время сказала Лариса. - Их было девять, я помню, а тут только восемь.
- Неужто? В самом деле. Должно быть, в кармане остался... Вот, пожалуйста.
- Как раз тот, где расписался папа.
- Ты удовлетворена?
- Вполне.
- Куда идем?
- За тем шкафом есть тайник. Пусть ваш подручный отодвинет его.
- Этот?
- Второй, что подальше...
- Ты что? Куда?! Рубашкин, держи ее!
Раздался грохот опрокинутой мебели, звон разбитого стекла, топанье ног, стук двери, испуганный вскрик Надежды Семеновны, хриплая ругань Рубашкина...
- Вот сейчас в самый раз, - удовлетворенно сказал Мандзюк.
Но Ляшенко уже не слышал его - вскочив на подоконник, он махнул рукой стоящим на балконе оперативникам, и те устремились в квартиру. Карниз был узок, но отделявшие от балкона метры Валентин преодолел в одно мгновение. Спрыгнув на балкон, он устремился вслед за товарищами в квартиру, где двое здоровенных мужчин избивали лежащую на полу девушку, выкручивали руки, силясь отобрать зажатые в ее кулаке замусоленные тетрадные листки.
Появление работников милиции вызвало шок. Надежда Семеновна рухнула в кресло, закрыла лицо руками, прошептала в ужасе:
- Какой позор!
То, что Боков и Рубашкин избивали ее падчерицу, она почему-то позором не считала.
Рубашкин пытался бежать, даже сумел оттолкнуть Кленова, проскочить коридор, открыть дверь, но лишь затем... чтобы впустить в квартиру Мандзюка. Рубашкин отпрянул назад, прижался к стене, а затем сполз на пол.
Все произошло за какие-то считанные мгновения. Валентин подоспел, когда Женя Глушицкий уже замкнул наручники на запястьях Бокова, а Чопей возражал выкрикам задержанного:
- Не торопитесь оправдываться, Донат Владимирович. У вас будет достаточно времени, чтобы объясниться с нами по всем вопросам.
Велев Кленову пригласить следователя и понятых, Валентин подошел к сидящей на полу Ларисе, осведомился, не требуется ли ей помощь. Девушка подняла голову, отбросила волосы с лица, и он увидел ее глаза: залитые кровью белки, суженные от боли зрачки, высоко вскинутые к ровным бровям густые ресницы и почему-то с неприязнью подумал о Павле.
