В чем же дело?
Церковники, причт бездействующей церкви, на допросах были правдивы, и никакого сомнения в их непричастности к странному звону не оставалось.
Я чувствовал растерянность, очень вредную для следователя.
Голову сверлила мысль: от «похоронного звона» до грозного набата, способного всколыхнуть взбулгаченное село, недалеко... Намеки пегобородого старца не случайны...
Что он за фигура? Сельсоветские сообщили: середняк. Не из «крепких». Избирательных прав не лишался... Всегда был лоялен и – незаметен...
– И ни туда ни сюда, – сказал председатель сельсовета, – серединка на половинке, бездетный. Одна взрослая дочь. Живет не то чтобы... но в достатке. Самообложение – без звука!
– Верующий крепко?
– А черт его знает! Известно: старостой бы община не выбрала, еслив был нашей веры...
Где же искать кончик той невидимой нити, которая протянулась к колоколу-легенде? Откуда она, эта нить, начинается? Ясно одно: присутствие человека на старой звонарне – исключается... Ну и чертовщина!
Вечерело.
Наскоро поужинав у председателя сельсовета, я побрел на квартиру Тихомирова. Встретил он меня неприязненно.
– Почему сняли милиционера?
– А чего зря морозить человека?
– Гм. Ну, получается что по вашей линии?
– Рановато... Такие дела в один день не делаются...
– Смотрите, как бы не опоздать, – угрожающе бросил Тихомиров и отвернулся.
– Подожди, не злись... Скажи лучше вот что: кто у тебя в группе бедноты?
– Председатель – Мокеев. Извечный батрак, коммунист. Члены: учительша. Пожилая. Беспартийная, но наш человек. При Колчаке арестовывалась… Три бедняка здешних, два – коммунисты, третий – беспартийный. Всех троих колчаковцы пороли... Бывшие партизаны... Ну, известный тебе предсельсовета. Коммунист... Избач здешний – молодой парень, комсомолец, из округа прислан. Еще Антипов, председатель батрачкома бывший. Коммунист... Я сам... Вот и весь комитет. Село богатое, мужики зажиточные – большой бедняцкой группы тут не сколотишь.
Возвращаясь, я думал: заседания бедняцких групп всегда засекречены. Следовательно, в первый день о принятом решении могут знать только члены группы. Между тем число «звонов» всегда совпадает с числом детей раскулачиваемого. Значит... Значит, там сидит предатель!
Ночью выпал свежий снежок-пороша. Улицы и крыши обросли двухвершковым белым пушком. Хорошо бы сейчас зайца потропить!
– Ох и не говорите! Прямо душа не терпит! – согласился ночевавший вместе со мной в сельсовете старший милиционер Прибыльцов, с которым я на рассвете поделился своими охотничьими соображениями. – Сейчас косого проследить: раз-два – и в дамки!
– Вот и начнем сегодня охоту... Отправляйтесь сейчас на квартиру Тихомирова и тихонько скажите ему, что я прошу провести заседание комбеда как можно раньше. Часов в двенадцать дня... И – обязательно – в полном составе. А потом вернитесь ко мне.
– Слушаюсь!
К полудню мы с Прибыльцовым обошли церковь и колокольню, сделав окружность. Никаких следов на белой целине...
– Да... Заяц не бродил...
Милиционер смотрел на меня непонимающе.
– Вам, товарищ Прибыльцов, придется теперь опять здесь подежурить... Часа три-четыре... Не замерзнете?
– Привык уже...
– Время от времени делайте обход. Чтобы ни одна душа не прошла в наш круг.
– Слушаюсь!
В час дня председатель сельсовета стал надевать шубу.
– Поди собрались все... – и шепнул мне в ухо: – сёдни Крюкова будем решать! Ух, зараза! При колчаках дружина святого креста у ево каждый наезд ночевала... При Николашке-царе бакалейку держал.
– А батраков?
– Не-е! Крюков – умный! Знает, что к чему. Он скотом промышляет. И по сю пору в евонных пригонах коровенок до сорока, а овечек и не счесть! По весне окрестным мужикам втридорога продаст... Вот какой гад! Одно плохо: малолетков пятеро...
– Ничего не поделаешь, председатель... Вот что... просьба у меня: запомни, кто на заседании первый спросит, сколько детей у Крюкова? Кто из членов группы первым поинтересуется? Понятно?
– Чего ж тут не понять? Значит: кто первый о детях заговорит. А если не заговорят?
– Ну и хорошо... Сами этот вопрос не задавайте ни в коем случае.
Часа через полтора председатель сельсовета затоптался на крыльце, стряхивая снег с валенок. Вошел возбужденный.
– Записали! Пущай проедется с ветерком в северные страны! Вечор на евонное добро замки навесим, поставим караулы...
– Против не было?
– Нет. Единогласно!
– А как с моей просьбой?
– Чуть не забыл! Протокол писал избач Поливанов Федьша. Он и спросил. Избач-то в селе человек новый, недавно у нас. Ну, я велел в протокол не записывать...
– А раньше записывали состав семьи?
– Да вроде нет. Ну, разговоры, конечное дело, были...
– Избач молодой, пожилой?
– Молодяк... калека он. Хромоногий. Окроно прислало... Славный парнюга... Толковый, безотказный.
– Подскажи: где живут члены группы бедноты?
– А вот дойдете до проулка, влево отсель, там спросите, в которой избе Мокеев Андрюха – председатель. Он вам все обскажет и проводит... Может, коня запрячь?
– Нет, пешком схожу.
Я брел по широкой улице...
Впереди замаячила церковь. И вдруг я остановился на полушаге...
По селу пронесся тонкий певучий звук. Будто натянутую струну отпустил музыкант, и она пожаловалась: тлинь-н-нь...
Струна пропела с равными короткими промежутками пять раз. И все замолкло...
Скорей, скорей к церкви!
Но меня уже опередили.
На почтительном расстоянии от звонарни стояла группа сельчан. Перешептывались, смотрели ввысь, словно стараясь увидеть небесного посланца, пробудившего к жизни древний колокол.
– Слышали? – подошел ко мне милиционер и кивнул в сторону крестьян. – Они уже давно собрались. Вроде знали, что звук будет...
– Товарищ Прибыльцов! Разыщите приставную лестницу и тащите сюда!
Пол звонарни под колоколами был покрыт ровным ковриком свежевыпавшего снега... Стараясь не потревожить белый пушок, я стал обходить площадку, не сводя глаз со снега, налипшего на «древнее творение».
Наконец-то!
Вот она осыпь снега на колоколе и пятнышки чистого металла! Конечно, следы ударов! Значит, кто-то чем-то откуда-то бросался? Только так! Откуда? «Угол падения равен...», впрочем, сейчас это не имеет значения... Что же могло быть? Неужели? Но ведь тогда грохот выстрелов, визг рикошетов? А быть может, медь – насквозь? Но, нет, ничего подобного!.. На белой пелене – кучки снега...
К черту рукавицы, к черту перчатки...
Осторожно, осторожно! В полу щели...
Стоп! Есть! А ну, еще тут попробуем аккуратненько порыться. И тут есть!
Я снял шапку и подставил воздуху лицо, намокшие от пота волосы на лоб... Перевел дух...
Как я мог забыть о существовании этого нелепого, непригодного к бою оружия?
Оружие это особое: прицельный выстрел на двести пятьдесят шагов гарантирован. Не только по огромному колоколу, но, если глаза хорошие, то и в человеческую голову! А, главное: если не на воздухе стрелять, из форточки – абсолютно бесшумно!
– Прибыльцов! Брось лестницу: не нужна. Лезь сюда!
Скрипят ступеньки.
На моей ладони три грибовидных крохотных кусочка сплющенного свинца.
У Прибыльцова глаза круглеют...
– Малопулька!!!
– Так точно! Здорово, а? И не слышно и не видно.
– А почему рикошетов не было?
– Огромный вес колокола и его висячее состояние поглощали ничтожный вес пульки. Понимаешь? Начальная скорость пули у малокалиберной винтовки очень мала... Впрочем, это я тебе объясню, когда поедем домой... И еще потому, что пули выпускались под прямым углом. Отсюда и грибовидное плющение. Свинец-то много мягче, чем этот медно-серебряный сплав! Разбираешься?
– Вроде...
– Под прямым углом... под прямым углом... Теперь поищем, товарищ старший милиционер, этот прямой угол... Поищем, поищем... Так... Церковь не совпадает. Скольжение получается... Тут обязательно были бы рикошеты... Значит... Значит: вот тот двухэтажный дом, на отлете от улицы, и спереди него и сзади – пустошь. Да, если мысленно протянуть линию... Ты не знаешь, чей этот дом?
– Так это ж читальня здешняя... Не жилой он, дом этот. Хозяина прошлый год, осенью, фуганули. Там, кажись, избач нынче живет...
– Избач, говоришь? Это хорошо, что избач. Это, брат, просто замечательно, что избач! Пойдем-ка, товарищ милиционер, знакомиться с избачом.
Парень лет двадцати, с лицом, на котором словно навсегда застыло выражение недоумения. Толстогубый, с полуоткрытым ртом и крупными веснушками на переносье. Таких крестьянских парней рисовали передвижники.
– Неважно у тебя, товарищ Федя Поливанов, в читальне. Грязно, запущено... Газеты не подшиты, шкафы с книгами в пыли. А главное, холодно! Кто ж сюда читать пойдет?
