Гошка рядом со мной напрягся – вот только не хватало, чтобы он сейчас вмешался! Тогда точно никакого прока от нашей сегодняшней встречи не будет. Я сделала глубокий вдох и открыла было рот, чтобы призвать присутствующих к порядку, но заговорить не успела. Меня опередил Евгений Васильевич – очевидно, он тоже решил, что пора заняться делом.
– Ваша Перевозчикова, – начал он, многозначительно выделив слово «ваша», – позвонила мне сегодня, в восемь двенадцать. Она сообщила, что у нее в коридоре в данный момент находится незнакомая женщина с ножом в груди. Сказала, что скорую уже вызвала, и спросила, что ей следует делать дальше.
Мой взгляд был устремлен на Сухарева, на напарника я не смотрела, но не сомневалась, что брови Гошки слегка приподнялись. Я была в этом уверена, потому что мои собственные тоже поползли вверх.
– Естественно, я приказал ей оставаться на месте и ничего не трогать. Она начала объяснять, что успела схватиться за нож – якобы хотела вытащить его из раны, но вспомнила, что медики этого делать не рекомендуют.
– «Тут нож, я совсем забыла, что его нельзя вынимать». – Я припомнила слова Перевозчиквой, показавшиеся мне тогда бессмысленными.
– Вам она об этом тоже успела доложить, – удовлетворенно заметил Евгений Васильевич. – Всем поторопилась объяснить, как ее отпечатки на ноже оказались.
– Но я совсем не это имела в виду! – возмутилась я. – Действительно, очень логично все – увидела нож, схватила, может, даже потянула вытащить! А потом вспомнила, что нельзя его из раны вынимать. Я бы в такой ситуации тоже могла на ноже отпечатки оставить.
– Да, для женщины поведение естественное, – равнодушно согласился Сухарев.
– Для мужчины тоже, – не удержалась я. Высокомерный мужской шовинизм всегда меня раздражает.
– Но отпечатки пальцев Перевозчиковой на рукоятке ножа есть. – Евгений Васильевич предпочел не услышать моего замечания. И я не могу не учитывать этот факт.
На этот раз я промолчала. Да уж, отпечатки на орудии преступления – это не то, чем Сухарев может пренебречь. Как бы логично Елизавета Петровна их появление ни объяснила – это улика!
– Когда мы приехали, скорая была уже здесь, – продолжил Сухарев. – Они забрали потерпевшую, а я допросил подозреваемую. Перевозчикова утверждала, что собиралась на работу, когда в дверь позвонили. Она открыла, и прямо на нее упала женщина. Перевозчикова женщину подхватила и только потом разглядела нож. Утверждает, что ничего не понимает, женщину не знает и, почему та оказалась у нее в квартире, представления не имеет. На том стоит твердо и никаких показаний больше давать не желает.
– Ну зачем же так – «не желает»? – заступилась я за клиентку. – Елизавета Петровна в шоке, не понимала, что происходит, вот и отвечала не совсем адекватно.
– В шоке. – Сухареву не понравилось мое объяснение. – Вашу Перевозчикову в шок вогнать – одного трупа мало, даже не рассчитывай.
– А мне по телефону показалось…
– Тебе показалось, а я ее видел, разговаривал с ней. Спокойна она была, как снежная баба.
Гошка рядом со мной сменил позу: слегка наклонился вперед и обхватил колено, сцепив пальцы. Секунду я смотрела на него, потом вспомнила:
– Кстати, о разговорах! Лариса что-нибудь сказать успела?
– Когда мы приехали, она без сознания была, – недовольно ответил Сухарев.
– А Перевозчиковой? – Я оценила интонацию и мгновенно напряглась. – Перевозчиковой она что-нибудь говорила?
– Перевозчикова утверждает… – Евгений Васильевич снова взял в руки листок протокола, проглядел его, пожевал губами и вернул бумагу на стол. – Перевозчикова утверждает, что прежде, чем потерять сознание, Леставина сказала: «Это она, это снова она».
Я моргнула, а Гошка неожиданно повернул голову и уставился на Сухарева. Мало того, едва ли не в первый раз я услышала, как он обратился непосредственно к Евгению Васильевичу:
– Кто «она»?
– А вот этого госпожа Перевозчикова объяснить не соизволила. – Евгений Васильевич ехидно смотрел на меня – он предпочел придерживаться привычного распорядка. – Говорит, что сама не знает и передает точно те слова, что слышала.
– Ничего не понимаю, – пробормотала я. – Лариса пришла к Перевозчиковой и сказала: «Это она»?
– «Это она, это снова она», – с удовольствием уточнил Сухарев. – Якобы именно эти слова произнесла Леставина.
– Якобы? У вас что, есть основания не доверять Перевозчиковой?
– У меня нет оснований ей доверять, – чопорно ответил Евгений Васильевич. – Кроме того… минуточку.
Он достал из кармана телефон, который, очевидно, стоял на режиме виброзвонка.
– Сухарев. Так. Так. Понимаю. Хорошо.
Он закончил разговор, неторопливо убрал телефон и невыразительно, без тени эмоций сообщил:
– Это Костя, он поехал со скорой. Леставина умерла.
* * *
Как обычно, утреннее совещание проходило у шефа в кабинете. Мы с Гошкой сидели напротив стола Баринова, а Нина прислонилась к косяку на пороге комнаты, чтобы держать под контролем входную дверь.
– Плохо, – сделал вывод Александр Сергеевич, выслушав мой отчет. – Очень плохо.
– Теперь Евгений Васильевич ее ни за что не выпустит, – подтвердила Нина.
– Да ведь ерунда же полная! – Гошка, пока я говорила, сидел молча и только сейчас неожиданно взорвался. – Подстава голимая так и прет! Перевозчикова не идиотка, не стала бы она Леставину в собственной квартире резать!
– Это понятно. – Шеф взял из пластмассового стаканчика, стоящего на столе, карандаш, осмотрел его и, недовольно поморщившись, вернул на место. Второй карандаш, извлеченный из того же стаканчика, не вызвал нареканий. Александр Сергеевич зажал его в кулаке и продолжил: – Если бы Елизавете Петровне вдруг потребовалось убить, она не стала бы этим заниматься у себя дома.
– Даже если у нее действительно были причины избавиться от Ларисы? – возразила я.
Обычно наши с Гошей роли распределяются несколько иначе: я – следователь добрый, склонный всем доверять и даже самые подозрительные действия оправдывать, а мой напарник соответственно злой – не верит никому, а особенно нашим клиентам. Он твердит, что люди по определению склонны к преступной деятельности, поэтому подозревать надо всех и во всем: если не в совершении самого преступления, то в сокрытии сведений о нем и в злостном обмане. Но поскольку сегодня Гоша решительно встал на сторону Перевозчиковой, мне тоже пришлось сменить амплуа и обвинить клиентку в самом черном коварстве.
– Это Елизавета Петровна говорит, что нож уже был у Ларисы в груди, но никто ведь представления не имеет, как на самом деле все произошло! А если Лариса что-то знала о смерти Наташи? Что-то такое, чего она ни нам, ни милиции рассказывать не пожелала. А пришла сегодня утром к Елизавете Петровне и… – Я замолчала.
– Что и?.. – Александр Сергеевич постучал карандашом по столу. – Думаешь, это был шантаж?
– Не знаю, – честно ответила я. – Как версия шантаж, конечно, не хуже других: логично объясняет и зачем Лариса пришла, и за что Перевозчикова ее убила. Но я с Леставиной вчера довольно долго разговаривала. И она не похожа на человека, который не побрезгует подзаработать шантажом. Я бы даже сказала, что Лариса на меня самое благоприятное впечатление произвела. Нет, я думаю, тут дело не в шантаже.
– Опять твоя знаменитая интуиция! – Гошка картинно схватился за голову. – Ритка, когда уже ты поймешь, что люди, как правило, не выглядят закоренелыми преступниками, а преступления тем не менее совершают! И если Лариса явилась не с целью шантажа, это значит… это значит…
– Что это значит? – поторопила его Нина. – Ты на самом интересном месте забуксовал.
– Понятия не имею, что это значит. – Гошка обиженно посмотрел на нее. – Если это не шантаж, значит, была другая причина. Зачем-то ведь дамочка к Перевозчиковой ни свет ни заря примчалась.
– Ладно, пусть не шантаж, пусть что-то другое, нехорошее, чего мы пока не знаем. – Я вспомнила, что моя текущая обязанность – подозревать клиентку. – Но Лариса пришла к Перевозчиковой, и, допустим, та, вопреки всем своим утверждениям, ее в дом пустила. И выяснила, что Лариса, не будем пока гадать по какой причине, представляет для нее смертельную опасность. В том, что Елизавета Петровна человек решительный, никто, надеюсь, не сомневается?
– Но не идиотка, – напомнила Нина. – Сама говорила – Елизавета Петровна очень даже умная женщина. Уж как-нибудь она сообразила бы выставить Леставину из дома и заставить отойти подальше. А потом – ах! Что вы говорите? Женщину зарезали? Так это же где-то на улице, какой с меня спрос? Да никто бы ее и спрашивать не стал – кому в голову придет, что перед смертью Леставина у Перевозчиковой была?
– А если она не успела подумать? – возразила я. – Появления Ларисы Перевозчикова никак не ожидала, проблема возникла внезапно, и решать ее нужно было срочно. Вот она и решила как смогла. А потом уже начала придумывать, как выкрутиться.
