на ранчо, раскинувшееся в Калифорнийской долине на пятьдесят акров. Ранчо обошлось Бишопу в десять миллионов долларов. Тут были и овцы, и крупный рогатый скот – все, как полагается! Да вот только Бишопа Тауна ни те ни другие не интересовали.
И переезд, и продажа дома дались Кейли непросто. Но самое ужасное поджидало впереди: Бишоп продал землю местной горнодобывающей компании, и ее владельцы, желая расшириться, сровняли их родовое гнездо с землей. Вскоре компания обанкротилась, а душа у девушки опустела: получается, родовое гнездо принесли в жертву напрасно.
В память о любимом доме Кейли написала песню, мгновенно взлетевшую на верхние строчки хит-парадов.
Жила я в Эл-Эй, и в Нью-Йорке, и в Мэне,
И в прериях Запада, там обалденно,
Но домом назвать я могу только место,
Где вихрем промчалось счастливое детство,
И жизнь мне казалась прекрасным сном
В большом старом доме рядом с рудником.
Серебряный рудник…
Там день мелькал как миг,
И жизнь мне казалась прекрасным сном
В большом старом доме рядом с рудником…
В просторную гостиную уютного особняка вошел Бишоп Таун, тот самый человек, который своим решением продать старый дом когда-то так сильно травмировал душу дочери.
Отец наклонился и обнял Кейли.
Следом зашла Шери, жена Бишопа. Четвертая, если Кейли, конечно, не сбилась со счету. Недавно у мачехи и падчерицы случился дурацкий спор из-за мебели, но Шери все же подошла и тоже обняла девушку – ни один пепельно-белый локон при этом не выбился из ее идеально уложенной прически. Маленького роста, но с пышными формами, Шери была на десять лет старше Кейли. Чего не скажешь о предыдущей супруге Бишопа! Его жена номер три запросто могла сойти за ровесницу падчерицы, а то и за ее младшую сестру!
Про вторую жену ни Кейли, ни тем паче сам мистер Таун ничего толком припомнить не могли.
После приветственных объятий неповоротливый Бишоп медленно и осторожно, точно дряхлый старик – хотя по виду и не скажешь, – разогнулся и опустился на диван подле дочери.
– Вот же проклятые суставы! – Бишоп все чаще и чаще жаловался на здоровье.
Кейли сначала списывала недомогания отца на возраст, ведь время не щадило даже кантри-звезд первой величины. Но затем сообразила: последствия бурной молодости дают о себе знать. Годы кутежа, беспробудного пьянства и бесчисленных потасовок не прошли даром: у бедняги болело буквально все.
Бишоп Таун признавал только дешевые джинсы и черные рубашки. Живот у него был таким огромным, что пряжка – к слову сказать, не маленьких размеров – едва лишь из-под него проблескивала.
– Он все еще там? На обочине? – спросила Кейли и выглянула в окно, но никого, кроме Дартура Моргена за рулем джипа, не приметила. Телохранитель напряженно всматривался в даль, готовый в любой момент исполнить свой служебный долг.
– Да про кого ты говоришь? – проворчал Бишоп.
– Про Эдвина! Про кого же еще!
– Мы никого не видели, – просипел он в ответ, а Шери, подтверждая слова мужа, покачала головой.
Первым, кого Кейли увидела сегодняшним утром, был Эдвин. Чертов Эдвин! А точнее, она заметила его яркую машину.
«Чертов Эдвин и его чертова тачка, красная и большущая!» – выглянув из окна спальни на втором этаже, в сердцах выругалась девушка. Видеть что Эдвина, что его красный автомобиль было для нее одинаково невыносимо.
Особняк Кейли располагался по дороге к горам национальных парков Йосемити и Сьерра – в том месте, где природа долины особенно радовала глаз. За двухполосным шоссе, пробегавшим мимо дома, раскинулся дендропарк с туристической зоной, куда местные приезжали отдохнуть и позаниматься спортом, благо рощи деревьев, садовые террасы, крутые холмы и бесчисленные тропки к тому располагали. Парковка на автостоянке у дендропарка была не ограниченной по времени – чем Эдвин, самый преданный поклонник, и злоупотреблял.
– Значит, уже уехал. Он тут сидел и пялился на окна, – произнесла Кейли, зажмурилась и поежилась.
– Господи боже мой! – выдохнула Шери. – Только этого еще не хватало!
– Ну, хватит себя накручивать! Теперь-то никого не видать! – прохрипел Бишоп и заметил на журнальном столике рядом со стаканом чая со льдом смятые бумажные платочки и телефон: Кейли обзванивала родных и друзей Бобби и выражала соболезнования.
– Эй, Кей-Ти, мне жаль, что все так вышло с Бобби, – сказал Бишоп. – Очень жаль…
– Ужасная смерть! – подхватила Шери. – Представляю, каково тебе сейчас! А родным Бобби? Кошмар!
Кейли сходила на кухню и принесла отцу молока, а себе и Шери – чая со льдом.
– Спасибо, милая, – вежливо поблагодарила мачеха, а Бишоп в знак признательности молча поднял стакан.
– Пап, – быстро произнесла Кейли, избегая его взгляда. – Я хотела бы отменить концерт.
Кажется, в это мгновение Кейли проще было бы взглянуть в глаза убийцы Бобби, чем в глаза отца.
– Ты собираешься отменить концерт? – пророкотал Бишоп откуда-то из глубин огромного живота. Сложно было представить, что этот низкий утробный рык, сейчас не передававший даже толику человеческих эмоций, когда-то переливался тончайшими оттенками тембра. Ведя разгульный образ жизни, Таун не только посадил себе печень и расшатал суставы: пришлось пожертвовать и самым главным – голосом.
– Да, всерьез подумываю об этом.
– Как скажешь. Тебе сейчас тяжело. Понимаю.
– Кейли, может, я могу чем подсобить? – вмешалась Шери, стараясь направить беседу в более мирное русло. – Приготовить что-нибудь особенное? Что ты любишь?
«Еда и смерть, – подумала девушка, – всегда идут рука об руку».
– Спасибо, Шери. Я скажу, если вдруг надумаю.
У Кейли не возникало желания дружить с Шери, но и ненависти к мачехе она не испытывала. Кроме Маргарет, их со Сью родной матери, обладавшей воистину железными нервами, ни одной из супруг Тауна не удавалось обуздать его неуемный нрав. Рано или поздно все избранницы Бишопа сдавались, предпочитая довольствоваться его славой и харизмой, нежели бесконечно с ним препираться. Так поступила и Шери. Другое дело покойная Маргарет: она до конца своих дней вела с Бишопом междоусобную войну и иногда одерживала хоть и маленькие, но победы.
Вообще говоря, на мачеху Кейли грех было жаловаться. Впрочем, как и на отца. Без женщины Тауну приходилось очень туго. Если бы не злой рок, то Маргарет и Бишоп по-прежнему жили бы вместе. Кейли понимала, что ни одной из супруг отца не затмить в его сердце светлую память Маргарет. Со временем это осознавала также и каждая новая избранница. И Шери наверняка не станет исключением.
– Барри уже знает? – буркнул Бишоп.
– Ему первому сообщила, – сказала Кейли и кивнула на телефон. – Он сейчас в Кармеле
