все, что он видит перед собой. Но даже попытка начать спокойно дышать не приносит никакого облегчения, а лишь еще больше усугубляет ситуацию. Долгое время блондин смотрит на хрустальную вазу, которая стоит в гостиной. А вскоре он резко хватает ее и со всей силой швыряет об стенку. От чего та разбивается на тысячу мелких кусочков с громким глухим звуком. Однако и это не помогает разъяренному Питеру, который хватается за свои волосы так, что готов вырвать их с корнем.
Вскоре в ход идут вещи, которые лежат на маленьком журнальном столике в гостиной. Питер с громким криком резко сбрасывает их на пол. А через секунду уничтожает и сам журнальный столик после того, как переворачивает его и разбивает на кучу мелких осколков. В итоге по всей квартире валяется огромное количество разбитого стекла, об которое можно легко поранить руки, и какие-то бесполезные вещи. Однако блондина это нисколько не волнует. Он определенно не станет это убирать. Даже если в его квартире в последние несколько недель творится полный беспорядок, а он даже не думает хоть немного прибраться.
Ну а уничтожив кое-что из своих вещей, Питер еще какое-то время нервно ходит по квартире и разбивает еще кое-что, что попадается ему под руку. Чуть позже он, тяжело дыша и чувствуя себя полностью опустошенным, одиноким и подавленным, подходит к одной из стенок. Блондин скатывается по ней вниз, проводит руками по всклокоченным волосам, которые явно уже давно не мыли, и закрывает лицо. Питер едва сдерживает желание разрыдаться навзрыд и закричать настолько громко, насколько это возможно. С надеждой, что ему удастся избавиться хоть от какой-то части боли, которую он всеми силами скрывает ото всех. О которой не желает никому рассказывать.
***
Время обеда уже прошло. Ракель и Терренс сейчас находятся у себя дома, в своей комнате, и, сидя на кровати, обсуждают вчерашний вечер, который они провели вместе с Наталией и Эдвардом. Чье поведение показалось им очень странным и навело на подозрения в том, что у них не все так гладко, как кажется.
— Да, ты был прав, у них явно что-то произошло, — сидя на кровати напротив Терренса и подогнув обе ноги под себя, с грустью во взгляде говорит Ракель. — Эти двое очень странно себя вели вчера на ужине.
— У меня появились подозрения после того, как ты несколько раз сказала мне, что твоя подруга ни разу не говорила про моего брата, — тоже сидя на кровати, подогнув одну ногу под себя и проведя рукой по волосам, отвечает Терренс. — А те пару раз, что он все-таки писал мне сообщения во время своего исчезновения, Эдвард ни разу не говорил про Наталию. Мне это показалось странным, ведь до этого они могли часами обсуждать друг друга.
— Мне тоже так показалось… Наталия, которая раньше прожужжала нам с Анной все уши об Эдварде и часами могла говорить о том, как ей хорошо с ним, вдруг вообще перестала о нем говорить. Она могла бы говорить о чем угодно, но не про него.
— Верно… Эти двое могут спокойно говорить на совершенно разные темы, которые не касаются их самих. Но стоит только заговорить о них, то они будто становятся фальшивыми. Вчерашний ужин прекрасно показал нам это. Твоя подруга и мой братец игнорировали друг друга, ни разу не заговорили по своему желанию и совсем не обнимались.
— А еще они очень часто улыбались… Но эти улыбки были слишком уж натянутые… Я не верила, что они искренние.
— Знаешь, у меня сложилось такое впечатление, будто у них есть какая-то роль. Они как будто играют идеальную пару…
— Согласна, они как будто договорились изображать из себя идеальную пару, — кивает Ракель. — Только вот я нисколько им не поверила. И поняла, что ты был прав, почти сразу же, как только они встретились у нас дома и поздоровались.
— Именно! И заметь, что поначалу Наталия была весела и улыбчива. Но как только появился Эдвард, который и сам был бодрым и радостным, то оба вдруг сникли. Они безуспешно пытаются доказать нам, что у них все хорошо. Хотя актеры из них не очень. Ибо холод в их отношениях очень хорошо чувствуется.
— Да уж, а моя подружка врать точно не умеет, — с легкой улыбкой кивает Ракель. — Даже если она и пытается мне сорвать, то я чувствую это. Хотя и могу промолчать. Вчера я так и поступила, когда подумала, что будет бесполезно пытаться что-то вытащить из этих двоих.
— Согласен. Кроме того, Эдвард терпеть не может тех, кто ему врет… Но не исключаю, что и он сам может врать.
— Да, и теперь осталось узнать, что они от нас скрывают и почему строят из себя идеальную пару, — задумчиво говорит Ракель.
— Готов поспорить, что ни один из них не станет говорить об этом.
— Я тоже так думаю. Но ведь они должны понимать, что так не может продолжаться вечно.
— Надеюсь, эти двое все понимают. Но раз они ничего не говорят в присутствии друг друга, то вряд ли кто-то из них будет говорить об этом. Даже если кого-то из них рядом не будет. Нам вряд ли удастся так легко разговорить их и заставить рассказать причину их возможной ссоры.
— Ты думаешь, они боятся друг друга? Точнее, ты думаешь, что они боятся выдать либо какую-то свою тайну, либо тайну друг друга?
— Не знаю, Ракель, — качает головой Терренс. — Но если кто-то из них знает что-то, что могло как-то очернить другого в глазах других, то я могу понять, почему они молчат.
— Может быть, они просто поссорились между собой? А нам лучше не стоит вмешиваться в их дела… Зачем нам лезть в их дела и разрешать их личные проблемы. Эдвард и Наталия ведь не маленькие и сами должны искать компромиссы.
— Я бы тоже не стал вмешиваться в их жизнь. Но у них были слишком испуганные лица, когда они сидели друг с другом за столом. Интуиция подсказывает мне, что в это деле замешана какая-то серьезная проблема.
— Да, у Наталии и правда было слишком испуганное лицо, — вспоминая вчерашний вечер, задумчиво говорит Ракель. — Как будто она боялась, что Эдвард что-нибудь с ней сделает.
— Но что такого он может ей сделать, раз она буквально шарахается от него? — разводит руками Терренс. — Вчера Наталия сильно тряслась, пока была вынуждена сидеть вместе с Эдвардом и притворяться счастливой.
— Что если Эдвард причинил ей какой-то вред? Может, он так сильно напугал бедняжку, что она мечтает сделать все,
