— Ты опять рассыпал сахар, Саша! — взвыла Танечка, сраженная его меланхоличной неторопливостью даже больше, чем самим фактом того, что под ногами опять скрипит сахар. — Неужели так тяжело: взять эту чертову банку и, придерживая ее за самый край двумя руками, осторожненько всыпать сахар в сахарницу?! Это так сложно?!
— Нет. — Он как-то неуверенно пожал плечами. — Нет.., наверное. Но у меня почему-то не получается. Это такая проблема, Танюша, из-за которой стоит так кричать?
— Это не проблема, если подразумевать просыпанный тобой сахар, но это проблема, если подразумевать твое ко мне отношение! — Она со злостью сдула прядь волос, упавшую ей на лицо, и с силой дернула на себя шторку кухонного окна; массажки там не было. — Ты знаешь, как меня это раздражает, и тем не менее каждое утро делаешь это! Раз за разом!!! Утро за утром!!! Год за годом! Как мне это расценивать, Саша?!
— Да как хочешь! — Он поднял на нее умные голубые глаза и невесело хмыкнул. — Тебе тяжело со мной, я знаю. С самого начала было тяжело, но…
— Но?! — выдохнула она угрожающе и вызывающе высоко задрала подбородок.
— Но ведь и мне с тобой не просто, Таня! С самого первого дня, с той самой первой минуты, как я стал твоим мужем, я живу с ощущением того, что меня облагодетельствовали. Это же надо — какое счастье!!! Это же надо, как тебе, Саня, повезло! Такая умница, красавица, обеспеченная опять же! А кто-нибудь спросил меня: мне оно надо?!
— Чего тебе не надо? — подобных разговоров прежде не было.
Было угрюмое молчание на неделю, робкие попытки с обеих сторон наладить как-то что-то и постоянное делание вида, что ничего не произошло, но вот чтобы так…
Татьяна растерялась. Взгляд ее заметался по кухне, перепрыгивая с предмета на предмет: стол, холодильник, пара навесных шкафов, мойка, рабочий стол — вполне стандартный набор на их стандартной тесной кухне, ах да, еще три табуретки. Она снова прошлась рассеянным взглядом по мебели. Тут массажка и нашлась. Кто-то додумался положить ее на холодильник. Холодильник был двухкамерным и почти упирался в потолок, и вот там-то и лежала эта дурацкая расческа, с которой все и началось. Или все же с просыпанного мужем сахара?.. Ну да неважно это было уже сейчас. Важно было дотянуться до массажки, попытаться потом хоть как-то уложить волосы и как можно быстрее ускользнуть на работу. К черту эти бессмысленные разговоры! К черту утреннее недовольство друг другом! Да и сахар, скрипевший под ногами, тоже к черту. Тот, что просыпали, подметется потом. Нужно было убежать сейчас, а вечером просто сделать вид, что ничего этого не было утром. Так было не раз, и так будет еще, но…
— Нам нужно расстаться, Таня, — совершенно обыденным голосом, будто речь шла о покупке макарон в супермаркете за углом их дома, проговорил ее Санечка. — Сказки не получилось. Наше счастье было обречено с самого начала. Я предупреждал тебя, а ты…
— А я?.. — у нее тут же сел голос. Он всегда у нее садился, если она волновалась или плакала.
— А ты поспешила с переездом. — Он как-то совсем уж безразлично пожал плечами и снова посмотрел на нее долго и внимательно — ее неподражаемо голубоглазый муж, до одури похожий на все портреты Есенина, которые она когда-либо видела. — Не нужно было торопиться, Таня. Мы же с тобой очень разные люди. Очень! И я.., опять же сахар все время просыпаю, хотя и привык на всем экономить.
Его последний язвительный упрек был несправедливым. Санечке было это известно не хуже, чем ей. Но он для чего-то все равно его ей выдал.
— И что же дальше? — Татьяна осторожно протиснулась между рабочим столом и его коленками к холодильнику и, встав на табурет, потянулась к массажной расческе. — Мы прожили с тобой пятнадцать лет вместе. И что теперь? Расставаться? Из-за чего, господи?! Санечка! Из-за чего? Из-за сахара?
— И из-за сахара тоже. — Он интенсивнее заболтал ложечкой в стакане, свесив кудри почти до стола. — Я его постоянно просыпаю, ты постоянно из-за этого бесишься. А могла бы и промолчать. Но ты бесишься и бесишься, орешь и орешь, почти каждое утро. А могла бы…
— Могла бы что? — Она сунула расческу в карман халата, вернула табуретку на место и снова, старательно обходя его угловатые коленки, пробралась к выходу из кухни.
Бежать нужно было, как можно быстрее бежать, иначе они до такого договорятся, до чего никогда прежде не договаривались.
— Могла бы мне просто чай наводить с утра, и все! — воскликнул он вдруг с чувством и незнакомо громыхнул табуреткой. — Просто наводить мне чай с утра и еще готовить мне завтрак!
— Завтрак? Тебе? Но… Но я и сама никогда не завтракаю. — И вот тут Татьяна растерялась во второй раз.
В голову тут же полезли страшные мысли о другой женщине или об очередной, пропущенной ею, материнской подлости.
Нет, нет, Татьяна тут же поспешно отогнала их прочь. Материнские вылазки в стан врага — то есть в их дом — Санечка всегда озвучивал, подробно комментируя каждую маменькину реплику.
Женщина… Вряд ли. Он был по натуре однолюбом, и потом… Потом, Татьяна считала себя привлекательной, а таким женщинам, по ее мнению, не изменяют мужчины.
Она тогда еще просто не догадывалась, что изменяют всяким.
Оделась она в рекордно короткое время, чего раньше не делала бы никогда. Женщина должна, нет, она просто обязана безукоризненно выглядеть. Но в это утро все с самого начала пошло не так, потому и одевалась второпях. Металась, будто сумасшедшая, между шкафом с одеждой и зеркалом и совсем упустила из виду тот факт, что на полках сильно поредели стопки с одеждой. Совсем не разглядела, дурочка! А оказалось…
Оказалось, что он уже собрал свои вещи и уложил их в большую дорожную сумку. И сумку Татьяна проглядела тоже, а та ведь стояла в шкафу, притулившись у задней стенки и задевая собой край ее белого плаща. Спешила, вот и не разглядела. А вечером… Вечером он не вернулся. Не вернулся, а просто позвонил.
— Ты где, милый? — вяло поинтересовалась Татьяна и с силой подавила зевок, так хотелось спать, просто ужас, но Санечка не терпел, когда она зевала в трубку, пришлось сделать над собой усилие. — Уже поздно, заканчивай свою экономическую бодягу и дуй домой. Я ребрышки зажарила.
Ребрышки она еще не успела зажарить, а только собиралась. Но не говорить же ему об этом, когда так поздно и голос у него такой усталый и печальный. Татьяна надеялась на то, что, пока муж будет добираться домой с другого конца города, все успеет изжариться, подогреться и вскипеть. Но…
Но Санечка вдруг сказал:
— Не нужно ничего, Татьяна. — Он крайне редко называл ее так, раза три-четыре за всю их совместную жизнь.
— Чего не нужно? — Она все же зевнула украдкой, прикрыв трубку ладошкой.
— Ни ребрышек не нужно, ничего. — Санечка тяжело и протяжно вздохнул и зашуршал чем-то оглушительно, а потом… — Я ушел, Татьяна.
— Куда ушел? — Очередной зевок был не за горами, и она с силой стиснула зубы, пропустив весь трагизм момента мимо ушей. — Саня, хватит уже, собирайся домой. Ирка где-то мотается, не звонит, одиннадцатый час уже! Сил мне с вами нет никаких…
— За Иришку не беспокойся, она у меня, — проговорил ее муж сдавленным, не похожим на свой собственный, голосом.
— У тебя где?! На работе?! — Татьяна мгновенно всполошилась.
Контора мужа располагалась на самой окраине. Подступом к ней служил огромный пустырь, засаженный чахлой растительностью. Там и днем-то было жутковато, а уж ночью…
— Нет, она у меня.., дома, — совсем грустно закончил Санечка.
— Что-то я не пойму! — Татьяна вдруг разозлилась и с силой пнула крохотную мягкую табуреточку, на которой в детстве сиживала дочь перед телевизором. — Дома где?! У кого?! Что ты лопочешь, муж мой!!!
Последовал очередной вздох, шелест, и Санечка в три приема, без долгих пауз, отпущенных на переживания, обрисовал жене ее теперешнее положение.
— Ты теперь холостая женщина, Татьяна, — пояснил он для начала. — Я с тобой развожусь, — проговорил он потом. — Мы ушли из дома вместе с Иришкой. Она будет жить со мной. Мы так решили. Прости… — Это он произнес в финале и тут же бросил трубку.
Какое-то время Татьяна ошарашенно разглядывала телефонный аппарат, потом аккуратненько пристроила трубку на место, а потом с ней случилась истерика.
Она орала так страшно и так долго, что соседи вызвали милицию. Милиция приехала и вызвала «Скорую», а медики уже взяли на себя обязательство вызвать Светку.
Светка примчалась быстро, благо жила через дом от нее. Примчалась почти голышом, успев только накинуть кожаную куртку очередного своего ухажера прямо на пижаму. Примчалась, обнялась с несчастной подругой и проплакала вместе с ней до утра, а потом возилась с ней еще полгода. То психологов подсовывала знакомых, то гомеопатов, то гадалок. То просто вытаскивала куда-нибудь на отдых, обвешивая подругу холостяками, будто рождественскую елку игрушками.
Ничего не помогало.
