— Проулок их усадьбы разделяет, — сказал Антон.
— Так вот, якобы козел Гайдамачихи повадился в торчковский огород капусту хрумкать. Торчков его как-то подкараулил — и вилами в бок, а Гайдамачиха в отместку торчковскую корову чем-то отравила. И сейчас между ними «убийственная» война идет. Кто эта Гайдамачиха?
— Старуха лет под восемьдесят.
— Правда, что она из помещиц?
— Какое… Муж ее отставной штабс-капитан был. Умер накануне революции, ну а после его смерти, говорят старики, трактир в Березовке и паром через Потеряево озеро она содержала. Колчаковцы все это пожгли, а хозяйку чуть было не расстреляли.
— За что?
— Разное говорят.
— Торчков утверждал, что у старухи от царского времени золото припрятано.
Бирюков усмехнулся:
— Вот дает Кумбрык! У Гайдамачихи в избе шаром покати. Все хозяйство — козел да полуслепой от старости пудель по кличке Ходя.
— Пудель?.. Откуда она взяла породистого пса?
— Кто ее знает.
— А как старуха по колдовской части?
— Чего? — Антон недоуменно уставился на Голубева.
— Что ты так смотришь?.. Торчков всерьез клялся, будто собственными глазами видел, как Гайдамачиха, крадучись, ночью на сельское кладбище ходила, а на следующий день утром у него корова подохла.
— Слушай ты этого сказочника, — усмехнулся Антон, — он тебе еще не такое наговорит.
До старого тракта, сворачивающего на Березовку, Бирюков с Голубевым доехали на попутной машине. Тракт буйно загустел травой и походил теперь на давнюю просеку, вильнувшую вправо от укатанного автомашинами большака райцентр — Ярское. Выйдя по нему к Потеряеву озеру, Антон провел Славу мимо черных столбов бывшего паромного причала и поднялся на высокий пригорок.
Отсюда Березовка была как на ладони. Рядом с новеньким сельмагом алел раскрашенный яркими лозунгами кирпичный клуб, за ним — контора колхоза с поникшим от безветрия кумачовым флагом. Даже вросшую в землю избушку Гайдамачихи в самом конце села и ту разглядеть можно. По старинному сибирскому обычаю деревня вытянулась одной длинной улицей. По ее обеим сторонам, сразу за домами — широкие прямоугольники огородов с картофельной ботвой и желтыми шапками подсолнухов. В Гайдамачихином огороде — низенькая старая баня, а за огородом — укрытое среди густых берез кладбище, с краю которого бронзовая звездочка на памятнике березовским партизанам, замученным колчаковцами. Тихое, как зеркало, Потеряево озеро с приметным на середине островом распахнулось, словно большое водохранилище.
— Вот красотища!.. — восторженно произнес Голубев и, показав рукою на торчащие у берега черные столбы, спросил: — Это зачем же на озере паром держали?
— Раньше здесь знаменитый Сибирский тракт проходил, — ответил Антон. — В объезд озера надо добрых сорок верст, как говорят старики, киселя хлебать, а напрямую от Березовки до Ярского всего три километра.
Чуть правее причальных столбов под склонившейся над водой березой чернела смолеными бортами лодка-плоскодонка. Показывая на нее, Голубев опять спросил:
— А это чья посудина?
— Бабки Гайдамачихи.
— Зачем она старухе?
— Никто из березовцев не знает.
— Как так?
— Ни разу не видели, как Гайдамачиха пользовалась ею.
— Любопытно бывшую трактирщицу и хозяйку парома посмотреть.
— Ничего особенного в ней нет. Тихая, как будто чуточку помешанная умом, старушонка. Отлично разбирается в лечебных травах.
— За счет этого и живет?
— Сын у нее на фронте погиб, а она пенсию получает.
Полюбовавшись с пригорка селом, Антон со Славой спустились к проулку и по нему вышли прямо к дому Бирюковых. На скамейке перед домом, прикрыв сивой бородою широченную грудь, дремал старик.
— А это что за Микула Селянинович?! — опять с восторгом спросил Голубев.
— Дед Матвей мой, — улыбнувшись, ответил Антон. — Полный георгиевский кавалер, а за гражданскую войну орден Красного Знамени имеет.
— Серьезно?!. Сколько ж ему годиков?
— Восьмой десяток, как он говорит, наполовину разменял.
Голубев шутливо хлопнул Антона по плечу.
— Вот Бирюковы! Прямо гвардейский род. Отец-то у тебя полный кавалер ордена Славы. И имена у всех старорусские: Матвей, Игнат, Антон…
— Хотели меня Виталием назвать. Приехали от матери из роддома, дед Матвей спрашивает: «Кто народился?» Отец и говорит: «Сын, Виталий». Дед уже тогда туговат на уши был: «Кого видали?» Отец кричит: «Виталий! Имя такое сыну дадим!» Дед обиделся, что сразу не разобрал, ладонью по столу: «Придумали чужеземное имя — с разбегу не поймешь. По-русски, Антоном, мальца нарекем!» Сказал как отрубил. Перечить деду Матвею и сейчас в нашей семье не принято.
Голубев засмеялся. Антон подошел к дремлющему деду и, наклонившись к его уху, громко сказал:
— Здравствуй, дед Матвей!
Старик, медленно открыв глаза, неторопливо поднял склоненную в дреме голову, провел костистой рукой по сивому лоскуту бороды и только после этого ответил:
— Здоров, ядрено-корень. Никак в гости явился?
Антон показал на Голубева.
— С другом вот отдохнуть приехали.
Дед Матвей понимающе кивнул.
— Не иначе рыбалить надумали…
— Как догадался?
— Одолели ныне райцентровские рыболовы Березовку. Каждую субботу да воскресенье прутся к Потеряеву озеру и на легковушках, и на мотоциклах — отбою нет.
— Ну и ловят?..
— Бывает. — Дед Матвей поцарапал бороду. — Коли удачливей зорьку провести желаете, пораньше место у камышей занимайте — там окунь добрый берет. Прозеваете время — на берегу притулиться негде будет. Вот-вот приезжие рыболовы нагрянут, — махнул рукой в сторону дома Ивана Серапионовича Глухова, возле которого стоял голубенький автомобиль «Запорожец». — Вон первый казак уже прикатил.
— Кто это? — спросил Антон.
— Племяш Ивана Скорпионыча. Каждый выходной тут как тут. — Дед повернулся к сельмагу. — Да вон, кажись, он чего-то с Иваном на телегу грузит.
У магазина уже знакомый Антону и Славе Голубеву молодой железнодорожник с полустанка и рыжебородый старик устанавливали на подводе только что купленный холодильник. Около них крутился кривоногий Торчков и, похоже, невпопад давал советы. Когда старик Глухов, развернув лошадь, направился с покупкой к своему дому, Торчков растерянно огляделся. Видимо, заметив у дома Бирюковых гостей, решительно направился к ним. Улыбаясь, еще издали заговорил:
— Надо ж такому совпадению случиться! Утром в районном центре встречались, а к вечеру уже в Березовке видимся. Никак сродственников пожаловал проведать, Антон Игнатьич?
— Опять в сельмаге причащался? — не дав Антону ответить, строго спросил Торчкова дед Матвей.
— Что ты, Матвей Васильич! С сегодняшнего, кроме газировки, никакой бутылочной жидкости не пью. Хватит, покуражился…
— Все выигранные деньги успел просадить?
Сморщившись, Торчков щелкнул вставной челюстью, словно хотел проверить, на месте ли она, и небрежно отмахнулся:
— А куда мне деньги?.. Гроб ими обклеивать, когда загнусь? — Он примостился на краешек скамейки рядом с дедом Матвеем и, заглядывая Антону в глаза, с самым серьезным видом заговорил: — Деньги, Игнатьич, по моему убеждению, — натуральное зло. Когда они есть — и печенка ноет, и в голове гудит, и на работе неприятности. Другое дело, когда денег нет. Сейчас зашел в сельмаг к Броньке Паутовой, выпил бутылочку газировки за двадцать копеек: в голове — свежесть, и с председателем колхоза неопасно разговаривать. У меня, Игнатьич, натура не та, как у других. Возьми, к примеру, того же Ивана Скорпионыча Глухова. Кто он?.. Кулак! Почему?.. Отвечу: деньги в кубышку складывает, рубля в жизнь не пропьет! В прошлом году племяшу своему, — Торчков показал заскорузлым пальцем на голубенький «Запорожец», — автомашину купил. Сейчас вот холодильник ему в подарок подбросил…
— Ты, Кумбрык, на Глухова бочку не кати! — уловив нить разговора, строго оборвал Торчкова дед Матвей.
— Да я разве качу? — вильнул в сторону Торчков. — Я к тому разговор веду, что если на полном серьезе спросить: откуда завелись у Скорпионыча такие деньги, чтобы сродственникам автомашину дарить? У меня, к примеру, тоже есть племяш. А могу я за здорово живешь ему хотя бы велосипед в подарок подбросить?.. Дудки!
Дед Матвей сердито обронил:
— Пропивать меньше надо. — И, не дав Торчкову открыть рта, продолжил: — Ты спьяна на весь люд обозлился. Гайдамачихе и той проходу не даешь.
— А чего я старой ведьме проход должен давать, если она коровенку мне угробила?! — взвился Торчков.
— Кого?!
— Того… Такой глаз напустила ведьма на мою корову, что та хвост в сторону и копыта врозь!
