– Чем стукнули душку? – расстроенно спросил Корольков эксперта.
Он был уверен, что по традиции перед Новым годом свалится какая-нибудь гадость. В общем, так оно и получилось.
– Фиг его знает, – пожал плечами эксперт. – А точнее пока не скажу.
– Ладно, давай без шуток, – попросил Корольков. – У меня там дюжина человек, всех опрашивать…
– Острым предметом, ясное дело, – смилостивился тот. – А точнее, заостренным. Видимо, тяжелым, потому что проломили кость – слегка, но товарищу хватило. Хорошо, что заведующая не пустила никого в кабинет, после того как нашли тело, а то не видать бы тебе никаких улик.
– Как будто сейчас их много, – проворчал следователь и отложил протокол.
– Олег Георгиевич, я с писателями побеседую, – кивнул он немолодому оперативнику. – А вы с Игнатовым орудие убийства поищите, ладушки?
Дело, в общем, было простым, но муторным. Собрались себе писатели, один из них читал вслух свою рукопись. Сделали перерыв, и в этот перерыв кто-то зашел в кабинет, стукнул покойного Чувычкина заостренным предметом и смешался с ликующей толпой. То есть с остальными писателями.
Только Сергей Сергеевич собрался попросить, чтобы ему выделили отдельное помещение, как выяснилась любопытная подробность. Оказывается, весь процесс чтения снимали на камеру.
– Это интересно, интересно, – пробормотал Корольков, устраиваясь перед стареньким видеомагнитофоном, стоявшим в кабинете заведующей. – Давайте послушаем, может, покойный кого-нибудь обличал перед смертью.
На второй минуте просмотра молоденький оперативник Вася Игнатов хрюкнул, сложился пополам и выскочил из кабинета. На пятой Корольков решил, что иногда убийство бывает вполне оправданным, даже если не является самозащитой. На десятой подумал, что он лично прикончил бы автора, если бы присутствовал при чтении.
Через двадцать минут Кроль выключил кассету и выразительно посмотрел на оперативников, стоящих у него за спиной.
– Агата Кристи, – сообщил он. – Какой-то там экспресс, не помню точно, какой.
– А чего в экспрессе? – поинтересовался Вася Игнатов.
– Там все собрались и замочили одного, – просветил его Олег Георгиевич. – И, в общем, за дело. А их никто не мог поймать, потому что они были типа друг с другом незнакомы. Все смотрели в разные стороны, мотива ни у кого по отдельности нет. А у всех вместе – есть.
– Вроде как и эти тоже замочили? – Игнатов кивнул в сторону зала, где толпились писатели. – Не, они хором не могут. Они же для детей пишут!
– Да что ты, Вася, – покачал головой следователь. – Те, кто для детей пишут, они и есть самые садисты.
– Точно, – поддакнул Георгич. – Нормальный человек этим заниматься не будет. Он лучше опером пойдет работать. Или постовым.
Игнатов недоверчиво посмотрел на обоих.
– Че, и этот был садист… как его там…Чуковский? Который про Муху-цокотуху написал?
– А ты помнишь, что он там сотворил с мухой-то? – недобро ухмыльнулся Георгич. – Муха криком кричит, надрывается, – процитировал он с выражением, – а злодей молчит, ухмыляется! Во как! Это я тебе еще про Мойдодыра не рассказываю.
– Тот вообще был порождение мрака, – согласился Корольков. – Помешан на чистоте. Вдруг из маминой из спальни… Ужас. А нам потом мамин труп собирать по кускам.
Игнатов хмыкнул, покачал головой и задумался. Кроль решил не выводить пацана из ступора и побеседовать с народом. Точнее, с лучшей его частью.
Час спустя примерная картина взаимоотношений покойного со свидетелями преступления была ему ясна. Четыре человека из собравшихся видели господина Чувычкина впервые, но каждый признался, что лелеял мысль окончить грешную жизнь писателя на протяжении часа во время чтений каким-нибудь особенно изощренным способом. Семеро его знали, но встречались с ним исключительно на сборах писателей, тусовках и тому подобных мероприятиях. Они представляли, чего можно ожидать от Распутинского, и были морально подготовлены к встрече. К ним стоило присоединить заведующую библиотекой и ее помощницу.
А еще трое очень заинтересовали Сергея Сергеевича Королькова.
Из сопоставления сбивчивых показаний выяснилось, что, скорее всего, последним видел Чувычкина в живых Антуан Рокотов, близкий приятель покойного.
– Я зашел, – потрясенно качая курчавой головой, рассказывал тот. – Мы поговорили о его рукописи… Я спросил, когда выйдет новая книга… Позволил себе задать вопрос о гонораре. Невозможно, просто невозможно! Он был оживлен и совершенно ничем не опечален. Нет, я никого не заметил. То есть, конечно же, заметил – около кабинета стояло много людей. Вот Мармеладная Соня, например.
– Кто? – вскинул брови Корольков.
– Сонечка Феклистова, – пояснил Рокотов. – Больше всего в жизни любит спать и есть, поэтому ее и прозвали по Кэрроллу. Они с Колей встречались. Не очень долго – около года, кажется. Я, откровенно говоря, даже не знал, что она будет здесь. В общем-то, к писательскому кругу отношение она имеет, так сказать, опосредованное.
«Посмотрим-ка мы на даму с опосредованным отношением к писательскому кругу», – подумал Сергей Сергеевич. В крохотный кабинетик вошла, покачивая джинсовыми бедрами, миниатюрная брюнетка с сонным лицом.
– Я бы его кастрировала, – с порога сказала она. – Ненавижу писателей. Но убивать бы не стала. Так что вы зря меня подозреваете.
– А мы вас и не подозреваем, – открестился Корольков. – Просто опрашиваем всех свидетелей, по горячим следам. А за что бы вы его кастрировали?
– За импотенцию, – логично объяснила Мармеладная Соня. – Вы, конечно, знаете, что он был полным импотентом? Распутинский! Ха!
Следующие пять минут Корольков, втиснувшись в кресло, выслушивал интимнейшие подробности отношений убитого и Феклистовой. Ему хотелось сбежать точно так же, как и Маше два часа назад, но напор Сони Феклистовой остановить было невозможно.
– …И сказал, что бросил меня, потому что я, видите ли, недостаточно темпераментна! – шипела Мармеладная Соня, сбросив всю свою мнимую сонливость. – Потому что я, представьте себе, много сплю! И это сказал обо мне человек, у которого не хватало до двадцати сантиметров…
– Стоп! – решительно приказал Корольков.
– Девятнадцати! – торжествующе выкрикнула Соня, голос которой набрал удивительную силу. – Нет, вы можете себе такое представить?!
Корольков не мог представить и не хотел. Ему вполне хватило прослушивания рукописи под названием «Иннокентий: детство, отрочество, юность». Выпроводив дикую бабенку, он рухнул в кресло и зажмурил глаза. «Надо их в резервации держать, что ли, – мелькнула у него в голове нехорошая мысль. – Писателей и близких к ним личностей. Наружу не выпускать ни при каких условиях».
– Кого тебе еще нужно? – просунулась в дверь голова Георгича. – Там девица рыжая сидит… ничего, хороша! А с ней шатенка.
– К черту девицу, – содрогнувшись, заявил Корольков. – Мне нужен этот… как его…
Он сверился со своими записями, вышел в зал, где кучковались писатели, и громко спросил:
– Кто из вас Эдуард Резцов?
Писатели притихли, потом от них отделился маленький толстый человечек с лысеющей рыжей шевелюрой.
– Я – Эдуард Резцов, – спокойно сказал он.
– Вы ведь издатель покойного, правильно? – уточнил следователь.
Тот кивнул.
– Тогда давайте побеседуем, если вы не возражаете, – предложил Корольков и скрылся за дверью.
– Он – издатель? – недоверчиво спросила Маша, когда Карлсон исчез за следователем. – Издатель Распутинского? Почему же он нам ничего не сказал? И к писателю не подошел?
– Вот сейчас и узнаем, – зловеще протянула Полина. – Выведут добра молодца в наручниках, и сразу все станет ясно.
Но добрый молодец вернулся сам, без наручников, и сел на свое место.
– Что же вы, Эдуард, утаили от нас, что вступили в такие специфические отношения с несчастным Распутинским, как отношения издателя и автора? – укоризненно сказала Маша.
– Не упоминайте при мне слов «отношения» и «вступили» в одном предложении, пожалуйста, – буркнул Резцов, покосившись на нее. – Я собирался его издавать, потому что Чувычкин пользовался успехом. Да, я хотел сделать на нем деньги! Мемуары Ермолова, знаете ли, не окупаются. Но Коля за два дня до заключения договора неожиданно передумал, и я знаю, кто этому посодействовал – Крамошин, – лицо Эдуарда брезгливо скривилось. – Вот уж кого стоило прикончить, а не нашего раскованного Коленьку. Третьего автора переманивает у меня!
– Так вы приехали, чтобы переубедить Распутинского? – уточнила Полина.
– Разумеется, я не для этой цели примчался из Питера, – раздраженно отозвался издатель. – Я был в Москве по своим делам, узнал о том, что Коля собирается читать новую рукопись, решил воспользоваться случаем и попытаться уговорить его.
– Уговорили? – спросила Маша и, поймав вопросительный взгляд Резцова, объяснила: – Я видела, как вы входили в комнату.
