Владимир Марленович встал на весы. Стрелка затрепетала и остановилась на восьмидесяти. За последние две недели он сбросил десять килограммов. Ничего удивительного. Он пережил сильнейший стресс. Но сейчас можно было немного успокоиться. Перед отъездом он заплатил полковнику Райскому пятьдесят тысяч долларов наличными. Теперь полковник действовал не как его приятель и бывший подчиненный, а как нанятый и оплаченный сотрудник. Так оно всегда верней. Райский доложил генералу, что для Стаса создан двойник. Некий военный, майор, профессионал, должен принять огонь на себя. На время он займет место Стаса, поселится в его квартире и сделает все возможное, чтобы приблизить развязку.
Это было даже больше, чем генерал ожидал от своего бывшего подчиненного. Райский организовал охрану на самом высоком уровне. Впрочем, полковник не только отрабатывал полученные деньги, но и решал свои собственные проблемы. Он мечтал о генеральских погонах и знал, что за живого Исмаилова получит их непременно.
За жизнь сына Владимир Марленович волновался теперь значительно меньше. Но стресс сменился тяжелой депрессией. Генерал целыми днями лежал на диване в гостиной, глядя в потолок, или сидел, задумчиво уставившись в окно. Он не мог читать, смотреть телевизор, гулять теплыми вечерами по чудесному побережью. Он почти ничего не ел. Не хотелось. Во рту постоянно был какой-то новый вкус, слабый, но стойкий и чрезвычайно неприятный. Горько-соленая резина или что-то в этом роде. И тот же вкус приобретала любая пища, от персиков до жареной баранины.
Слезая с весов, он поскользнулся. Пушистый коврик поехал под ногой. Он ухватился за борт ванной, неловко повернулся и чуть не закричал. Ему показалось, что внутри у него взорвалась осколочная граната. Обливаясь ледяным потом, он опустился на пол, скрючился, обнял руками трясущиеся колени и сидел так, слегка покачиваясь, пока боль не утихла немного. Затем осторожно поднялся, открыл зеркальный шкафчик. Там, в самой глубине, он отыскал небольшую пластиковую баночку. Этикетка была содрана. Внутри лежали желтоватые крупные таблетки. Он отправил в рот сразу две и принялся жевать, не запивая и не морщась от горечи.
Новейший английский обезболивающий препарат начал действовать через десять минут. Двух таблеток хватало на шесть-семь часов. Владимир Марленович встал под душ, почистил зубы, прополоскал рот сильным антисептиком с мятным ароматом, вылил на губку душистый гель, принялся натирать себя пеной, при этом бодро напевая какую-то случайную мелодию, как делал это вчера, и месяц назад, и год, и десять лет назад, словно ничего не изменилось.
* * *
Цепляясь за колючий кустарник, Стас едва удержался на крутом склоне. В нескольких метрах от него вилась тонкая незаметная тропинка. Трудно было представить, что кто-нибудь — мог по ней пройти. Стас вскарабкался наверх и с небольшого безопасного пригорка увидел кабину трейлера совсем близко. Блики солнца не помешали ему разглядеть лица водителя и его спутницы. Хорошо, что он успел ухватиться за толстый оливковый сук, иначе непременно полетел бы в пропасть кубарем, потому что рядом с бородатым греком сидела белокурая черноглазая женщина, красивая, как фотомодель, и отлично ему знакомая.
С ловкостью, невероятной для такой многотонной громадины, трейлер миновал опасный поворот, проехал мимо Стаса, обдавая бензиновым жаром, и помчался вперед.
— Сэр, с вами все в порядке? — услышал Стас сквозь грохот мотора и звон в ушах. — Вам нужна помощь? Мы можем вызвать врача, больница здесь недалеко.
Рядом с ним стоял старик из закусочной, через дорогу приближались еще несколько греков.
— Вы успели увидеть номер? — спросил старик, заглядывая ему в глаза. Надо сообщить в полицию.
От волнения старый Спирос так хорошо заговорил по-английски, что подбежавшие соседи удивились. Стаса под локотки отвели назад, в закусочную. К счастью, он не успел выехать из деревни. Жена хозяина и еще какие-то старухи захлопотали вокруг него, возбужденно переговариваясь по-гречески. Ловко расстегнули и сняли шлем, зачем-то принялись махать перед его лицом газетой. Он залпом выпил рюмку метаксы, поданную чьей-то сморщенной рукой, ощупал себя в поисках телефона и долго не мог отцепить его от пояса.
— Полицию мы уже вызвали, — сообщила ему на ломаном английском одна из старух.
— Зачем полицию? — тупо спросил Стас, включил телефон, набрал номер отцовской виллы и через минуту услышал сонный бас охранника Николая. Заплетающимся языком произнес название деревни и попросил приехать за ним как можно скорее. Охранник поинтересовался, что случилось, но Стас не ответил, он едва успел отключить телефон, вскочил, бросился в туалет. Его долго, мучительно рвало. Потом стало немного легче. Он умылся холодной водой, вышел, уселся за столик.
— Этого не может быть, — сказал он по-русски, глядя в добрые глаза старого грека, который подошел к нему и участливо наклонил голову.
— Что? — переспросил Спирос по-английски. — Еще метаксы? Воды? Кофе?
— Просто у меня начались настоящие глюки, — спокойно объяснил Стас, — во-первых, никто не знает, что я здесь. Во-вторых, они раздумали меня убивать. В-третьих, я ведь здорово накурился марихуаны, а вчера принимал экстази. Конечно, меня заглючило. Это шиза какая-то, заглючило меня, и все дела…
— Извините, какой это язык, сэр? — тревожно улыбнулся старый грек.
Вдали послышался тонкий вой полицейской сирены. Стас закрыл глаза и откинулся на спинку пластикового кресла. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы его оставили в покое.
Все как будто сговорились постоянно напоминать ему о том кошмаре, который пришлось пережить в Москве. Каждое утро он уезжал из дома, носился по острову на своем мотоцикле и возвращался поздно вечером, надеясь, что все легли спать. Но они не ложились, ждали. Ему было тошно оставаться на вилле с родителями. Ему не нравилось смотреть на отца и вообще находиться с ним рядом. Чем-то нехорошим пахло от любимого папочки, чем-то совсем новым, тревожным и таким нездоровым, что запах улавливал даже нечуткий нос Стаса. Он инстинктивно боялся заразиться и избегал отца.
Мать ныла, лезла с разговорами, прислуга косилась как на прокаженного.
В крошечном городке, неподалеку от виллы, у самого въезда, был пункт проката автомобилей. Два дня назад Стас остановился, чтобы поменять там деньги. За хлипким конторским столом, заваленным цветными каталогами с фотографиями машин и ценами, сидела грудастая женщина в белой футболке.
— Почему вы такой грустный? — спросила она по-английски, отсчитывая ему бумажки.
Он взглянул на нее внимательнее и обомлел. На скуластом лице светились голубые скандинавские глаза. Короткие волосы выгорели до льняной белизны. Большой подвижный рот, пухлые мягкие губы. Она была некрасивая, широкая, грубая, но вся литая, глянцевая, смугло-розовая. Под тонкой футболкой жила своей отдельной, свободной от лифчика жизнью шикарная упругая грудь.
У Стаса пересохло во рту. Глаза его стали излучать томное сияние, голос приобрел глубокие бархатные нотки. Он ослепительно улыбнулся и сообщил, что ему надо взять напрокат самую дорогую машину, но не сейчас, а через неделю. Она принялась листать каталоги, расхваливать автомобили. Он в ответ понес совершенную околесицу, рассказал, как в прошлом году в Испании взял джип, у которого оказались внутренности «Запорожца». Она, конечно, не имела понятия, что такое «дзяпорожитс», и он, усевшись напротив, принялся смешно объяснять, наслаждаясь ее хриплым смехом и тягучим томным «О-о, ю киддинг!».
Стас чувствовал, что уже не говорит, а поет и слова не имеют значения. Он мог врать как угодно, она сердцем услышала его древнюю утробную песенку, как тетерка сквозь чащу слышит требовательный брачный зов тетерева…
Через десять минут он уже знал, что она из Швеции, зовут Матильда, двадцать четыре года, зимой учится в Стокгольмском университете, третье лето подряд приезжает сюда подрабатывать. Всегда мечтала познакомиться с настоящим русским «мюджиком», но здесь, к сожалению, очень мало русских туристов, а те, что есть, не заходят к ней в офис, а если и заходят, то попадаются все какие-то пузатые, хмурые и ни слова не понимают по-английски. Русский язык ужасно смешной, если послушать со стороны. Контору свою она закрывает в девять вечера и, кроме дискотеки для голубых и розовых в соседнем городке, нет никаких развлечений. Она обожает лобстеров и тигровые креветки гриль, но для нее это очень дорого и она с удовольствием поужинает с ним сегодня в рыбном ресторане.
Когда она встала и вышла из-за своего хлипкого конторского столика, Стас увидел тугие джинсовые шорты, готовые лопнуть при первом прикосновении.
День показался ему бесконечным. Он до одури плавал, валялся на ближайшем пляже, наливался ледяным пивом, обгорел до томатной красноты. Ровно в девять вечера крепкий торс Матильды опустился на седло его мотоцикла, сильные руки, покрытые золотистым персиковым пушком, обхватили его талию, упругая грудь плотно прижалась к его спине и горячий ветер ударил в лицо.
