— Почему вы этим занимаетесь в таком случае?
— Нужно ведь работать.
— Что же вызывает ваше недовольство?
Она посмотрела на него так, будто вопрос был нелепым.
— Я заправляю постели, — ответила она, — чищу туалеты, убираю. Все же лучше, чем работать в «Бонусе».[5]
— А народ?
— Директор — придурок.
— Он напоминает продырявленный пожарный шланг, — заметил Эрленд.
Осп улыбнулась.
— А некоторые постояльцы ведут себя так, будто ты тут работаешь для того, чтобы тебя лапали.
— Зачем вы пошли в подвал? — поинтересовался Эрленд.
— За Дедом Морозом. Дети просили.
— Дети?
— Для рождественского праздника. Мы устраиваем рождественскую елку для персонала отеля и их детей. И для детей постояльцев. А он был Дедом Морозом. Поскольку он задерживался, меня послали за ним.
— Ничего веселого из этого не вышло.
— Я никогда раньше покойников не видела. А потом еще этот презерватив…
Осп явно старалась отогнать от себя неприятный образ.
— У него были подружки здесь, в отеле?
— Нет, насколько мне известно.
— Не знаете ли вы, с кем он общался за пределами отеля?
— Я почти не знакома с этим человеком, и мне пришлось узнать о нем даже больше, чем я бы желала.
— Чем мне бы хотелось, — поправил Эрленд.
— Чего?
— Говорят «чем мне бы хотелось», а не «я бы желала».
Она посмотрела на него как на полоумного:
— Вы придаете этому значение?
— Да, — ответил Эрленд.
Она покачала головой с рассеянным выражением лица.
— И вам ничего не известно о его гостях? — продолжил Эрленд, чтобы замять разговор о грамматических ошибках. Он вдруг представил себе центр реабилитации для депрессивных больных с речевыми отклонениями, где пациенты ходят в халатах и тапочках и сознаются в своей болезни: меня зовут Финн, и я говорю «я бы желал».
— Нет, — отозвалась Осп.
— Когда вы спустились к нему, дверь была открыта?
Осп задумалась.
— Нет, это я ее открыла. Я постучалась, но ответа не получила. Я подождала и хотела было уже уйти, но решила все-таки открыть дверь. Сначала мне показалось, что дверь заперта, а она вдруг открылась, и он там сидел полуголый с презервативом на…
— Почему вы подумали, что дверь заперта? — перебил Эрленд.
— Ну, я знала, что это его жилище.
— Вы встретили кого-нибудь, когда спускались к нему?
— Нет, никого.
— Он был уже готов идти на праздник, но кто-то пришел и помешал ему. Он уже надел наряд Деда Мороза.
Осп пожала плечами.
— Кто заправлял ему кровать?
— Что вы имеете в виду?
— Постельное белье давно не меняли.
— Понятия не имею. Скорее всего, он сам.
— Вас, похоже, здорово покоробило.
— Было омерзительно увидеть его в таком виде, — ответила Осп.
— Понимаю, — проговорил Эрленд. — Постарайтесь забыть это как можно скорее. Если сможете. Он был хорошим Дедом Морозом?
Девушка посмотрела на полицейского.
— Что такое? — спросил Эрленд.
— Я не верю в Деда Мороза.
Женщина, ответственная за организацию рождественской елки, была небольшого роста, изящно одета. Около тридцати лет, подумал Эрленд. Она представилась как начальница отдела маркетинга и рекламы в отеле. Эрленд решил не вдаваться в подробности; последнее время большинство из тех, кто встречался ему на пути, были как-то связаны с маркетингом. Ее кабинет находился на втором этаже, там Эрленд и застал ее. Она говорила по телефону. До прессы уже докатился слух о ЧП в отеле, и Эрленд попытался вообразить, что она такое плетет журналисту. Разговор тут же прекратился. Женщина опустила трубку со словами, что она не может ничего сообщить.
Эрленд представился и пожал ее маленькую руку. Он поинтересовался, когда она общалась в последний раз с человеком из подвала. Кхем-м, кашлянул Эрленд, он не знал, как лучше сказать: «швейцар» или «Дед Мороз», а имя позабыл. «Дед Мороз» как-то плохо ему подходило, подумалось Эрленду. Вот Сигурд Оли настоящий Дед Мороз, хотя никогда в жизни не надевал костюма.
— Гулли? — спросила она, разрешив проблему. — Да вот сегодня утром, напомнила ему о елке. Я столкнулась с ним у входа. Он работал швейцаром, но вы, наверное, это уже знаете. И даже больше чем швейцаром. Прямо-таки домовой! Мастер на все руки.
— Шустрый? — уточнил Эрленд.
— Простите?
— Ну, трудолюбивый, отзывчивый, его не приходилось заставлять работать?
— Не знаю. Это так важно? Он никогда ничего для меня не делал. Или скорее мне никогда ничего от него не было нужно.
— Почему он изображал Деда Мороза? Он любил детей? Шутил? Был смешным?
— Так было, когда я устроилась сюда. Я работаю здесь третий год, и это третья елка, которую я организовываю. Оба предыдущих раза он изображал Деда Мороза, и вполне успешно. Ребятам было весело.
Казалось, смерть Гудлауга не произвела впечатления на эту женщину. Он ее не волновал. Убийство лишь нарушило распорядок рабочего дня службы маркетинга и рекламы, и Эрленду подумалось: как это люди могут быть такими бесчувственными и нудными?
— А каким он был человеком?
— Не могу вам сказать, — ответила она. — Я его плохо знала. Он был швейцаром. И Дедом Морозом. Я и разговаривала-то с ним только пару раз, когда он был нужен для елки.
— Как прошел праздник, после того как стало известно о смерти Деда Мороза?
— Мы его отменили. Ничего другого тут не сделаешь. Хотя бы из уважения к нему, — поправилась она, как бы желая выказать наконец хоть малейший признак сочувствия. Но это было ни к чему. Эрленд прекрасно видел, что ей глубоко наплевать на покойника в подвале.
— Кто был лучше всех знаком с этим человеком? — спросил он. — Я имею в виду, здесь, в отеле.
— Даже и не знаю. Попробуйте поговорить со старшим администратором. Швейцар находился под его началом.
На ее рабочем столе зазвонил телефон. Женщина сняла трубку и многозначительно посмотрела на Эрленда. Он поднялся и вышел, гадая, как долго она сможет сочинять небылицы по телефону.
У старшего администратора просто не было времени на Эрленда. Туристы толпились перед стойкой записи, и он с тремя другими служащими еле-еле успевал их регистрировать. Эрленд наблюдал за ходом регистрации, проверкой документов, передачей ключей, улыбками и переходом к следующему клиенту. Очередь тянулась до самой входной двери. За ней Эрленд увидел еще один подъехавший автобус.
Полицейские, одетые большей частью в гражданское, заполонили здание и опрашивали служащих. Нечто вроде штаба устроили в подвальном кафетерии. Оттуда осуществлялось руководство ходом расследования.
Эрленд оглядел новогодние украшения. Американская рождественская мелодия доносилась из громкоговорителей. Он направился к ресторану, располагавшемуся за холлом. Первые посетители уже облепили великолепную буфетную стойку с рождественскими угощениями. Эрленд подошел к столу и принялся рассматривать сельдь и копченое мясо, буженину и говяжьи языки, всевозможные закуски и десертные лакомства, мороженое и торты со взбитыми сливками, шоколадный мусс и всякую всячину.
У Эрленда потекли слюнки. Он ничего не ел почти целый день.
Инспектор оглянулся по сторонам и с быстротой молнии запихнул себе в рот ломтик говяжьего языка — незабываемый вкус. Эрленд был уверен, что никто ничего не заметил, но сердце застучало в груди, когда за его спиной раздался громовой голос:
— Нет, вы слышите меня?! Это немыслимо! Так делать нельзя!
Эрленд повернулся. К нему спешил человек в высоком поварском колпаке с искаженным яростью лицом.
— Что это такое, тащить в рот еду?! Что за манеры?!
— Остыньте, — проворчал Эрленд и потянулся за тарелкой. Он принялся накладывать себе деликатесы, будто с самого начала собирался подкрепиться в ресторане. — Вы были знакомы с Дедом Морозом? — спросил он, чтобы уйти от разговора о говяжьем языке.
— С Дедом Морозом? — переспросил повар. — С каким Дедом Морозом? Еще раз повторяю: не суйте пальцы в еду. Это просто…
— С Гудлаугом, — перебил его Эрленд. — Вы были знакомы? Он был здесь швейцаром и вообще мастером на все руки, сдается мне.
— Вы говорите о Гулли?
— Именно, Гулли, — подтвердил Эрленд, укладывая на тарелку толстый кусок холодной буженины и поливая его небольшим количеством йогуртового соуса. Не позвать ли Элинборг, подумалось ему. Она составила бы ему компанию в дегустации буфета. Элинборг была тонким ценителем кулинарного искусства и уже несколько лет как собиралась составить книгу рецептов.
— Нет, я… что вы имеете в виду под выражением «были с ним знакомы»? — спросил повар.
— Вы не в курсе?
— Что? Что-то случилось?
— Он скончался. Убит. В отеле еще не знают?
