Тогда, впервые, Людмила познала настоящую мужскую любовь. Со стонами, восторженными всхлипываниями и криками, с силой и слабостью, с ощущением власти над мужским телом.
С трудом дождавшись прихода матери, Людмила все ей рассказала.
-- Ну, вот и пришло твое время, дочка, - с оттенком грусти прошептала мать, поглаживая головку, прильнувшую к ее груди. - Только не торопись, не забеременей. Пойдут дети, появится муж - считай, нет доброй половины женского счастья. Следовательно - жизни ...
Пелагея Марковна изо дня в день посвящала неопытную свою дочь в тайны интимной жизни. Говорила, не стесняясь, не обходя стыдных подробностей. Какое все же счастье иметь такую мудрую и покладистую мать, не раз думала Людмила. Как бы сложилась ее жизнь с нудной ворчуньей, зацикленной на высокой морали и правилах поведения в "приличноми" обществе?
Но жизнь состоит из полос двух цветов - черной и голубой. Светлая полоса - общения с матерью и встречи с соседом - неожиданно перешла в темную. Попала в автомобильную аварию мать - превратилась в инвалида. Без предупреждения и прощания уехал куда-то сосед. В доме, опасливо оглядываясь, шептались: никуда он не уехал - арестовали и увезли в следственный изолятор. Ибо одинокий мужик был не тот, за кого себя выдавал - бандит и ворюга.
Недели две Людмила мучилась, не спала ночами, похудела и посерела. Ее преследовали "картинки" недавних встреч с соседом, когда, обнаженные, горящие страстью, они предавались любви. Что ей до бизнеса партнера, если она любит его? Да пусть он - бандит, рэкетир, грабитель, убийца, но как же сладки его умелые ласки, как он нежно и бережно овладевает ее телом...
Если бы человеческий разум постоянно хранил в себе счастье и горе, удачи и поражения - жизнь превратилась бы в каторгу. Способность забывать величайшее изобретение природы.
К девушке постепенно возвратилось спокойствие, отошла истеричность. Этому немало способствовало безденежье, болезнь матери, беспросветное будущее. Какой уж там секс? Будоражащие сознание "картинки", ранее заставляющие ее допоздна вертеться на постели, вначале выцвели, потом окончательно стерлись из памяти.
И вот, наконец, Людмила нашла себе работу...
-- Ходит носатый вокруг меня и боится прикоснуться, - смеясь, рассказывала она матери. - Чувствую - хочется помять, ох, до чего же хочется! А - боится. Вдруг врежу по морде или между ног... Не понимает, козел вонючий, - никогда этого не сделаю. Потому что нужна работа. Ведь обещают две с половиной штуки в месяц, представляешь? Что до сексуальных поползновений Молвина - вдруг они останутся одними поползновениями. Дай-то Бог...
Пелагея Марковна не поддерживала розовых надежд дочери.
-- Начальники от своего права не отступаются - все равно твой Молвин добьется своего.
-- Подожди, мамуля, не торопись, поглядим-посмотрим. Рано бить в колокола, когда служба еще не началась...
3
Оказалось, нужно не просто звонить - бить в набат. Мать оказалась права - носатый не отступился.
Нехитрые обязанности секретарши Людмила быстро освоила. Подавала боссам и их собеседникам кофе, быстро расправлялась с бумагами, готовила "на доклад" папку с почтой, регулировала доступ в кабинеты посетителей.
С Иваном Семеновичем Платоновым, советником Президента работать легко. Целыми днями сидит в своем кабинете, перебирает бумаги, что-то записывает в крохотный блокнот, пьет чай - одного стакана хватает на полдня. Иногда, прикрыв глаза огромными очками, тихо дремлет.
Всеми вопросами занимается помощник. Разбирает почту, готовит ответы Президента, набрасывает тексты указов и распоряжений, принимает посетителей. Советник, по убеждению секретарши, существует в качестве этакого "свадебного генерала", ничего не знающего и ничего не решающиего.
Молвин не особенно доверял записям таинственных бесед на ленте магнитофона - предпочитал расшифрованные стенографические записи. Поэтому при появлении важных посететелей секретарша приглашалась в кабинет, где занимала свое место за маленьким столиком с разложенными на нем чистой бумагой и острозаточенными карандашами. Она научилась понимать жесты босса - что записывать, а что пропускать мимо ушей.
В тот памятный день, на приеме у босса - полный, одышливый мужчина с внимательным взглядом бесцветных глаз и пышной седой прической. Усевшись в кресло, недоуменно поглядел на девушку и перевел взгляд на хозяина кабинета. Дескать, что делает здесь эта баба? Разговор не для чужих ушей, особенно, женских.
-- Секретарша, она же - стенографистка, - кивнул в ее сторону Егор Артемович. - Хранительница всех моих секретов.
-- Думаешь, не продаст? - внимательно оглядев "хранительницу", недоверчиво бросил посетитель. - Признаться, никому не доверяю. Часто - сам себе. Ибо в наш рыночный век все продается и покупается, вопрос - в цене. Поэтому и спрашиваю.
-- Не могу же я разговаривать и писать одновременно? А фиксировать беседы необходимо. Стар я становлюсь, память подводит... К тому же, магнитофонные записи легко стираются...
-- А бумаги пропадают, - ехидно подхватил посетитель.
Молвин ни на минуту не сомневался - в кармане одышливого работает портативный магнитофончик. Поэтому следил за собой, контролировал выражения, старался говорить максимально спокойно и равнодушно.
Егор Артемович отлично изучил характер Николаева. Да и как же не разобраться во внутренностях собственного двоюродного брата, который после длительной разлуки появился перед родственником?
Мужчины некоторое время лениво поспорили на тему о доверии и недоверии. Людмила ожидала решения босса - оставаться либо оставить беседующих наедине? Тот, не колеблясь, утвердительно повел "бананом" оставайся, мол, не обращай внимания на старого хрыча.
Разговор шел о каких-то квотах, таможенных поборах, грабительских налогах. Седой посетитель наседал, хозяин кабинета - в глухой защите.
Иногда Молвин оборачивался к секретарше.
-- Это не записывай...
Иногда поднимал вровень с подбородком указательный палец - сигнал быть максимально внимательной, не пропустить ни одного слова. Но чаще пропусти, не фиксируй, опасно.
-- Там, - седоголовый показал пальцем себе за спину, - особенно интересуются нашей военной техникой. В частности, танками. Слышал, в российской армии явный переизбыток, после сокращения станут сдавать в металлолом. А на этих танках можно прилично заработать. Не одному же Росвооружению хапать?
-- Опасно, - мямлил помощник советника, разглядывая ухоженные ногти. - Засекут - лишишься и должности, и, возможно, - свободы... И потом - привык быть патриотом, не продавать Родину.
Седоволосый презрительно что-то промычал, будто выругался. В адрес патриотов-дурней и усеченной до предела, так называемой, "Родины". Похоже, его бесит сверхнаивность помощника советника Президента, выводят из себя урапатриотические высказывания.
-- Кто засечет? ФСБ? Безопасники у меня вон где сидят, - посетитель приподнялся и ткнул пальцем в сидение, потом так же резко уселся. Будто продемонстрировал, во что превратятся люди, осмелившиеся залезть в дела выгодного бизнеса. - А если и засекут - что? Мигом заткнем болтливые пасти парочкой миллионов. Естественно, баксов. Не обеднеем.
-- И все же...
-- Мы готовы оплатить твои услуги, - понизил голос бизнесмен. - Как всегда, в твердой валюте... Надеюсь, стенографистка пропустит эту часть нашего разговора?
Егор Артемович разрешающе кивнул - пропусти. Но пальцем показал записывай. И поподробней.
-- От тебя требуется такая малость, что даже неудобно говорить. Подготовить за подписью советника справку Президенту и, соответственно, его распоряжение министру обороны. Не возражаю или на ваше усмотрение - не знаю, как принято в твоем ведомстве. И за такие плевые бумажки...
-- Взяток не беру. Не обучен. Шиковать - не тот возраст, а для нормальной жизни хватает зарплаты, - громко продекламировал Молвин, скосив на секретаршу вопросительный взгляд: успела зафиксировать патриотичское высказывание или повторить?
Людмиле показалось - седоголовый поднимется и врежет боссу по морде. Покраснел, в с"узившихся глазах замерцали искры.
Удержался, не врезал.
-- Мы еще возвратимся к сегодняшнему разговору, - туманно пообещал он. - Пока советую воздержаться от подготовки известного тебе документа. Хотя бы до следующей нашей встречи.
После того, как посетитель покинул кабинет, Молвин подошел к девушке, собрал разбросанные листы с записями, аккуратно сложил, постучал по столу, закрепил скрепкой. Положил стопку в сейф, запер.
Заодно, вроде бы ненароком, прижал тугую девичью грудь. Словно отметил на ней точку, на которую в недалеком будущем собирался опереться. Секретарша не отшатнулась и не покраснела - поощрительно улыбнулась. К чему откладывать то, что все равно должно свершиться...
Иногда Новожиловой было по настоящему страшно. Она, будто хрупкий сосуд, заполнялась до отказа опасными секретами, они сжимались в ней под давлением, угрожая взорваться и разнести секретаршу. Почему недоверчивый и подозрительный босс терпит ее присутствие даже при явном получении взяток? Уж не потому ли, что при необходимости может ликвидировать слишком много знающую помощницу?
