Уильям Фолкнер - Весло

Его действительно там не было. Те, кто воскресным утром ходили к лачуге Лонни, чтобы взглянуть на перемет, рассказывали, что он все еще находится там в поисках Лонни. Нет, его не было на похоронах. Но если бы он нашел Лонни, то, даже положив голову на грудь своему другу, он не услышал бы дыхания человека, который заменил ему отца и брата.

— Неправда, найдем, — говорил себе Стивенс.

В тот день он находился в Мотстауне, административном центре округа Окатомба. И хотя день был воскресный, а Стивенс даже не знал, что же, собственно, он ищет, все-таки к вечеру он нашел то, что искал, — агента страховой компании, который одиннадцать лет назад застраховал жизнь Лонни Гриннапа на случай его неожиданной смерти. Всю сумму по страховому полису должен был получить Тайлер Белленбах.

Догадка оказалась правильной. Медицинский эксперт никогда до этого не видел Лонни, но был много лет знаком с Тайлером Белленбахом. Лонни поставил закорючку вместо подписи, Белленбах уплатил первый взнос и продолжал платить страховые взносы все остальное время.

В этом не было ничего особенного, кроме того, что сделка совершалась в другом городе, и Стивенс понимал, что при беспристрастном рассмотрении никто бы не нашел в этом ничего незаконного. Округ Окатомба начинался прямо за рекой, в трех милях от фермы Белленбаха, и Стивенс знал многих людей кроме Белленбаха, которые имели дом и землю в одном округе, а покупали машины, трактора и грузовики, клали деньги в банк в другом, подчиняясь тому внутреннему, возможно, атавистическому чувству недоверия, которое сидит в душе каждого выросшего в деревне не по отношению к людям в белых воротничках и галстуках, а по отношению к асфальту и бетону залитых электрическим светом городских улиц.

— Значит, пока компанию извещать не нужно? — спросил страховой агент.

— Нет, почему же, я хочу, чтобы, когда он придет и принесет заявление, вы признали иск правильным и объяснили ему, что для того, чтобы уладить все дело, потребуется как минимум неделя. Затем выждите три дня и пошлите ему извещение с просьбой прийти в контору на следующий день в девять или в десять утра, не поясняя, зачем и для чего. Как только узнаете, что он получил повестку, тут же дайте мне знать.

Следующей ночью перед самым рассветом, когда знойная волна воздуха столкнулась с холодной, разразилась гроза. Стивенс, лежа в постели, видел вспышки молний и слышал раскаты грома и яростный шум низвергающейся с небес воды и думал о том, что мутная вода размывает холодную сиретскую могилу Лонни Гриннапа на голом склоне холма позади маленькой церквушки без колокольни, о том, что, перекрывая рев вздувшейся реки, дождь барабанит по крыше брезентовой лачуги, где глухонемой паренек все еще, вероятно, сидит и ждет, когда Лонни вернется домой, ждет понапрасну, чутьем понимая: случилось непоправимое несчастье, но не зная, какое именно и как.

«Не зная как?! — подумал Стивенс. — Да они каким-то образом обманули беднягу. Они даже не стали его связывать, не захотели утруждать себя. Они просто обманули его, только и всего».

В среду вечером ему позвонил мотстаунский страховой агент и сообщил, что Тайлер Белленбах пришел и предъявил страховой полис к оплате.

— Очень хорошо, — сказал Стивенс. — Пошлите ему в понедельник повестку с просьбой явиться в четверг. И как только он ее получит, позвоните мне.

Он повесил трубку. «Я, кажется, решил сыграть партию в стад-покер с человеком, который зарекомендовал себя одним из самых азартных карточных игроков, не мне чета, — подумал Стивенс. — Ну, по крайней мере, я хоть заставил его взять карты в руки. И он знает, кто сел против него играть».

Таким образом, когда на следующий день пришла вторая телефонограмма, Стивенс уже обдумал, что ему делать. Поначалу он было решил пригласить с собой шерифа или кого-нибудь из друзей, но потом передумал. «Даже друг и тот вряд ли поверит, что я уже взял карту втемную, хотя так оно и есть, — подумал он. — Если убийца — один человек, пусть даже новичок в этом деле, он может удовлетвориться тем, что чисто замел следы после «мокрого дела». Но когда их двое, каждый не успокоится до тех пор, пока сам не убедится на месте, что другой не оставил никакой нити, потянув за которую можно было бы распутать все дело».

Вот почему Стивенс поехал один. У него имелся пистолет. Но он взглянул на него и бросил обратно в стол.

«По крайней мере, из него меня не ухлопают», — сказал он себе.

Как только стемнело, Стивенс выехал из города.

На сей раз он миновал магазин, когда уже не было видно ни зги. Добравшись до проселка, по которому он проезжал девять дней назад, он не стал на него сворачивать, а, проехав еще с четверть мили, завернул на какой-то захламленный двор. Свет фар упал на потемневшую негритянскую хижину. Оставив фары включенными, Стивенс вступил в желтый круг света и направился прямо к хижине, крича: «Найт! Эй, Найт!»

Вскоре послышался мужской голос, но огонь в хижине не зажгли.

— Я иду в лагерь мистера Лонни Гриннапа. Если к утру не вернусь, дойди до магазина и дай там знать об этом.

Никакого ответа. Потом донесся женский голос, который кому-то сердито выговаривал:

— Отойди от двери! Кому говорят! Мужской голос что-то возразил в ответ.

— Не лезь, тебе говорят, не лезь не в свое дело! — кричала женщина. — Отойди от двери, слышишь! Пусть белые сами между собой разбираются, не твое это дело, не суйся куда не надо!

— Значит, не я один, есть и другие, — сказал самому себе Стивенс, подумав о том, как часто негры чуют если не самого дьявола, то дело рук его.

Он вернулся обратно к мадонне, потушил фары и взял с сиденья карманный фонарик. Он отыскал грузовик. С фонариком он снова рассмотрел номер машины, мелькнувшей и скрывшейся за холмом девять дней назад. Затем выключил фонарик и положил его в карман.

Двадцать минут спустя Стивенс понял, что ему незачем было беспокоиться об освещении. Спускаясь по тропинке между стеной зарослей и рекой, он увидел, как изнутри по брезентовой стене хижины скачут отблески огня. До него донеслись два мужских голоса: один — ровный, холодный и спокойный, второй — высокий, неприятный. Стивенс споткнулся об охапку дров, потом обо что-то еще, наконец отыскал дверь и, рывком отворив ее, очутился среди разорения осиротевшего дома: рваные матрасы сброшены с деревянных настилов, плита опрокинута, кухонная утварь валяется под ногами... ногами Тайлера Белленбаха, который стоит, повернувшись лицом к двери, с пистолетом в руках, в то время как его младший брат копошится у перевернутого сундука, перебирая тряпье.

— Назад, Гевин! — сказал Белленбах.

— Сам назад, Тайлер! — ответил спокойно Стивенс: — Ты немного опоздал.

Младший Белленбах выпрямился. По выражению его лица Гевин понял, что тот узнал его.

— Вот те раз! — сказал он только.

— Все кончено, Гевин? — спросил старший Белленбах. — Только не ври.

— Полагаю, что так, — сказал Стивенс. — Брось-ка свой пистолет.

— Много с тобой народу?

— На вас хватит, — ответил Стивенс. — Клади, клади свой пистолет, Тайлер.

— К черту! — сказал младший Белленбах и сделал шаг по направлению к Стивенсу. Гевин видел, как глаза Бойда настороженно перебегают от него к двери и обратно. — Он врет. Там никого нет. Он просто шныряет тут, как в тот раз, сует свой нос куда не просят. Надо будет ему укоротить его немного.

Младший Белленбах, слегка наклонившись вперед и растопырив руки, двинулся на Стивенса.

— Бойд! — сказал Тайлер.

Тот без тени улыбки, с пронзительным блеском в глазах продолжал надвигаться на Стивенса.

— Бойд! — еще раз произнес Тайлер и рванулся за братом, догнал его и резким взмахом руки швырнул на развороченные нары. Они в упор смотрели друг на друга: один — спокойно и холодно, с пистолетом, выставленным вперед, но никуда не нацеленным, другой — пригнувшись, с оскаленными, как у крысы, зубами.

— Какого черта ты мешаешь? Хочешь, чтобы он нас сцапал и увез, словно ягнят, в город? — рычал Бойд.

— Это мое дело решать, — сказал Тайлер. Он взглянул на Стивенса. — Я никогда на это не рассчитывал, Гевин. Я застраховал его жизнь и платил страховые, это так. Но все сделано с чистыми намерениями: если бы он пережил меня, то никакой пользы от этих денег я бы не получил, а если бы я пережил его, то вернул бы свои деньги и использовал их, куда надо. Тут никакого секрета не было. Никто ничего не скрывал, все делалось открыто. Каждый мог знать об этом. Возможно, он сам рассказывал об этом. Во всяком случае, я не просил его молчать. Да и кто может сказать что-либо против? Но я никогда не рассчитывал на эти деньги.

Вдруг младший Белленбах, который стоял, слегка согнувшись и опираясь на нары, разразился смехом.

— Ха-ха-ха, вот это сказанул так сказанул!

Потом смех оборвался, будто его отрезали. Теперь Бойд стоял в полный рост, наклонившись слегка вперед, глядя брату прямо в лицо, и передразнивал;