По-видимому, примирившись с мыслью о том, что теперь ему суждено вести жизнь человека неполноценного, он возвратился в Нью-Йорк, заменил своего повара-француза специалистом по диете, перестроил у себя в особняке зал для игры в сквош, превратив его в хорошо оборудованную клинику для лечения сердечно-сосудистой системы, и объявил, что уходит от дел. Отныне, говорилось в заявлении, он намерен посвятить себя только политике дальнего прицела.
И все так и шло до вчерашнего вечера, когда обращение президента к народу привело его в такую ярость, что его чуть не хватил второй инфаркт.
- Джентльмены, я собрал вас сегодня, чтобы обсудить, какую позицию мы, как корпорация, займем по отношению к законопроекту о контроле над оружием, - начал Манчини, как только все руководящие сотрудники уселись за столом. - Итак, какие будут предложения? Лучше нам будет или хуже, если установят более строгий контроль над продажей оружия? - Он оглядел присутствующих. - Билл, твое мнение?
Билл Брэкмен, редактор одной из газет Манчини на Западном побережье, последнее время был в немилости у нью-йоркского начальства. Всего неделю назад Манчини передал ему по телетайпу послание, где в таких выражениях отзывался о его редакторских способностях, что на письменном столе Брэкмена потускнела полировка. Сейчас представлялся случай реабилитировать себя в глазах босса.
- Хуже! - высказался он, уверенный, что именно такого ответа от него ждут. - Помимо всего прочего, это явное нарушение второй поправки.
- Вторая поправка только гарантирует право штата на вооруженное ополчение, - отпарировал Манчини. - В ней нет ни слова о том, что частные лица имеют право приобретать оружие.
Брэкмен с шумом выдохнул воздух, как бы показывая, что это одно и то же.
- Я знаю, такой аргумент всегда приводят сторонники более строгого контроля над оружием, - принялся оправдываться он, решив, что Манчини ищет повода как-то его уязвить. - Тем не менее я убежден, мы можем доказать, что подобный закон идет вразрез с конституцией.
- Разумеется, можем, но есть ли в этом необходимость?
Брэкмен бросил взгляд на развешанное над камином оружие.
- Да, я считаю, что есть, - теперь уже не колеблясь, заявил он.
- Почему?
- Почему? - Брэкмен обеспокоенно заерзал в своем кресле. - Ну, во-первых, таким манером мы наверняка утрем нос президенту!
Манчини забарабанил пальцами по столу.
- Ты думаешь?
- Да, мистер Манчини, - ответил Брэкмен, радуясь, что никто не в состоянии заметить, что во рту у него пересохло, как в пустыне Мохейв*. - А вы - нет?
______________
* Пустыня в штате Аризона.
- Я - нет, - ровным тоном отозвался Манчини. - Я считаю, что этот мерзавец именно того и добивается, чтобы мы выступили против усиления контроля над оружием... А теперь позволь задать тебе еще один вопрос: зачем, по-твоему, он сидел и ждал последнего года своего второго срока, чтобы выпустить на свет божий такого гада, как этот идиотский законопроект?
- Я... - Брэкмен в отчаянии оглядел сидевших за столом, но они изо всех сил старались не встречаться глазами ни с ним, ни с Манчини. - По-моему, он рассчитал, что реальная возможность вписать этот проект в свод законов появится у него только тогда, когда на улицах станет по-настоящему опасно...
Пальцы Манчини, все громче и громче отбивавшие барабанную дробь на столе, вдруг замерли.
- Чепуха! - резко бросил он. - Президент отлично знает, что у него нет ни единого шанса вписать свой проект в свод законов! И могу добавить кое-что еще: этот сукин сын и не хочет его вписывать. И ничего общего вся эта шумиха с реальным контролем над оружием не имеет. Она поднята лишь затем, чтобы, когда президенту придет пора уходить, посадить в Белый дом Форрестола.
- Генерального прокурора? - недоуменно вытаращил глаза Брэкмен. - В Белый дом?
- А кого еще? Форрестол ближе всех к президенту. Он молод, честолюбив, богат и не лишен способностей: если захочет, одним своим обаянием может заставить человека раздеться догола. А больше кандидату в президенты ничего и не требуется, - заключил Манчини.
- Предположим. Но что это нам даст, если мы не станем поддерживать законопроект?
Манчини принялся играть акульим зубом, висевшим у него на цепочке.
- Последние пятьдесят лет результаты опросов общественного мнения свидетельствуют о том, что население активно поддерживает идею усиления контроля над оружием. Верно? И что же происходит? Ничего. А почему? Да потому, что противники этой идеи, те, кого он назвал "крепко организованным меньшинством", стараются сделать так, чтобы этого не случилось... Вчера вечером я побеседовал кое с кем из Национальной ассоциации стрелков и Союза стрелкового спорта. Они готовятся дать Капитолию такой бой, какого не бывало со времен введения сухого закона... Так что, похоже, законопроект, за который ратуют семьдесят пять, а то и все восемьдесят процентов американцев, снова будет заблокирован. Только на сей раз люди не ограничатся тем, что, пожав плечами, забудут об этом. На сей раз, поскольку речь идет о том, что мишени расставлены прямо на наших улицах, они себя покажут вовсю. И вот тут-то у Форрестола и появится превосходный лозунг для предвыборной борьбы. Ни с того ни с сего он превратится в святого Георгия, избиратели - в преследуемую девицу, а противники нового закона - в дракона!.. Вот почему, джентльмены, мы должны всеми правдами и неправдами способствовать тому, чтобы этот законопроект был принят, и принят целиком и полностью. Если это произойдет, Форрестол очутится в таком дерьме, в каком очутился в шестьдесят восьмом году Бобби Кеннеди, когда Джонсон отказался баллотироваться, то есть он окажется кандидатом, которому не за что бороться.
Помощник вице-президента корпорации "Эльдорадо" озабоченно покачал головой.
- Смущает меня все это, Фрэнк. Очень смущает. Не твой анализ политики тут, разумеется, все правильно. И не Восточные штаты меня смущают. На Востоке контроль над продажей оружия проглотят с такой же легкостью, с какой глотают устриц. Но на Юге и Юго-Западе, а также на Среднем Западе, - он с силой втянул в себя воздух, - игра будет иной. Малейший крен не в ту сторону, и мы начнем терять читателей и доход от рекламы с такой скоростью, что только держись!
Манчини кивнул в знак согласия.
- Именно поэтому я и намерен координировать эту кампанию лично.
- Лично? - Помощник вице-президента был как громом поражен. - Но, Фрэнк, дорогой, нас ждет схватка не на жизнь, а на смерть...
- И ты считаешь, что с моим сердцем мне не по зубам ею руководить? Манчини почесал покрытую коричневыми пятнами руку. - А вторая новость, которую я приготовил для вас, вот какая: к осени я намерен полностью приступить к своим прежним обязанностям - в лучшей форме, чем когда-либо прежде!
3
- Эйб, - сказал Манчини, откладывая в сторону гранки, которые он захватил домой, - устрой, чтобы мне сделали пересадку сердца.
Абрахам Зимински вздохнул. Маленький подвижный человечек со скорбным лицом и похожей на ржавую проволоку шевелюрой, он уже давно был личным врачом Манчини. Чересчур давно. По правде говоря, перед тем, как у Манчини случился инфаркт, Зимински так остро ощутил себя в положении мыши в советниках у кошки, что всерьез решил послать своего подопечного ко всем чертям, посоветовав ему подыскать себе нового врача.
- Понятно, - отозвался он, собирая карты: он раскладывал пасьянс. Пересадка мозга - это еще куда ни шло, - продолжал он, обращаясь к воображаемой аудитории. - Но пересадка сердца?
Цокая языком, он вынул из черного докторского саквояжа стетоскоп и, заставив Манчини снять рубашку, с минуту слушал его сердце.
- А теперь, - усевшись на место, сказал он, - что это за глупые разговоры о пересадке?
Целых пять минут Манчини втолковывал ему, что, по его мнению, кроется за предложением президента об усилении контроля над продажей оружия и что лично он, Манчини, намерен делать по этому поводу.
- Фрэнк, - сказал Зимински, грустно качая головой, - я вижу тебя насквозь. Ты мечтал, чтобы произошло нечто подобное, молил бога послать предлог, который позволил бы тебе вернуться к делам.
Манчини подошел к бару и откупорил бутылку виски "Джек Дэниелс".
- Я тебе вот что скажу: доведись мне и дальше сидеть здесь без дела, я бы спятил.
Ничего удивительного, подумал Зимински, не без раздражения окинув взглядом огромную, на двух уровнях комнату. Года два назад кто-то подсказал Манчини, что в моде вещи сороковых годов, и он набил комнату невзрачной, фанерованной мебелью, игральными и музыкальными автоматами, патефонами, афишами старых кинофильмов и вывесками из жести, какие, бывало, висели над входом в лавки.
- Что ж, жизнь твоя, ты ею и распоряжаешься, - сказал Зимински, беря стакан, протянутый ему Манчини. - Могу только предупредить, что если ты будешь вести себя так, как вел сегодня, то рождество, по всей вероятности, тебе придется праздновать уже на том свете.
