Как только послышались короткие гудки, Вера Яковлевна положила трубку и мечтательно закрыла глаза. Этот сопливый мальчик на самом деле золотое дно… Нужно беречь его как зеницу ока. Он — ее пропуск в иной мир, в мир богатства, обеспеченности, уверенности в себе. В мир безбедного и беззаботного существования.
Она села за стол, сигарета слабо дымилась в углу рта. Прозрачные глаза вглядывались в пустоту кабинета.
Да, этот мальчишка — ее счастливый шанс, чудесный случай! Но, как известно, случай выбирает лишь подготовленные головы. Ее голова превосходно подготовлена к тому, чтобы начать собственную игру. Собственная игра — вот что будет заключительным аккордом ее долгой педагогической карьеры. А потом… Прости-прощай, вонючий детский дом, тупые дети алкоголиков и наркоманов, в головы которым она без особого успеха уже двадцать пять лет прилежно вдалбливает разумное, доброе, вечное…
Сколько она запросит за него? Да уж наверняка не продешевит! Она прекрасно знает цену этому ребенку! Осталось только узнать, кто еще даст столь высокую цену за него…
В субботу — самый важный день недели — в старом доме возле Никитских ворот, в коммунальной квартире на пятом этаже, было, как всегда, шумно и весело.
— Сука, блядь! — неслось из комнаты возле кухни. Это лениво, по привычке ссорились супруги Богушевские — вчера у главы семьи была получка, и сегодня жена выбивала из него скалкой оставшиеся гроши.
Цыганистый мальчуган лет девяти тоскливо колотил босой пяткой в дверь туалета, где тускло светилась лампочка и на толчке седой старик Иван Филимонович, бывший вертухай с зоны, глухой как тетерев, тщательно выуживал из газеты последние политические известия.
— Мамка, ссать хочу! — орал цыганенок скорее из принципа, чем из желания отправить естественные надобности.
— Заткнись! — отвечала ему мать, грудастая цыганка с младенцем наперевес, жарившая на кухне нечто невероятно вонючее.
— Открой! — продолжал надрываться цыганенок, атакуя дверь.
Из комнаты Людки-хохлушки, неудачливой шлюхи с Тверской, доносились выразительные стоны. У Людки был клиент, причем клиент важный, постоянный, и девушка отрабатывала свои деньги на все сто, тоскливыми завываниями имитируя любовный восторг…
В ванной многодетная тетя Кланя стирала белье на своих шестерых детей. Сегодня была ее очередь стирать, и, пока на плите кипятилось постельное белье, женщина ожесточенно терла обмоченные детские штанишки.
В своей крошечной комнатушке, крайней в коридоре, сидела, тихо сложа руки на коленях, безвредная старушка Берта Ивановна с блаженной улыбкой на лице. Берта Ивановна праздновала субботу.
Кто не знает, во время Святой субботы правоверным иудеям запрещена какая бы то ни было работа. Берта Ивановна с утра сидела голодная, потому что по правилам иудеям нельзя даже приготовить себе завтрак. Теперь старушка мучительно размышляла, дозволит ли ей Яхве закурить сигарету или это тоже строжайше запрещено. Уже не первую субботу Берта Ивановна напрасно боролась со своей пагубной привычкой. Каждую субботу она твердо решала бросить курить, потому что после смерти ее четвертого мужа празднование субботы превратилось для нее в пытку. И, как на грех, именно после смерти ее четвертого, любимого мужа она стала такой набожной.
Берта Ивановна прислушалась. Равномерный стук пяткой в коридоре стих — сын цыганки Марины наконец выкурил старого вертухая из туалета. Тишину прорезала резкая трель дверного звонка. Два длинных, два коротких… Это к ней.
Берта Ивановна совсем не выжила из ума! Она прекрасно понимает, что к ней пришли, и не идет открывать только потому, что мучительно размышляет, разрешено ли ей в субботу открывать дверь.
Пока старушка предавалась размышлениям, в коридоре послышались ругань и пронзительный вопль:
— Берта, открывай, к тебе пришли!
Но Берта Ивановна даже не шелохнулась. Она понимала, что если Господь Бог захочет, то отворит пути (и соответственно и двери) идущему. Ее помутившийся от старости мозг несколько путал Яхве с швейцаром.
Дверной звонок посылал сигналы по азбуке Морзе — два длинных, два коротких, но старушка застыла с неподвижной улыбкой на лице. Любопытство боролось в ней с приверженностью субботе, и пока суббота побеждала.
Наконец хлопнула входная дверь, и из коридора донесся раздраженный голос цыганки Марины:
— Если еще не сдохла, то она там…
Буквально сразу же послышался стук в комнату, и на пороге появился незнакомый парень. Его бушующие гневом глаза, наткнувшись на кроткое лицо Берты Ивановны с застывшей, точно маска, улыбкой, сразу же, как по мановению волшебной палочки, стали ласковыми и добрыми.
Внешний вид парня оставлял странное впечатление. У него были развитые плечи боксера, короткая стрижка и костистые руки. Холодный деловой вид и уверенность, сквозившая во взгляде, контрастировали с наигранно-мягкой улыбкой. Ледяные глаза быстро окинули комнату, на долю секунды задержавшись на семейных фотографиях на стене.
— Здравствуйте, — произнес посетитель, — вы Берта Ивановна Шептенита?
Лицо старой женщины засияло — наконец-то ей есть с кем поболтать!
— Если по последнему мужу, то да… Ведь у меня было еще три мужа, и, знаете ли, каждый из них в качестве свадебного подарка дарил мне свою фамилию… Проходите, проходите! Неужели вас прислал ко мне любавический ребе? Ох-ох-ох! Он такой заботливый!
Посетитель сел на стул, оглядываясь.
— Нет, я из Фонда помощи престарелым ветеранам сцены, сокращенно ФППВС, — громко произнес он. — Если вы еще не в курсе, согласно постановлению правительства фонд организует шефство над вами…
Берта Ивановна улыбнулась еще счастливей. Нет, этого юношу ей явно послал сам Господь Бог! Теперь-то ей есть кого попросить об одолжении.
— Молодой человек, если вам нетрудно, зажгите сигарету и подайте ее мне… Зажигалка на комоде… Спасибо, вы мой спаситель!
— Вы парализованы? — Посетитель опасливо покосился на нее — в условиях договора не было упомянуто, что старуха не может двигаться.
— Нет. — Берта Ивановна с наслаждением затянулась. — Если бы ваша мама, юноша, была еврейка, то она рассказала бы вам, что такое Святая суббота. Впрочем, сегодня, считайте, я парализована. И знаете, мне это приятно, потому что я делаю этим приятно моему любимому Богу… Вы знаете, мой второй муж, он был, кстати, директором мясного магазина, он…
— Простите. — Посетитель грубо оборвал бесконечную нить воспоминаний. — Позвольте все же изложить цель моего визита… Кстати, вот мое удостоверение… — На стол легла синяя с золотом корочка. — Наш фонд берет над бывшими актерами шефство. Меня прикрепили к вам для оказания посильной помощи — ну, в магазин сходить, обед сварить, подмести…
— Отлично! — Ободренная сигаретой, Берта Ивановна кокетливо подмигнула. — Знаете, меня однажды уже навещала одна дамочка из Фонда актерской взаимопомощи… Она экспроприировала у меня стул восемнадцатого века и икону моего первого мужа, и я ее прогнала. Но к вам, конечно, это не имеет никакого отношения! Кстати, что б вы знали, кофейник на общей кухне, столик с красной клеенкой у окна, банка с кофе — на шкафу…
Когда в комнате вкусно запахло кофе, Берта Ивановна поняла: Господь Бог послал-таки ей на старости лет кусочек счастья!
— Я буду приходить к вам каждый день. — Работник фонда был серьезен и мил. — У нас строгая отчетность, поэтому каждый вечер вы будете расписываться за выполненную мной работу. Вы ведь живете одна?
Берта Ивановна счастливо улыбнулась:
— Совершенно! Нам с вами никто не помешает!
— У вас ведь нет детей?
— Ни одного! — лучась счастьем, ответила старушка.
— Ну а какие-нибудь родственники есть? Мне нужно знать, кому сообщить о вашем самочувствии, обратиться с просьбой…
— Конечно есть! — Берта Ивановна расцвела улыбкой. — Сестра моего мужа от первого брака (она живет в доме престарелых), потом дети сестры, потом ее внуки… О, у нас большая семья! Мой второй муж всегда говорил…
— А кто-нибудь еще? — спросил посетитель, буравя свою собеседницу упорным взглядом.
— Есть дети моего третьего мужа от второго брака, но я с ними уже не поддерживаю отношения.
— И все?
— Разве мало? — Морщинистая кожа на лбу у старушки собралась складками. — Еще у меня была племянница моего последнего мужа, но…
— Где она? — Предательская поспешность прозвучала в голосе работника фонда, но старая Берта Ивановна не обратила внимания на этот подозрительный штрих.
— Фьють! — задорно свистнула развеселившаяся Берта Ивановна. — Кстати, пожалуйста, прикурите мне еще одну сигарету… Вот так, спасибо! Хотите, я расскажу про мою племянницу? Нет, давайте сначала я расскажу вам про моего последнего мужа… Это был святой человек!
