Айше Лилуай - Я наблюдаю за тобой

 Как же он любил этот мир!

 За спиной скрипнула дверь, послышались чьи-то шаги, затем голос:

 - Стеин, ты чего это, сынок?

 Молодой человек оглянулся и попытался улыбнуться пожилому мужчине, вышедшему из дома.

 Томас Сорбо. Его господин, его друг, его благодетель. Самый любимый человек после Кэйи и Болдра, самый благородный, честный… Короче говоря, в глазах Стеина, просто идеальный.

 После смерти отца Стеина, Айджа Норсенга, Томас Сорбо взял мальчика с сестренкой к себе в дом и дал им воспитание. Было за что быть ему благодарными.

 - Не спится, герр Томас, - вздохнул Стеин и снова замолчал.

 Старый Сорбо подошел к своему воспитаннику и, уже тихонько кряхтя в свои годы, сел рядом на корточки, положил руку на плечо молодого человека и тоже вздохнул.

 Ночной ветер принес прохладу со стороны фьорда. Он шелестел в кроне раскидистой старой сосны, что росла рядом с домом Сорбо, и тревожил убаюканных и приласканных темнотой птиц, которые, нахохлившись, прятались среди колючих ветвей. А когда вдруг налетал сильный порыв, ветви колыхались, словно волны, и птицы испуганно взлетали, одна за другой, кружили над зеленой шапкой хвои и вновь опускались, успокоившись…

 Стеин, в задумчивости наблюдавший эту сцену, вздрогнул, когда почувствовал, что Томас сильнее стискивает его плечо.

 - Как дела у малышки Кэйи?

 «Малышкой» Сорбо называл свою приемную дочь с малых лет, еще тогда, когда только приходил в маленькую лачугу Норсенгов в качестве доктора (в былые годы девочка часто болела). В конце концов это милое прозвище настолько прилипло к Кэйе, что Томас решительно отказывался называть ее иначе, даже после того, как девушка вышла замуж и стала фру Халворсен.

 - Она в порядке, - ответил Стеин. – Как всегда.

 - Что ж, это хорошо, - вздохнул Томас, в который раз уловив в голосе своего воспитанника недовольство. – Ну а ты? Как ты?

 Стеин развернулся к нему лицом. Глаза молодого человека горели.

 - А что я? – громко и немного не своим голосом ответил он. – Я все еще жду… Я не верю в глупые сказки болтливых сплетниц, которые ходят по деревне… Мама никогда не оставляла после себя то, что когда-то принадлежало ей, что нужно было забрать… Значит, она еще вернется сюда. За всем, что связывает ее с прошлым. И тогда я буду ждать ее, и она обрадуется… «Какой у меня верный сын!» - скажет она. И я буду счастлив.

 Была ночь…

 Волны притихли. Даже там, за воротами…

 Фьорд спал, и только ветер, будто часовой на посту, прохаживался по нему, охраняя этот сон. Фьорд спал… И деревня спала.

 Звезды спали тоже.

 Только с широко распахнутыми глазами…

 А по каменистому берегу, трогая шершавые скалы, шла девушка. Босая. Вдоль кромки воды.

 Шла девушка, совсем не похожая на здешних жителей, смуглая, чернокудрая, с ледяными глазами, дитя далеких, чужих земель… Девушка, которая называла себя Валькири.

 В а л ь к и р и я… Может, и впрямь убитых ищет?[2]

 Вот разве что без коня, без меча и без сияющих доспехов…

 Она шла, и не смотрела на воду, только вперед. И все бормотала себе под нос понятные только ей одной слова.

 Она шла, и по ее щекам катились слезы.

 Соленые.

 Как морская вода.

 Ты, наверное, пока не знаешь, что Я наблюдаю за тобой…

 Но Я смотрю. Очень внимательно смотрю.

 Думаешь, Я не вижу твою боль? Ошибаешься. Вижу. Бедная моя девочка, вижу.

 Более того – слышу. Все, что слышишь ты…

 - Приди, сестра, приди…

 Ветер трепал старый парус из грубой мешковины. Фолки Халворсен намотал леску на катушку и вытер пот со лба. Глянул на дно лодки, где рядом с гарпуном и дубинкой, которой он глушил рыбу, на сети лежала сегодняшняя добыча. Да, не густо. Опять не густо. Бывало, наловишь столько трески или серебристой сайды, что и до рынка донести в тягость, и приходится бежать к Андору да звать сына на помощь. Да только в последнее время не везло «Ворчуну Фолки», как любили называть его другие рыбаки.

 Иногда, лежа перед сном на скрипучей кровати, он думал: может, ну все это, вернусь в команду, буду выходить на совместную рыбалку, как все нормальные люди. Так ведь и улов больше, и продашь с большей вероятностью, да и вообще веселей… Но гордость проклятая никак не позволяла, и каждый раз рыбак сжимал зубы и отворачивался к стене, как будто старался отгородиться от всех своих давнишних друзей, которые все еще добродушно улыбались при встречах и интересовались, как идут дела у старого отшельника.

 - Эй, Ворчун, как жизнь?

 Фолки вздрогнул от неожиданности и огляделся: со стороны берега к нему приближалась лодка неунывающего Петтера Булля. Сам Петтер, превесело улыбаясь, отпустил весла и помахал рыбаку рукой, привлекая к себе внимание.

 - Не спугни себе всю рыбу своим звучным басом! – крикнул Фолки в ответ на приветствие.

 - Погоди, Ворчун, я еще до места даже не добрался, - все так же весело ответил Булль. – Вот заплыву вон за тот обломок скалы, что из воды торчит, метров на сто, там сеть и закину. Как жизнь-то, говорю?

 - Как видишь, еще живой, - бросил Фолки. – А ты чего это один? Вроде бы, одиночество – моя привилегия.

 Сказав так, Халворсен выдавил из себя весьма невеселый смешок.

 - Да так, решил поразвлечься. Иногда, знаешь, хочется, как тебе, посидеть в лодочке, чтоб рядом никого, кроме дорогой рыбки, не было… Так, для себя, для души. Уж ты-то меня, поди, понимаешь.

 «Эх, старый разбойник, делает вид, будто даже не догадывается о том, что у меня в душе творится и из-за чего я тогда из команды нашей ушел… - подумал с досадой Фолки. – Вот лис!»

 Тем временем лодка Булля приближалась и вскоре уже поравнялась с лодкой Халворсена. По-прежнему мило улыбаясь старому товарищу, Петтер работал веслами и продолжал говорить:

 - Видел я на днях твоего мальчонку. Болдр, так ведь его зовут? Славный внучок у тебя, смышленый такой… Встретился мне неподалеку от моего дома, все про маму и папу своих рассказывал. – Петтер почему-то понизил голос. – Как, кстати, поживает молодая пара?

 Спрашивал этот чудак так, словно Андор с Кэйей только недавно поженились, в то время, как прошло уже десять лет. «Так-то ты жизнью старого друга интересуешься, - опять с досадой подумал Фолки. – Столько времени все не спрашивал про них, а тут вдруг на тебе. Впрочем, мне все равно».

 - А тебе-то какое дело до них, Булль?

 Петтер уже обошел лодку Фолки, но приостановился и закачался на волнах неподалеку, чтобы можно было разговаривать вполголоса.

 - Да так, просто поинтересовался… Эээ… Знаешь, слышал я недавно, как разговаривали старик Трулс да наш славный Коли про… ну, про родственника вашего. Молодой, высокий, угрюмый такой.

 - Ты про Торстеина, что ли? – внезапно расхохотался Фолки.

 Так вот зачем этот лис про Болдра заговорил! Издалека, значит, начал.

 Многие почему-то не любили упоминать вслух, особенно при Халворсенах, об их родстве с молодым Норсенгом, как будто думали, что те обидятся. А если и упоминали, то как-то робко, как только что Петтер упомянул. Видимо, потому что эти многие сами не желали бы видеть Торстеина своим родственником, ведь фамилия Норсенг в этой деревне на слуху. Не то что бы на дурном слуху, но… попросту говоря, что-то с этой фамилией было не так.

 - Да-да, - торопливо закивал Петтер, радуясь, что Фолки за него назвал имя. – Именно про него они и говорили. Ммм… Ну, вобщем-то не только про него одного…

 Тут у Фолки кончилось терпение.

 - Да хватит тебе мяться, - раздраженно сказал он. – Или до конца договаривай, раз уж начал, или плыви давай к своей дорогой рыбке!

 - Ну что же ты так нервничаешь, Ворчун, - попытался отшутиться Петтер. – Говорили они про семью их. Я, если честно, многого особо не запомнил, просто сказать тебе хотел, что слухи по деревне ходят про ваших Норсенгов. Мол, то ли рок, то ли проклятие какое на их семье лежит, да только не первая эта Бергдис Норсенг к берегу фьорда ушла и не вернулась. Говорят, что и до нее исчезали в их роду… А иные, кто еще более суеверен, утверждают, что предки этой Бергдис были ведьмами, да и сама она была ведьмой, только от родных скрывала страшную правду о себе. И со временем отправили ее в Омганг, где всем ведьмам самое место. А еще говорят, что когда-нибудь ее дочь, ваша Кэйа…

 - Тьфу ты пропасть! – закричал Фолки. – Что за вздор ты мне тут несешь? Нашел что слушать, старый негодник! Все, плыви, плыви, а я домой.

 Не обращая больше внимания на Петтера, который кричал ему вдогонку что-то вроде: «Ну, давай, всего хорошего!» - Фолки принялся усиленно грести к берегу, время от времени поглядывая краем глаза на сеть со своей скудной добычей и тяжело вздыхая. В мозгу его, тем не менее, крутились мысли, далекие от трески. Ох уж этот Стеин! Твердит всем, что не признает никаких сплетен, а сам все прошлое ворошит, так что только сильнее костер раздувает… Ну вот зачем ему понадобилось так часто к фьорду уходить?