— Извини, дед, но мое поколение окрестило себя потерянным. Можешь верить во что угодно, но лично мне верить не во что.
— И в высшую цель нашего общества?
— Дед, пойми, что ваша ошибка и заключается в том, что вы рассматривали общество как единый монолит, забыв о том, что общество состоит из отдельных людей. И не каждый из них думает так, как ты.
— Но ведь в конечном счете разум должен победить и будущее будет у всех одно, у всего человечества.
— Человека нельзя к добру привести силой, даже при помощи правильных решений. Кстати, почему у нас любое правительственное решение принимается единогласно, под бурные аплодисменты, переходящие в овации? Неужто нет ни одного несогласного, думающего иначе?
— Ты так говоришь, как будто мы с тобой на разных полюсах жизни.
— Нет, дед, мы на одном полюсе. И если нужно будет, я, как и ты сорок лет назад, пойду в бой за Родину, как шли до меня веками все, согласные и несогласные.
— Пусть так. Но ты не согласен со мной, с социализмом, с тем, что мы рано или поздно придем к коммунизму.
— Я не считаю, что наше общество построило социализм полностью, несмотря на то что это является аксиомой для всех. При настоящем социализме нет места всем тем явлениям, которые почему-то именуются отрыжками капитализма. Кстати, социализм тоже разный бывает. Почему в Болгарии кому угодно можно покупать на доллары что угодно? Отчего в Венгрии человек имеет право держать свой магазин? А в ГДР, например, лечение действительно бесплатное: больной не приобретает лекарства, а безвозмездно получает их в аптеке по рецепту врача. О Югославии я вообще промолчу. Наш же социализм основывается на всеобщем энтузиазме и личной незаинтересованности поэтому определение «предприимчивые люди», в которых кстати, общество нуждается, как никогда, стало ругательным. Кроме того, мне надоели разговоры о светлом коммунистическом будущем, так как я до него не доживу, несмотря на уверения моей первой учительницы, когда оно еще будет — ты тоже не знаешь. Мы живем сегодня, и, может быть, я бы согласился с тобой в конце концов, но нашему поколению некогда думать о будущем, мы более прозаическим делом заняты, ломаем голову над тем, где бы достать все, что, по идее, должно продаваться в магазине.
— Только не уверяй меня, что ты яркий представитель своего поколения.
— Не буду. В этой квартире хватит одного яркого представителя. Вы начинали великие дела, но не доводили их до конца.
— Что ты имеешь в виду?
— Хотя бы культ личности. Скороговорка ни к чему не привела, и поэтому возник еще один культик, во время которого ты разбил телевизор. Жаль, что ты его не смотришь. Каждый день с экрана меня убеждают в том, какой я счастливый, создается впечатление, что они лучше меня знают, чего я хочу и к чему стремлюсь.
— Но рано или поздно с этим будет покончено. Ведь все, о чем ты говоришь, штрихи, всего лишь штрихи, негативные, но все-таки далеко не основное.
— Как сказать. Ведь ваше поколение убеждает нас, что недостатков у нас нет, а встречаются лишь некоторые нехорошие люди, которые кое-где, порой, не хотят жить, как все. А еще вы очень хорошо научились делать вид, что многих проблем вообще не существует. Что, они сами по себе разрешаются? Вот и девальвируются при этом действительно великие завоевания: в больницу человек не каждый год попадает, а продукты и одежда ему нужны ежедневно. Мало того, что и государственные цены высоки, так еще и нет необходимых товаров, за них переплачивать нужно. Кроме всего, нарушается основной принцип социализма.
— То есть как?
— Очень просто. Допустим, в одном отделе работают два инженера. Один из них умница, как Эйнштейн, а второй — тупой лодырь. Но ставки у них одинаковы. Вот и думает умный: к чему стараться, ведь я ни на копейку больше этого тупицы не получу. И больше того, сложилась ситуация, когда никому не нужен его ум, знания, энергия…
— Так уж и никому…
— Для тебя секрет, что у нас ценится не инициатива, а исполнительность? Что изобретения, приносящие колоссальные доходы, нужно пробивать, расплачиваясь годами жизни? Я бы, конечно, мог работать по специальности, но… Во-первых, я этого не хочу, потому что буду получать столько же, сколько неквалифицированный рабочий, если не меньше, а во-вторых, до меня никому дела нет. Ведь не зря все кругом утверждают «Незаменимых людей нет». А я думаю, что каждый человек незаменим. Так что с этим убеждением лучше буду стоять Шариком на воротах, нервные клетки — они не восстанавливаются, а у меня работа спокойная, а главное — очень необходимая людям.
— Я бы мог легко опровергнуть тебя, — дед кивнул на книжные полки, — но специально дал возможность высказаться. Хоть в чем-то ты прав. Хочется знать, что у вас за душой, у вас, привыкших жить на всем готовом…
Я не слушал, о чем говорил дед, и думал, что книжные полки, на которые он кивает, служат своеобразным щитом, которым он отгородился от проблем реальной жизни. Да и уверен, что дед не прочитал и половины своей библиотеки. Это не упрек, некогда всю жизнь было: после войны, несмотря на три тяжелых ранения, дед Левка работал по четырнадцать часов в сутки, вытягивая вместе со своим поколением разрушенное хозяйство, и рассуждать ему некогда было, поэтому он стал рядовым исполнителем решений, что диктовались ему сверху, и ни капельки не сомневался в том, что они могут быть не просто ошибочными, а в корне неверными. Он был искренним в своих заблуждениях, так как даже не понимал, что можно жить, не ориентируясь на цитаты руководителей страны. Его поколение привыкло не то, что говорить — мыслить этими цитатами. А главное — ни в чем не сомневаться. Увидеть разрыв между словом и делом, а главное — почувствовать его, стало уделом моего поколения.
— Ты абсолютно прав, — несколько нетактично прерываю декларирующего очень правильные тезисы деда Левку, — однако, к сожалению, мне уже пора. Очень рад был тебя видеть. И не вздумай без меня идти по девочкам. Будь счастлив и пей кефир.
Выскальзываю в коридор и совершаю легкую пробежку к туалету. А ведь я пришел сюда, сознаюсь сам себе, не оттого, что слишком соскучился по деду, а потому что мама уже несколько раз звонила, просила навестить его, понимая, что мы остаемся последней его связью с миром, с жизнью, которая продолжается, несмотря ни на что.
И тут ловлю себя: даже в мыслях своих перестаю быть искренним, автоматически нахожу оправдания деяниям дедовского поколения, о которых молчат учебники истории, искусственно подыгрываю старику, думая про себя о том, что вполне бы мог сказать вслух. Но, с другой стороны, выскажись, так моего доблестного деда еще кондрашка хватит у антикварного книжного шкафа, набитого рецептами на все случаи жизни на много лет вперед. Уверенно довели страну до ручки под гром бравурных мелодий и лозунга «Все для блага человека». Хорошо, что я знаю его фамилию.
Государство на меня деньги истратило? Так оно потом всю жизнь на моей зарплате экономить будет. Да и зачем по специальности трудиться, неполноценной прослойкой себя чувствовать?
Культ личности развенчали? И тут же другие создали, хотя, впрочем, какой там культ личности, нет его, культ кресла — это вернее. Кресел много, и каждое личностью быть хочет.
Больницы бесплатные? В них так лечат, что еще страждущим должны доплачивать: все на уровне мировых стандартов начала века — и диагностика, и методы. Как ты, дедушка, пропагандировал: «Догнать и перегнать?» Не нужно догонять, нам бы вровень бежать, плечо в плечо, чтоб не видно было, что с голым задом бежим. Поэтому у них — гниет, у нас — воняет. Да и не зря поэт высказался о самом главном: мол, постигает всегда бескровие все, что создано на крови.
А может я в душе философ, ведь во все века они рассуждали о неустроенности мира, пытались найти пути его совершенствования. Но ничего путного у этих спиноз не получилось. Да нет, не философ я, а скорее всего, просто передовой человек своего времени. Передовые люди на протяжении истории человечества тем и занимались, что выступали против порядка, существующего на родной земле. Но вслух я высказываться не собираюсь, заканчивать как остальные передовые личности мне не улыбается. Еще окрестят инакомыслящим, не дай Бог. Сразу откроется светлый путь в психушку. У нас ведь все думают одинаково и, следовательно, правильно.
Семь лампочек включаю одновременно: забыл, какая из них принадлежит деду, пусть никому не будет обидно. С такой иллюминацией особенно приятно читать свеженаписанный плакат, висящий над унитазом:
Будь ты жилец иль гость квартирный,
Запомни наш закон сортирный:
Не на пол, а в унитаз
Направляй свой меткий глаз.
Залог здоровья — в чистоте.
Ты человеком будь везде.
Стараюсь от всей души выполнить это пожелание, а затем прохожу на кухню, откуда доносится голос одной из соседок деда, имитирующей арию Чио-чио-сан.
