— Пустяки. Могу я узнать, что привело вас сюда?
— Я пришел предложить вам работу.
— Работы у меня хватает. Нужно спасать множество шедевров, — добавила она, кивнув в сторону гримасничающей Мадонны.
— Вижу… — только и ответил старик.
Какое-то время он раздумывал над тем, как лучше предъявить аргументы, и наконец сделал выбор в пользу самого прямого пути.
— Вы заслуживаете гораздо большего, чем это, Валентина. Мне уже доводилось видеть некоторые из ваших работ.
Он смущенно откашлялся.
— И потом… Ваши прежние работы… Они совершенно неподражаемы. Мне нужен талантливый реставратор, и вы мне представляетесь самой подходящей для этого персоной.
Валентина покачала головой.
— Это все осталось в прошлом. Посмотрите вокруг: вы видите здесь хоть унцию таланта? Я реставрирую малоинтересное старье и, если уродую что-то, никто на меня не обижается, даже напротив.
— Не можете же вы и дальше отвергать то, для чего созданы, Валентина. Вам просто не везет. Всем известно, чего вы стоите.
Реставратор ощутила прилив глухого гнева. Она попыталась обуздать накатывающую злость, но так и не смогла справиться с ней в полной мере. Запустив руку в волосы, она вытащила удерживавшие их шпильки. Длинные светло-каштановые пряди упали на плечи, подчеркнув блеск зеленых глаз.
— Вы даже представить себе не можете, что мне пришлось вынести. Я не хочу пережить это вновь.
Старик открыл портфель и, выудив из него палисандровый футляр сантиметров в десять длиной, поставил его между ними, в центр стола.
— Я хочу, чтобы вы занялись вот этим, и готов предоставить вам все необходимые средства. Вы единственная, кому я могу доверить эту работу. Когда-то вы творили чудеса.
— Вы правы. Если помните, тот рисунок исчез самым чудесным образом как раз по моей вине.
Она постаралась придать своему ответу ироничную окраску, но в голосе ее все равно прозвучала горечь.
Посетитель подвинул к ней ларчик.
— Перед тем как принять окончательное решение, взгляните на это. Если вы подтвердите свой отказ, я удалюсь и больше к этой теме мы возвращаться не будем.
Несколько долгих секунд Валентина смотрела на ларчик и наконец решилась. Дрожащей рукой развязала фермуар из ярко-красного бархата, который поддерживал футляр в закрытом положении, и приподняла крышку. Внутри находился прямоугольный предмет, который, в свою очередь, был заключен в чехол из того же бархата, что и фермуар. Все вместе было едва ли толще пакета с сахаром.
— Давайте же, вынимайте.
Старик произнес это голосом тихим, но твердым, голосом человека, привычного к тому, что ему подчиняются.
Валентина повиновалась. Натянув пару чистых перчаток, она сунула руку в чехол и извлекла из него сильно поврежденную книжицу.
На первый взгляд, то был некий средневековый кодекс формата ин-кварто, пребывавший в крайне плачевном состоянии. Лишенный каких-либо надписей переплет расползался на части; нижняя часть тома почернела — книга либо побывала в огне, либо, что еще хуже, долгое время пролежала среди догорающих головешек.
Валентина внимательно осмотрела инкунабулу со всех сторон, затем перевернула ее и с не меньшей тщательностью изучила изнанку, но так и не обнаружила ничего обнадеживающего.
— «Произведение искусства должно гармонировать со своей оправой», — повторила она слова гостя, подняв наконец на него глаза. — Вам следовало быть до конца последовательным и поместить ее в использованную картонку из-под мармелада.
Старик снисходительно улыбнулся.
— В данном случае никакая оправа, будь она даже из чистого золота, не оказалась бы достаточно роскошной для этой книги. Откройте ее.
Подчиняясь властному тону, Валентина встала и подошла к аналою, который занимал добрую половину ее рабочего стола. Чтобы ограничить давление на переплет, она поместила книгу на стеганую подкладку.
Твердо решив не выпускать эмоции из-под контроля, она все же ощутила некоторое волнение, которое тотчас же сменилось разочарованием, так как внутри Кодекс претерпел не менее необратимые повреждения, чем снаружи.
Первая страница была вырвана — от нее осталась лишь узкая, в полсантиметра длиной, полоска, не имеющая никаких надписей. Следующий лист был украшен виньеткой, обрамленной маргиналиями в виде переплетенных побегов. Валентина узнала фиалки, маргаритки и даже кустики земляники, над которыми порхали бабочки, а также странного дракона с головой льва и орлиными крыльями.
Неумелая и лишенная изящества центральная миниатюра по своему стилю приближалась к тому, что делали в начале эпохи Возрождения в Германии или Фландрии. На переднем плане были изображены двое вооруженных пиками пастухов, отдыхавших со своим стадом посреди каменистого пейзажа, над коим высился некий укрепленный феодальный замок. Судя по тому, что на краю недостающего листа сохранились незначительные следы полихронии, он тоже был иллюстрирован.
Валентине уже доводилось реставрировать несколько средневековых миниатюр, но это не было ее специализацией. Тем не менее даже беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы убедиться — данные иллюстрации появились в книге уже спустя годы после ее создания. Под наиболее светлыми частями главной миниатюры, в частности там, где было изображено небо, проявлялись — если смотреть на свет — буквы текста, поверх которого была нанесена виньетка. Несоответствие между визуальной цветистостью первого листа и сдержанностью последующих страниц, лишенных всякой изысканности, лишь подтверждало это ощущение.
Составить представление о том, спустя какое время после написания Кодекса было сделано это добавление, позволил бы лишь химический анализ состава пигментов. Тем не менее цель этого искусственного приукрашивания была очевидной: таким образом некто хотел превратить обычный требник, весьма заурядный и не имеющий особой коммерческой ценности, в гораздо более редкий часослов. Недостающая страница была, вероятно, вырвана и продана отдельно какому-нибудь не слишком придирчивому покупателю.
Как и первые страницы, остаток книги также производил удручающее впечатление. Пергамент утратил всю свою мягкость и, казалось, листы готовы рассыпаться от малейшего прикосновения. Большинство из них все еще несло на себе старые следы сырости, на которых уже появилась багровая плесень.
Почти вся поверхность любой из страниц была сплошь усеяна греческими литерами, лишь немногим более темными, чем та основа, на которую нанес их копиист. Выцветшая краска прописных букв также практически растворилась в пергаменте. Дешифровать текст невооруженным глазом не представлялось возможным. Валентина разобрала несколько слов, но так и не смогла восстановить всю фразу.
Вдобавок ко всему прочему несколько листов отошли от переплета и теперь свободно болтались внутри тома.
— Что скажете? — спросил посетитель бесстрастным голосом.
Валентина не понимала причин его спокойствия. В конце концов, то был такой же клиент, как и прочие, ничем не отличавшийся от других, которых приходилось вежливо выпроваживать в течение дня. Он приносит наполовину разложившуюся книгу, настаивает на том, чтобы она ее осмотрела, и ожидает, что она придет в восторг от этих покрытых неразборчивыми и, по всей видимости, малоинтересными буквами.
Валентина попыталась уклониться от прямого ответа:
— Я не так часто работала с пергаментом и не думаю, что достаточно компетентна, чтобы оценить вашу рукопись. Есть специалисты, гораздо более сведущие в данной области, чем я. Их не много, но, если желаете, я могу дать вам имена и адреса.
— С этими людьми я знаком. Мне хотелось бы услышать ваше мнение.
Валентина ненавидела подобного рода ситуации. Щадя самолюбие клиентов, она обычно смягчала суровость суждения и прикрывала его целым набором непонятных технических терминов.
Однако выцветшие глаза старика словно говорили, что с ним такая тактика не пройдет.
— Мы имеем дело с требником или молитвословом. На первый взгляд, я бы сказала, что он датируется тринадцатым веком, самое позднее — началом четырнадцатого. Иллюстрация второй страницы, по всей видимости, была нанесена позднее, так как она не сочетается ни с общим видом книги, ни с ее содержанием. Происхождение вашего Кодекса сложно определить с полной уверенностью — ни опознавательных знаков, ни экслибриса или колофона я не обнаружила. Тем не менее, принимая во внимание величину прописных букв и манеру письма, я склоняюсь к тому, что он появился на свет в неком ближневосточном монастыре. Общее состояние Кодекса прямо-таки катастрофическое. На реставрацию книги, пребывающей в столь плачевном состоянии, обычно уходит немало времени и еще больше денег. Буду с вами совершенно откровенной: не думаю, что затея того стоит.
