- А куда эти дену? Шпроты плохо берут дорогие...
- Твои проблемы.
- Да вы что? Заказали, а теперь... Мне, что ли, платить?
- Не обеднеешь, сама жри, - злился верзила. - Ладно, банки четыре оставь, съедим здесь. Неси водку и пять целых консервов.
Компромисс, предложенный плешивым, ее, видимо, устроил, и уже через несколько минут мы пили хорошую водку и давились шпротами.
Заметно навеселе, отрыгивая прованским маслом, мы возвращались в купе. Впереди - Алексей, нормальный компанейский парень, простой и веселый, размахивал плоскими фляжками "Смирновской" и оптимистично басил:
День пройдет, настанет вечер,
Пройдет вечер, будет ночь..
А ночь, да, уже наступила, она смотрела в вагонные окна коридора квадратными кляксами чернил. Оставалось ждать утра.
Ночь пройдет, настанет утро,
Пройдет утро, будет день...
"Это правильно и не противоречит логике", - подумал я, с трудом удерживая пирамидку консервных банок на руках и собственное равновесие.
- А ты клевый парень, Иван, не то что моя змеюка. Все жилы из меня вытянула, сучье племя! Ща я ей все скажу!
- Не надо, Леха, с начальством полагается жить дружно, - пытался я вразумить собутыльника. - Стой, пришли. "Вот эта улица, вот этот дом..." Тьфу, вагон! А вот и наше купе. Стучи к даме!
Он постучал в безмолвную дверь, и, не дождавшись ответа, открыл купе, и ввалился в черный проем.
- Лина Александровна, а мы водочки хорошей принесли, шпротов икрястых! Щелкнув выключателем, он отпрянул, поскользнувшись и едва не сбив меня с ног.
Лине Александровне не нужны были ни водочка, ни "икрястые" шпроты. Собственно, ей уже не нужно было ничего. Она стеклянно глядела на нас черными кукольными глазами, открыв рот, навечно удивленная примитивностью убийства.
В нос шибанул тяжелый запах мясокомбината. Клеопатра была девушкой дородной, кровь с молоком. И сейчас литра полтора ее кровищи были щедро разлиты, размазаны по купе. Ею были испачканы и залиты полка, столик, простыни. Большая и уже подсыхающая лужа темнела на полу. В нее-то и вляпался телохранитель Леха. Судя по относительному порядку в купе, сопротивлялась она недолго. Валялись смятые простыни. На столике сервировка к ужину была не тронута. Исчез только мой нож. По тому, как кровь уже подсыхала и сворачивалась, можно было судить, что прикончили ее минут двадцать - тридцать назад, в самый разгар нашего ресторанного застолья.
Убили необычно как-то, непривычно. Перерезали горло, но как? В шею всадили нож, возможно мой, а потом вспороли горло изнутри, в направлении груди, то есть убийца резал "на себя". Абсурд. Он мог весь перепачкаться.
Я откинул нижнюю полку и убедился, что ящик пуст. Поддиванная девка исчезла.
Трезвея с каждой минутой, плешивый пнем застыл возле, не вполне еще понимая, в какую неприглядную историю мы влипли.
- Леха, - прерывая осмотр, поделился я своими соображениями, - у меня такое впечатление, что тебе больше некого охранять.
- Она мертвая? - задал он дурацкий вопрос, снова случайно наступив на кровь своей хозяйки.
- Похоже, что доктор ей не нужен.
- Мне шандец! - Он грузно повалился на полку, руками-граблями вцепившись в оставшуюся поросль черепа.
- Леха, у нас два пути. Или мы вызываем начальника поезда, сообщаем о происшедшем и с нетерпением ждем парней из линейной милиции, которые повяжут нас и будут долго-долго потом разбираться. А мы доказывать, что мы не верблюды, верблюды не мы. А вот нож - да, нож мой. И очевидно, валяется он сейчас где-нибудь на насыпи в сорока - пятидесяти километрах отсюда. А может, и в купе. Однако касаться нам здесь ничего нельзя. Таков первый путь. Он, конечно, самый правильный. Но он длинен и тернист, И гарантии, что он приведет нас к свободе, я дать не могу. Второй путь неправильный. Он кривой, но короткий. Дарует нам свободу на ближайшем полустанке, но лучше на большой станции. Нас будут искать и конечно же не найдут. Меня, по крайней мере. Но зато он дает мне возможность найти убийцу. Какое решение тебе, друг мой, нравится больше?
- Никакое. Все одно - шандец мне.
- Что так мрачно?
- Если я останусь, меня достанут наши, а если сбегу, они что-нибудь сделают с семьей. Так бывало всегда.
- Не понял?
- И не надо. Ее ведь не просто замочили. - Он кивнул на мертвую. - Бабки забрали, сумку-то увели. У нее же была полная сумка денег. Не моих, не ее. Общих. Я - охрана.
- Сколько? И чьих?
- Много. Теперь без разницы. Кто-то дал наводку. Лучше я подставлю себя, чем жену и дочку. Ты иди, сматывайся. Я останусь. Скажу, что после ресторана ты сразу и сошел, на ближайшей станции, которая сейчас будет.
- Ты хочешь, чтоб я тебе помог?
- Хочу. Да что толку?
- Оботри туфли и пойдем в тамбур, к ресторану. Оттуда я и выйду.
Водкой и полотенцем он вытер подошвы. Я взял кейс. Закрыв дверь купе, мы безлюдными, благодарение Богу, коридорами дошли до ресторана и встали в тамбуре так, чтобы нас постоянно видели снующие взад-вперед официантки и пассажиры. Начал я:
- Леха, я бывший мент.
- Я давно понял
- Если ты расскажешь все подробно, то очень может быть, я тебе помогу.
- Что это даст? Отвечать все одно мне. Ну да и правильно!
- Сколько было денег?
- Думаю, тысяч пятьдесят.
- Но это же...
- Долларов.
Я присвистнул, с трудом переводя на рублевый курс.
- Это же...
- Да, сто двадцать "лимонов".
- Зачем?
- Какая тебе разница? Один хрен, найдешь или не найдешь, так тебя... - Он резанул по горлу. - Как Лину... Сматывайся. Нет, погоди, ведь ты можешь в ментовке подтвердить, что убил не я. Стой, стой, парень! Ты мне еще сгодишься!
- Дурак ты, Леха. Я - твой шанс. Но только когда на свободе. Если найду ты на коне. В изоляторе с тобой вместе ценности не представляю. Пошли жахнем по сто.
Я пропустил его вперед, а когда проходил через гармошку вагонного сцепа, в дыру сбоку пристроил свой кейс. Не знаю почему, сработало шестое чувство.
- Рассказывай все, что знаешь, - потребовал я, садясь за свободный столик.
- Ну, рассказывать особо нечего. Закупаем мы змеиный яд в Туркмении, Узбекистане, Таджикистане, а потом перепродаем. И вся премудрость.
- У кого и кому?
- Прямо на месте, в подпольных серпентариях, ну, маленьких таких змеепитомниках. А кому продавали, я и сам толком не знаю. Сдается мне, за рубеж змеиный яд уходил. На разнице и жировали.
- На какой разнице?
- Между ценой закупочной и ценой продажной. Небезбедно, между прочим, жили. Когда я этим заниматься стал, семья хоть вздохнула немного. Жена у меня инвалид, не работает, ну и дочка. А я в музыкальной школе теорию музыки преподавал, кому она теперь нужна? Вот так.
- Откуда вы с ней ехали?
- Из Москвы.
- А почему сели в Н-ске?
- Лина так всегда делала: билеты покупала беспересадочные, прямо до места или до дальней станции, но садились мы в свой вагон не в Москве, а подальше, на всякий случай.
Рассказчик с трудом приходил в себя:
- Всегда все было нормально...
- Давай адреса змеепитомников и московские, вашей банды.
- Да никакая это не банда, нормальные ребята...
- Которые из-за ста "лимонов" замочили Лину и, вероятно, замочат тебя.
Алексей затих, высосал водку и неуверенно предположил:
- Это не они.
- А кто? - спросил я и почему-то вспомнил поддиванную свою попутчицу.
- Не знаю. Есть в Москве, кроме нашей, еще одна группа, тоже по этому профилю работает...
- Адрес, имена?
- Адрес не знаю. У наших спросить можно. А вот одного из их шефов зовут Львом Семеновичем. И еще какой-то Карп - не то фамилия, не то кличка.
- Давай адреса дружков-подельников.
- Открутят они тебе тыкву. - Алексей усмехнулся. - Записывай.
Назвав адрес, он поинтересовался:
- Ты что же, все им расскажешь? Не боишься?
- Пока не знаю. Посмотрю. Где змеепитомники? Куда вы ехали сейчас?
- В Узбекистан. В пятидесяти километрах от Шеробада кишлак Рохат. Есть там такой Акрам, но... Слушай, а ты не сдашь ли ментам всю нашу компанию? Нет, Иван, не надо суетиться. Толком ты не поможешь, только волну нагонишь.
- Брось!
- Бросаю. Считай, ничего тебе не говорил.
Поезд замедлял ход, и я подхватился.
- Где кейс, черт возьми? В тамбуре ведь припрятал.
Не дав телохранителю опомниться, я выскочил из ресторана, дергая и захлопывая двери вагонов, рванул в конец состава, ожидая, пока поезд хоть немного замедлит ход. В одиннадцатом или двенадцатом вагоне я понял: можно прыгать. Открыл дверь, опустил подножку тамбура и в свете проплывающих фонарей кубарем скатился под насыпь, обдирая о щебень ладони и одежду.
Это оказался всего лишь разъезд, слева по ходу поезда, а от меня через насыпь, и там виднелась какая-то будочка. В ней было темно, но на всякий случай я миновал ее со всеми предосторожностями, огибая фонари. Километрах в пяти виднелись огни большой станции. До рассвета оставалось часа три. Подгоняемый ночной свежестью, я довольно бодро запрыгал по шпалам.
