Почему я обратилась не к Богу, а к дьяволу – трудно сказать. Возможно, потому, что к Богу взывала перепуганная Сонька, обмотанная бинтами, когда я нашла ее в больнице. Она висела у меня на шее и ревела. А потом пошли рассуждения, все насчет того, как это Бог допускает такую несправедливость. Стало быть, допускает. Стало быть, обратимся в другую инстанцию…
И тут за окном раздался лай. Трижды и очень требовательно пролаял (я потянулась и выглянула) черный пудель.
Я усмехнулась – совпадение! Но пудель поднял голову, и наши глаза встретились.
Он вбежал в наш подъезд – позвольте, разве двери открыты? А замок с кодом?
И сразу же коротко звякнул звонок.
Я быстро вышла в прихожую и отворила.
– Дьявол?
– Да.
– Входите…
Ну, жила милая поселяночка Жизель, ну, обманул ее избранник, ну, не выдержало сердечко, померла – все там будем. Первое действие «Жизели» меня совершенно не волновало, я и видела-то его всего три раза. Все мы так или иначе попадем на тот свет.
Надо отдать должное покойнику Жюлю Перро, который все это поставил, – тот свет мне понравился больше, чем этот. Там мелькали блуждающие огоньки и умершие до свадьбы невесты в белом качались на ветках и носились над лужайками. Им было привольно и хорошо. Ночь стала их королевством.
Если это – угаданная правда, я после смерти тоже должна стать виллисой в белых тюниках, прекрасной и бесстрастной. И я хотела этого – ради нескольких секунд, когда на растерзание невестам достался лесничий Илларион, нечаянно погубивший Жизель. Они заплясали его до смерти, а потом построились, скрестили руки на груди и ровными рядами улетели. Я тоже невеста, которой суждено умереть до свадьбы, и я тоже должна лететь в этом белом облаке, заняв свое место…
Он вошел и внес с собой тень. Куда бы он ни прошел в неплохо освещенных прихожей и комнате, эта тень двигалась вместе с ним и прятала его лицо.
Но он не был страшен.
Возможно, он просто сумел передать мне свое спокойствие.
– Насколько я вижу, намерение у вас серьезное, – сказал этот странный, почти безликий не-знаю-кто. Больше всего он был похож на столб дыма, в котором при желании можно разглядеть человеческий силуэт. Но он мне верил – и я ему поверила.
– Серьезное, – подтвердила я.
– И вы хотите заключить договор?
– Да. Хочу.
Он помолчал.
– Присядем, – вдруг предложил он. – Зачем же стоя-то? Как будто едим пирожки на вокзале.
Я так и шлепнулась в кресло. Он опустился плавно, и плащ мрака обвился вокруг его ног – ног?! – кошачьим хвостом.
– Вам-то не все ли равно – стоять, сидеть? – от растерянности я ударилась в агрессию. – Вы же, простите, бесплотный.
– Мне неприятно, когда женщина вынуждена стоять. Извините, подвержен предрассудкам, – тень колыхнулась, будто разводя руками. – Древнее воспитание, знаете ли… Сентиментальные гувернантки.
– Приступим к делу, – весьма решительно объявила я. – Составим договор. В двух экземплярах.
– Погодите, торопиться в этом деле незачем, – голос был мягкий и даже немного насмешливый. – Обсудим условия. К тому же моя фирма сперва знакомит клиента с образцами услуг, а потом заключает с ним договор. Зачем же покупать кота в мешке? Так что вы скажите, что вас интересует, я дам вам возможность совершить тот или иной поступок, и тогда вы сами решите – подходят вам услуги моей фирмы, или лучше обратиться по другому адресу.
– Ваша фирма заметно прогрессировала, – заметила я. – В смысле гуманизма.
– Были рекламации, видите ли, – он как будто пожал плечами. Да, именно «он» – голос был мужской, очень приятного тембра. – Так я вас слушаю.
– Я хочу найти того, кто напал на Соньку Розовскую. Я хочу сделать так, чтобы он больше никогда ни на кого не нападал и ни одному живому существу не причинил вреда, – по-моему, довольно удачно сформулировала я. – Я хочу обезвредить его, какие бы средства мне ни пришлось пустить в ход. Ведь по отношению к нему это будет только справедливо, не так ли?
– Справедливо, – согласился мой туманный бес. – Поэтому к вам и явился я, а не кто-либо другой.
– Вы что же, отвечаете за справедливость в вашей фирме? – изумилась я.
– В каком-то роде, да. Я демон справедливости.
– Странно. А я думала, что скорее уж должен существовать ангел справедливости.
Он бесшумно побарабанил пальцами по столешнице.
– Вы нечетко представляете себе двойственность мира. Конечно же, ангел справедливости есть (он вздохнул), но и демон – вот, перед вами. Есть ангел пылкой страсти и демон пылкой страсти, ангел чистоты и демон чистоты, ангел спокойствия и демон спокойствия. Много таких пар… Да…
– А чем же ангел справедливости отличается от демона справедливости? – резонно поинтересовалась я. – Справедливость-то одна и та же!
– Это как Рим, к которому можно подойти по всем дорогам. Ангел справедливости сражается силой света. Демон допускает хитрость и насилие. Результат одинаков. Но ангел безгрешен, а демон и те, кто с ним, – грешны. Возможно, когда-нибудь ангел простит демона, и в этом будет высшая справедливость. А возможно, и нет.
– Сложная у вас система, – сказала я.
– Черт ногу сломит, – согласился он. – Так, значит, вы хотите все сделать сами? С малым вмешательством фирмы?
– Да, – не совсем уверенно сказала я. – Кажется, я действительно хочу сделать все сама. Не знаю, почему. Наверное, если бы я заказала его окровавленный труп и сложа руки ждала, пока дьяволы его сюда притащат, тоже было бы неплохо. Но это было бы не совсем справедливо… Ну, в общем, я не привыкла загребать жар чужими руками.
– Нет, просто для вас важно ощущение свободы выбора. Окровавленный труп – он труп и есть, он однозначен, – объяснил демон. – А вам нужна победа иного рода. Вам нужна победа справедливости, а это не равнозначно каре и непременно каре. Вы должны узнать, что заставило его совершить преступление, и тогда уже судить, так?
– Мне бы еще с одним человеком, вернее, бездельником разобраться, – попросила я, вспомнив, как следователь выпроваживал меня из кабинета.
– Хорошо.
Туманная рука забралась под плащ и выдернула – иначе это движение не назовешь – перо, возможно, из черного крыла.
– Авторучкой нельзя? – спросила я, вставая, чтобы принести бумагу. – У меня и чернил-то нет.
– Чернила и не понадобятся.
– Кровь?
– Ох, дались вам эти побрякушки и вытребеньки! Потерпите четыре секунды и все узнаете.
Из-под плаща появилась банка литра этак на полтора, наверное, на три четверти полная какой-то желтой дряни. Крышка отскочила, и запахло жареным луком.
– Не удивляйтесь, народные средства самые надежные, – перо нырнуло в банку и мазнуло по моему правому глазу, я даже не успела зажмуриться.
– Теперь левый. Ну? Вот так!
Сперва в глазах плавали пестрые облака со звездочками. Потом они растаяли.
Я на всякий случай протерла глаза.
Комната была прежней, но я отчетливо видела каждую точечку на обоях в противоположном углу. Чуть напрягшись, я разглядела заголовок в газете, наклеенной под обоями, и фотографию под ним. Сквозь газету я видела неровную серую стену.
– Догадались? – спросил демон, и я подняла на него глаза.
У него была кожа серого, чуть лиловатого цвета, с легким перламутровым блеском, правильное лицо, шапка густых и жестких кудрей. Возможно, в них прятались рожки. Глубокие задумчивые глаза были удивительно хороши, я загляделась.
Хотя мне вредно заглядываться в такие глаза. Все равно из этого ничего хорошего не получалось и уже не получится.
Такая моя судьба.
– Шабаш во вторник вечером, – деловито предупредил демон. – Перышко приведет.
И положил на стол черное перо, вымазанное желтой ведьмовской мазью.
– Удачи! – коротко простился он. – Посмотрим, сумеете ли вы воспользоваться нашими возможностями. А потом уж и будем решать вопрос о продаже души.
Тень сгустилась вокруг него. Он опять обратился в столб черного дыма и втянулся в трещину на потолке.
Я осталась одна.
На темной полировке журнального столика тусклым пятном выделялось черное перо. Мазь на нем как-то мгновенно выцвела.
Что касается порядка в доме, я страшная зануда. Всякая вещь у меня знает свое место. И никогда еще перья на столах не валялись. Хотя… Было дело. В ранней юности. На берегу пруда чистились лебеди. Я осторожно подошла к ним и набрала целую горсть махоньких пушистых перышек. От подружки-балерины я знала, что их не берет никакая краска. То есть белизна в наивысшем своем проявлении. Ей я потом и отдала эти перья – обшить «лебединую» пачку.
В детстве я страшно хотела танцевать и только танцевать. Но в хореографическое училище меня не приняли. Тогда я впервые обнаружила, что людям не нравится мое лицо.
Первая тренировка у меня в семь двадцать утра.
Это для тех, кому к девяти на работу. После работы им нужно бежать по магазинам, а встать на час раньше они еще со скрипом соглашаются. Правда, это всего два раза в неделю.
