Свидетельница М. Кутайсова:
(запись в деле) «…Вообще я никогда его пьяным не видела. Никогда. К тому же мы сели за стол после прихода Глеба, так что никто из нас к тому времени вина не пробовал…»
— Послушай, Марина, нельзя ли нам привалить к нормальному столу, сесть на обычные стулья? — Никита изнывал, сидя на детском табурете. Казалось, он опустился на корточки.
— Нельзя. Хочу, чтобы вы запомнили мой день рождения.
— И Глеб скис. Ноги затекли, да, Глебыч? — Никита выпрямил колени.
— Глеб, а, Глеб. Нам было весело. Мы встретили тебя с радостью, а посмотри, какая у тебя физиономия! — не выдержала Алена.
— Он печален оттого, что я старею, — мягко проговорила Марина.
— Кстати, сколько тебе сегодня исполнилось-то?
Пожалуй, это была первая фраза, произнесенная Глебом после появления.
Марина вскинула на Глеба зеленоватые с прищуром глаза.
— Двадцать пять. Четверть века. Кажется, я заслужила букетик цветов. Хотя бы стажем…
— Извини. Я слишком торопился.
— Кстати, ты прикатил на «чизетте»? — спросил Никита. — Мы даже не слышали треска…
— Вы очень громко смеялись!
Глеб выбрал поджаристый пирожок, надломил, но есть не стал, положил обратно в тарелку. Помолчал, к чему-то напряженно прислушиваясь, спохватился и улыбнулся.
— Жаль, что ты на мотоцикле. — Алена налила Глебу лимонад.
А Марина вдруг вспомнила о свечах. Она купила две таллинские свечи: толстые, квадратные, зеленые, с подставкой из черненого металла… Колеблющийся свет отодвинул в глубину полки с игрушками. Пуговичные глаза кукол замерцали живым осмысленным блеском.
Никита встал.
— Нам нужен тамада! Предлагаю свою кандидатуру. Нет возражений?
— Нет! — ответила за всех Марина. — Только короче! Пора уже и выпить.
— А куда нам спешить? — Алена достала сигарету, потянулась к свече и прикурила. — Говори, Кит! И помни: есть человек, который выслушает тебя до конца. Даже если ты охрипнешь. Только не забудь — десятый час.
Никита поклонился.
— Недавно мне довелось быть в Грузии, в командировке. Там мне сказали: «Твоя речь, Никита, напоминает горный ручей — не может ни на чем задержаться…» Но я все-таки задержусь. Я не стану говорить о достоинствах нашей именинницы. Их все знают, видят. Я для начала хочу поговорить о другом… Собрались близкие люди. Родные люди, я не боюсь этого слова. Мы знаем друг друга всю жизнь. Хоть мы и прожили неполных тридцать лет, но все равно это тридцать лет…
— Ну тебя к черту, Кит! — Марина протянула фужер и чокнулась с Аленой. — За мое здоровье! Чтобы я была богатой и счастливой. Чтобы мои враги сейчас, в эту минуту, схватили по инфаркту, а друзья выиграли в спортлото по «Москвичу». Ура!
Никита выпил, поставил фужер на стол и включил магнитофон…
Они танцевали медленный танец. Глеб смотрел поверх головы Марины, в его зрачках отражались огоньки свеч.
— Странный ты какой-то. — Марине надоело ловить его взгляд.
— Налили мне лимонад. И еще… — Глеб оставил Марину, плеснул в фужер шампанского. — Кит! — крикнул он. — Почему ты разошелся с женой? Мы давно не виделись. Расскажи, Кит, старым друзьям. Поделись!
Никита в недоумении взглянул на Глеба. С чего это он?
— Расскажи, Кит! Развесели, — не отступал Глеб. Он взял бутерброд и встал позади Никиты и Алены, повторяя их движения.
— Отстань! Ты много о чем рассказываешь? — Никита медленно покачивался в такт музыке.
Марина взяла Глеба за руку, потянула в сторону:
— Перестань! Не все можно вышучивать.
— Все! — выкрикнул Глеб. — Все! Убежден.
Никита обернулся. Его и без того тонкие губы были сжаты и, казалось, провалились, затягивая нос и подбородок.
— Что ж, слушай. Притчу о легкомысленном юноше. Слушай и учись. Поначалу все было нормально. А потом оказалось, что мы не любим друг друга. Меня раздражало в ней все — походка, голос, манера смеяться. Все-все… К концу рабочего дня у меня портилось настроение — надо было идти домой. У нее были жесткие волосы. Когда она причесывалась, от расчески отлетали искры…
— Может, ты женился на Бабе-Яге? — не выдержала Алена.
Никита достал записную книжку, извлек маленькое паспортное фото и протянул Глебу. Миловидное девичье лицо улыбалось доброй улыбкой…
— Ну а как она вблизи? Ничего была? — произнес Глеб.
Никита с изумлением уставился на Глеба.
— Так ведь ты ее не любишь? — выкрикнул Глеб. — И фото у тебя случайно в кармане оказалось, да? Молчишь?
— Не твое дело, болван! — Никита сел на табуреточку, придвинул колени к подбородку и уставился на огонек свечи.
— А ты с удовольствием рассказал бы нам все о ней, верно? Рассказал бы! — Глеб нажал на клавишу, и магнитофон смолк. — Ты рассказал бы? — Голос Глеба был тих, едва уловимая пауза отделяла каждое слово.
Алена в недоумении взглянула на Марину: что это с Глебом? И выпил-то всего ничего. Марина молча пожала плечами. Отошла к окну, взяла в руки плюшевого одноглазого зайца. Он нравился ей больше всех игрушек.
— Я хочу знать: боится он рассказать об этом или стыдится? Я хочу знать, — так же негромко продолжал Глеб. — Может, она и ушла от тебя, Кит, потому, что ты оказался не тем, кто ей нужен, а? И ты боишься нам рассказать. Или стыдишься? Ведь иногда мы не столько боимся рассказать о своих поступках, сколько стыдимся…
Глеб умолк. Лицо его заострилось. Он к чему-то прислушивался, там, за окном…
Алена шумно прошлась по комнате. Глеб, не скрывая испуга, взглянул на нее, словно умолял не шуметь, оставаться на месте. Алена накинула на плечи кофточку.
— Слушай, с какой стати ты суешь нос не в свои дела? Другой бы давно дал тебе в морду! И вообще ты нам портишь веселье. Марина готовила, старалась. А ты все портишь…
Алена взглянула на дверь. Кто-то осторожно шел по лестнице…
Дверь распахнулась. На пороге стояла дворничиха в полушубке и платке. Она оглядела зал. Узнала Марину. Перевела взгляд на Никиту, затем на Алену. Глеба она не заметила. Тот стоял в дальнем темпом углу.
— Веселитесь. Слышу музыку, вижу свет. Думала, может, кто из пацанов залез, схулиганить.
— Свои, тетя Настя. День рождения у меня. — Марина взяла со стола фужер, налила вина и прихватила пирожок. — Угощайтесь.
Дворничиха кивнула, подобрала подол фартука, вытерла руки.
— Сколько же тебе, Марина?
— Да все мои, тетя Настя. Двадцать пять. — И добавила на всякий случай: — Заведующая разрешила.
— Мне-то что? Думала, может, пацаны залезли. Ладно, за твое здоровье, Марина!
Дворничиха выпила, надкусила пирожок. Похвалила. Поставила пустой фужер на подоконник.
— Да! На Менделеевской бабку какую-то сбили насмерть. Кто говорит — мотоциклом, а кто — машиной… А вчера парни разодрались. И все на том же месте.
Дворничиха ушла. Стукнула входная дверь, все стихло.
— Значит, это была женщина? — произнес Глеб одними губами.
— Где? — Марина с удивлением услышала свой голос.
Она поняла. Все сразу.
— Это я сбил женщину, я! — выкрикнул Глеб.
Кончик фитиля обуглился, и пламя свечи, ровное, желто-розовое, утончалось в коптящий жгутик.
Никита тронул кончик фитиля и переломил его.
Они молчали уже несколько минут. Под порывом ветра скрипнула рама окна. Глеб взглянул на темнеющие прямоугольники стекол. Сейчас ему казалось, что все случившееся было сном. История, рассказанная кем-то о ком-то, а он слушатель, не имеющий к этой истории никакого отношения. Когда он заговорил, собственные слова долетали до его слуха со стороны и не затрагивали сознания.
— Решил заехать в гастроном купить вина. Свернул на Менделеевскую. Скорость была небольшая, да и как она могла быть большой — крутой поворот. И улица узкая. Проспект еще освещался, а улица нет. Глаза к темноте сразу не привыкли. Включил фару. И увидел ее. Перед самым носом. Тормозить — занесло бы. Я скорость прибавил, думал объехать ее сзади, думал, она вперед побежит, тротуар-то рядом. А она отпрянула… Бабка, бабка…
Глеб смолк. Он закинул назад голову. Белый потолок застывшей волной уходил за спину, загибался, окружая Глеба жестким скафандром.
— И ничего ты не мог сделать? — выдавил Никита.
— Ничего… Вероятно, ничего… Она отпрянула назад, понимаешь…
— Столько лет водишь мотоцикл…
— Ты что, Кит… сомневаешься?
— Глупости! — воскликнула Марина. — Неужели в ту секунду он мог думать о каком-то мотоцикле? Или о Собственных ребрах?
— Как же можно осуждать человека, если он не виноват! Если он ничего не мог сделать? — проговорила Алена.
Никита потрогал пальцами нос, точно желая убедиться, что нос на месте.
— Как сказала дворничиха? Неизвестно, кто сбил… Неизвестно, кто сбил, значит… Такая странная мысль вдруг возникла в моей голове. — Он обвел зал медленным взглядом и повторил: — Вот какая странная мысль возникла у меня…
