Впрочем, что за бред. Ему дается взятка. И солидная. За чепуху в общем-то. Судно будет выделено, тем более азиаты в лице француза согласны на полную предоплату фрахта по высшим ставкам. Вариант - беспроигрышный по всем статьям. И называется так: поможем Родине в целом и себе в частности.
Со всякими оборонными инстанциями, судя по тем бумажкам, которые ему предъявлялись за ресторанным столом, вопросы о законности и целесообразности экспедиции утверждены.
Вот тебе и Гринпис!
Он почему-то думал, что все эти "зеленые" - сумасшедшие энтузиасты без гроша в кармане, пытающиеся на каких-нибудь надувных лодках останавливать эсминцы и протестующие против решений государственных администраций, противопоставляя полицейским дубинкам лозунги с душеспасительными каракулями.
Ан нет! Нашлись-таки серьезные люди, о душе, видимо, заботящиеся, вложили в мероприятия убогих баламутов деньжата, наняли расторопных ребят типа этого вертопраха, сумевшего не только заморочить голову ему, заместителю министра, но и втянуть солидного, понимаете ли, человека в определенного рода времяпрепровождение...
Впрочем, хрен с ним, с французом. Кто что потерял? Француз свое получит, а он - свое.
- Леонид Павлович, - раздался в селекторе голос секретарши, - звонит Ферье... Вас соединить?
- Да... - Потной ладонью он подхватил трубку и, стараясь привнести в немощный голос безмятежную, даже развязно-покровительственную интонацию, изрек: - Ну-с, как ваше самочувствие, уважаемый охранник окружающей среды?
- А ваше? - донесся учтивый вопрос.
- Я надеюсь на то, что мне не придется... это... посещать некоторых специалистов... - обтекаемо заявил он.
- О, что вы! - донеслось понятливо и с уверенностью. - Даже не думайте! Вы же поняли, надеюсь, что я - человек ответственный и никогда не позволю себе, приняв гостей, оставить у них какие-либо неприятные воспоминания... Скажу проще: стопроцентные гарантии! С любого рода неустойкой!
Леонид Павлович, утерев внезапный пот со лба, закрыл истомленно глаза.
Кажется, пронесло!
- У нас остался вопрос о консультантстве и о сопутствующем данному вопросу моменте... - продолжил француз.
- Я понял, - быстро и хмуро произнес Леонид Павлович.
- Так вот... Моя персона во всеоружии, так сказать, - доложил француз.
- Я, в общем, тоже... - стесненно кашлянув, подтвердил свою готовность к получению мзды Леонид Павлович.
- Буду у вас через часок, - сказал Фурье. - Не возражаете? Извините... Голос его отдалился, и он произнес что-то в сторону неизвестного лица, находящегося с ним рядом.
Слух замминистра уловил: "Часа через полтора... Да, как обычно... Ага, у окна..."
- Не возражаю, - скованным голосом произнес Леонид Павлович. - Но попрошу не опаздывать.
- Ну что вы!
Опустив трубку, он внезапно подумал, что звонил француз из ресторана и, вероятно, беседуя с ним, одновременно давал какие-то распоряжения или метрдотелю, или официанту, заказывая очередной стол яств.
Для кого вот?..
Этой мыслью, впрочем, Леонид Павлович долго не терзался и будущему собутыльнику француза ни чуточки не завидовал. Повторить сумасшедший вечер ему категорически не жаждалось.
А жаждалось отсидеть этот час, дождаться конверта, отдать французу документ с резолюцией - и срочным порядком отправиться домой, где выпить полстаканчика коньяку, уйти в спальню и, завернувшись в одеяло, провалиться в волшебно избавляющий от физических страданий сон.
Под шипение жены, конечно. Эта дура даже в общем не понимает, как тяжело ему достаются деньги. Не понимает, и все!
Ей бы вот так... Выдержать! Это же-с ума сойти! Сиди тут на грани инфаркта и жди обалдуя французского! На валокордине и водичке! Объясни ей! Стерва...
Ему подумалось, что, возьми он в жены умницу секретаршу, все было бы по-иному... С пониманием женщина, со знанием людей и жизни...
А хотя, пришла последующая мысль, все они в принципе - одинаковы! Что те две вчерашние сучки, что эти кобылы с жопами раскормленными...
По крайней мере, для него. Вынужденного платить им за любого рода взаимные интересы. За давешний разврат, за умелое секретарствование, за семейный ужин и будущий предсмертный стакан воды...
Плати, Леонид Павлович! Кому - процент, а кому - долю. А как не сумеешь заплатить - никому не станешь нужен! А потому - что? Потому надо получать. Опять-таки: либо - долю, либо - процент.
КАМЕНЦЕВ
Солдат спал. Спал глубоко и утомленно. Он, еще не веря этому, прижался щекой к облупленной, изъеденной ржой стене бытовки, теплой от полуденного солнца - уже тускленького, осеннего, размытого поволокой легких струящихся облаков.
Осторожно провел ладонью по слезящимся от песчаного ветра глазам, всматриваясь в затекшее, смурное лицо прикорнувшего караульного "старичка", сидевшего на неуставном табурете и привалившегося затылком к стойке сторожевой вышки.
Прислушался, настороженно водя по сторонам головой. Зэки, сотоварищи по несчастью, работали вдалеке, за отвалами песка, откуда с порывами колкого ветра доносились приглушенные удары кувалд и шипение электросварки. Бригадир ушел из бытовки в глубь зоны, взглянуть на труды подопечных, и теперь он, Сергей Каменцев, остался один на один с внутренней запреткой рабочей зоны и с ветхой, грубо сколоченной из старых жердей и досок вышкой, где находился сморенный дремотой конвойный - способный, впрочем, в любой момент очнуться, передернуть затвор "калаша" и...
Громаду рабочей зоны, где шло строительство шлюза, опоясывал многокилометровый дощатый забор. Криво протянувшись по побережью Дона, он заворачивал к чахлым лесопосадкам, затем уходил в степь, утыкался в беленый кирпич караулки и от ворот ее вновь круто сворачивал к реке, образуя своими зигзагами "мертвые зоны", просматриваемые, вопреки правилам, лишь одним часовым.
Тюремная архитектура в созидании заграждений - обычно строго прямолинейная - в данном случае терпела ущерб от нехватки стройматериалов, и огрехи ее, видимо, должна была компенсировать солдатская бдительность. Естественно, категорически исключавшая преступный сон на посту.
Шел первый месяц его, Каменцева, срока. Первый месяц из предстоящих семи лет. Он уже свыкся с черной спецовкой, с заплатой лоскутной бирки на груди, обозначавшей его имя и номер статьи УК, свыкся с узкой панцирной шконкой, теплой барачной вонью, разводами на лагерный тяжкий труд, шмонами контролеров и окриками конвойных, покорностью перед блатными, "бугром" и начальником отряда низкорослым белобрысым лейтенантиком - надменно-хамоватым распорядителем его нынешней тюремной судьбы. Свыкся, принял как должное, полагая, что теперь остается одно: стиснуть зубы, незаметно и скромно сосуществуя в толпе подобных, не навлекая на себя ни гнева начальства, ни нападок извечно готовых к конфликту блатарей, не подставляясь ни поступком, ни словом под злобу и изощренное коварство лагерного быта.
И вот - шанс...
Но только шанс ли? Месяц назад здесь, в рабочей зоне, по окончании смены, недосчитались одного из зэков. Конвой проверил контрольно-следовую полосу, не обнаружив на ней следов, командир роты, полистав журнал со списком выезжавших из зоны машин, вышел к понурым зэкам, выстроенным в пятерки и, умудренно усмехнувшись, предложил:
- Подельник не хочет расколоться, в какую щель корешок его забился и куда пайку спроваживать надлежит? Нет? Так пусть по дороге в жилой сектор подумает. Об ответственности за соучастие. Бегунка мы найдем, а за раскол и за облегчение труда нашего большую поблажку обещаю. Думай, подельничек, думай!
То ли надумал тот, кому поблажку посулил капитан, и, вняв призыву, раскаялся перед "кумом", кто допрос бригады поодиночке незамедлительно в своем кабинете учинил, то ли конвойные псы беглеца унюхали, но уже через два часа вытащили бедолагу из выгребной ямы сортира, в стене которой он нишу себе вырыл, дабы отсидеться в ней пару недель до очередного выходного дня, когда караул с зоны снимут; оббили о его ребра солдатики и офицеры мысы своих сапожищ - и бросили в штрафной изолятор на голый бетон, причитая сокрушенно, что, мол, кабы покинул он зону, был бы раскручен на новый срок, а так - эхма! - лишь легким испугом обошелся, счастливец...
После изолятора отправлен был бегунок на больничку - по причине внезапных внутренних кровоизлияний и общего упадка здоровья - видимо, как отрядный сказал, случившегося от огорчения по поводу незадавшегося побега. Ну а после огорчился неудачник до такой степени, что и помер в закрытом медучреждении с диагнозом универсальной сердечной недостаточности, явив зэкам яркий пример вреда поползновений к оставлению территории, заботливо охраняемой государством и его специализированными вооруженными силами.
Каменцев раздвинул оцинкованную нить колючки, поднырнул под нее, вмиг покрывшись обморочной холодной испариной. И - бросил коротким рывком одеревеневшее от страха тело в тень под сторожевую вышку.
