Она поджала тонкие бесцветные губы:
— Авеля Бенуа?
— Койка пятнадцать или четыре, я в точности не знаю.
— Пятнадцать или четыре? Авель Бенуа? Ну да…
Казалось, она была не вполне уверена в этом и предложила:
— Будьте любезны, подождите.
Кивком головы она указала мне на выкрашенный белой краской металлический стул и удалилась в застекленный бокс, затворив за собой дверь. Я сел и стал ждать, задумчиво посасывая трубку. Легкий шумок доносился из соседней палаты — это посетители навещали больных. Мимо меня сгорбившись проковыляла старушка, шаркая ногами и прикладывая к глазам скомканный носовой платок. Матовые стекла бокса, проглотившего мою сестрицу, как таблетку аспирина, не позволяли что-либо разглядеть. Лишь время от времени на тусклом стекле вырисовывалась неясная тень. Прошла вечность, прежде чем дверь бокса открылась и медсестра подошла ко мне. Меня уже начинало тошнить от смешанного отвратного запаха больницы: эфира, йодоформа, разных лекарств и близости смерти.
— Вы сказали — Авель Бенуа? — спросила меня эта бабенка. — Вы его родственник?
Я встал.
— Я его друг.
— Он умер, — объявила она безучастно и отстраненно, как если бы он только что растворился в ванне с кислотой.
«Он умер». Эти слова были для нее так же обыденны, как для меня. Это были постоянные спутники ее жизни. Я робко улыбнулся.
— Чтобы узнать это, вам пришлось заглянуть в журнал или позвонить?
Она стала еще угрюмей, если это только было возможно.
— Он умер утром. А я дежурю с двенадцати дня.
— Прошу прощения за беспокойство, — сказал я и почесал за ухом. — Похоже, дело принимает странный оборот.
— Что?
— Да ничего. А где теперь находится тело?
— В анатомическом театре. Хотите посмотреть?
Она мне предложила это так услужливо, как торговец какой-нибудь товар. Что-то вроде «заходите, заходите, у нас прекрасный фенол».
— Да, если можно.
Живой ли, мертвый ли, этот тип, которого я не знал, но который знал меня, был мне интересен. Может быть, теперь, после смерти, еще даже больше, чем живой. Сидящий во мне закоренелый любитель рискованных авантюр и специалист по темным делам учуял, как говорят некоторые, неслабую работенку.
— Пойдемте со мной, — сказала медсестра немного любезнее, как будто я избавил ее от лишних хлопот.
Она сдернула с крючка казенный синий плащ, в каких они выходят на улицу, и мы отправились. Мы пересекли двор, прошли мимо часовни по усыпанной гравием дорожке, вдоль которой стояли бюсты знаменитых врачей, некогда практиковавших в этой больнице. Нигде ни души. Под моросящим дождем медсестра шла решительным шагом, не разжимая губ.
Мы еще не дошли до места, как вдруг я увидел, что навстречу нам, как гостеприимный хозяин, вышел здоровенный субъект в зеленоватом плаще и банальнейшей серой шляпе, державшийся с притворной небрежностью. Он шел ко мне, насмешливо улыбаясь и протянув руку для приветствия. Я не слишком удивился. К явлению такого рода я был более или менее готов. Этот гражданин, играющий роль хозяина, вышедшего навстречу гостю, был не кто иной, как инспектор Фабр, один из подручных комиссара Флоримона Фару, начальника Центрального отдела криминальной полиции.
— Кого я вижу! — насмешливо воскликнул он. — Сам товарищ Бюрма! Братский привет товарищу Бюрма!
Усмехаясь, я тоже протянул ему руку, и мы обменялись рукопожатием.
— Как хорошо, что я не служу в полиции. А то пришлось бы доложить по начальству. Что за лексикон! Вы вступили в коммунистическую ячейку?
Он ответил мне тем же:
— Это надо бы спросить у вас.
— Но ведь я не коммунист.
— Зато вы были анархистом. Может быть, и до сих пор им остаетесь. А для меня это одно и то же.
— Давненько я не бросал бомб, — вздохнул я.
— Вот чертов анархист! — засмеялся инспектор.
Казалось, происходящее его очень забавляло.
— Черт вас побери, мистер Маккарти, — сказал я. — Вы о Жорже Клемансо слыхали?
— По прозвищу Тигр?
— Да, о Тигре. Или, если угодно, о первом сыщике Франции, как он сам себя нарек. Чтобы вы оставили меня в покое, напомню, что этот Тигр однажды сказал или написал (цитирую по памяти): «Всякий, кто не был анархистом в шестнадцать лет, дурак».
— Правда? Тигр это сказал?
— Да, старик. А вы и не знали?
— Да нет…
Он вздохнул.
— Да. Тигр — это Тигр!
И машинально бросил взгляд в сторону Зоологического сада. Потом посмотрел на меня.
— Ваша цитата кажется мне неполной. Ведь он вроде бы добавил: «Дурак и тот, кто остается анархистом в сорок» — или что-то в этом роде.
Я улыбнулся:
— Ну и что? У Клемансо есть высказывания на все случаи жизни. Многие мне не годятся.
Он тоже улыбнулся:
— Но вы-то не дурак!
Я пожал плечами:
— Это еще вопрос. Вы обращаетесь со мной так, как будто хотите доказать обратное.
Тут медсестра слегка покашляла, чтобы напомнить о себе. Инспектор тоже решил прочистить горло. Этот парень — ходячее эхо. Я ухмыляюсь — он ухмыляется, я улыбаюсь — он улыбается, я вздыхаю — он вздыхает; кашлянула бабенка — и он туда же. А что будет, если я вздумаю влезть на дерево?
— Кха-кха. Благодарю вас, мадам. Вы свободны.
Она слегка нам кивнула и смоталась.
— Ну вот, — пробурчал полицейский, глядя ей вслед, — из-за вас она подумала, что мы оба спятили.
— Из-за вас тоже, — возразил я. — Сознайтесь, мы друг друга стоим. Ба! Какое нам до этого дело? Она привыкла. Раньше в этом заведении только таких и держали. Свихнувшихся. Если нам когда-нибудь придется предстать перед судом присяжных, она сможет засвидетельствовать, что мы невменяемы. А это может пригодиться. Ну, пошутили, и будет. Поговорим серьезно. Что случилось?
— После Клемансо решили процитировать маршала Фоша?
— Поздравляю. Вы весьма начитанны.
— Да будет, — оборвал он. — Хватит дурачиться. Вы ведь пришли из-за Авеля Бенуа?
— Да, и если я верно понял, то вы, пожалуй, ожидали, что я здесь появлюсь?
— Более или менее. Пойдемте со мной.
Он взял меня под руку и увлек за собой к небольшому кирпичному строению.
— Ну, кто первый выложит все, что знает? — спросил я. — Судя по вашему игривому тону, дело, кажется, непростое, но не слишком серьезное, исключая, конечно, того, кого оно касается лично, — умершего.
— Ни то и ни другое, — ответил инспектор Фабр. — По крайней мере пока. Только не говорите никому, ладно? А то получается, что тип вроде меня с легким сердцем транжирит на пустяки деньги налогоплательщиков. Я просто развлекаюсь — ведь один раз это можно? Любой квартальный полицейский с успехом провел бы расследование, которым я сейчас занимаюсь, только вот… Боже мой, что такое стряслось с убийцами, что за лентяи! Если и дальше так пойдет, полицию ждет безработица. Приходится искать себе занятие. Чтобы оправдать свое жалованье, цепляешься за что попало, за любое происшествие, вплоть до обычного нападения. Ведь тут-то речь идет об обычном ночном нападении. Правда, жертву укокошили, но убийство самое банальное. И то, что вы знали убитого, не должно усложнить дело. Это показалось скорее забавным комиссару Фару и мне.
— И вам захотелось заняться этим нападением поближе. И организовать при покойничке нечто вроде ловушки, ведь так?
— Ну, старик, это все рутина. Хотите верьте, хотите нет, я здесь случайно. И даже рад нашей встрече. Так редко удается посмеяться.
— Есть еще кое-что посмешнее, — сказал я. — Не знаю я этого Авеля Бенуа.
— Тогда почему вы им заинтересовались?
— Потому что он мне написал, чтобы я его повидал. Но я его не знаю.
— Он-то вас знал!
— Возможно.
— Точно. Если бы не так, он бы вам не написал. Кстати, он внимательно следил за вашей профессиональной деятельностью.
— Вот как?
— Да. Мы нашли у него пачку вырезок из газет, где речь идет о вас, и старые газетные отчеты о ваших расследованиях.
— Даже так?
— Да.
— Но это ведь ни о чем не говорит. У меня, например, богатейшая документация касательно Мэрилин Монро. Во всех ракурсах. Ну и что?..
— Но он же вам написал, — оборвал он меня.
— А откуда вы знаете, что я не писал Мэрилин? Ну ладно. Допустим, мы с ним были знакомы. Не буду спорить с покойником. Но когда и где? Вот разве что… Знаю! Он ведь анархист? Человек, с которым я мог встречаться в анархистской среде в пору моей безумной молодости, как сказал Вийон.
— Вот-вот. Когда вы хотите, вы все схватываете на лету. Письмо при вас?
— Оставил в конторе, — солгал я.
— А что в нем было?
— Да пустяки, — солгал я снова. — В общем, называя меня дорогим товарищем, он выражал желание повидаться со мной, хотя я и сыщик, и сообщал мне свои здешние координаты. Я имею в виду в больнице, а не в морге.
