Пятнадцать минут спустя мы болтали с Андреем уже вполне непринужденно. А когда закончилось выступление пресс-секретаря и началось застолье, я поняла, что вечер, в принципе, удался, искомую дозу положительных эмоций я получила, шампанское меня взбодрило, но не лишило ни безупречности макияжа, ни сдержанно-хороших манер. Все-таки возраст со счетов сбрасывать не приходится, и на исходе четвертого десятка лет как-то несолидно резвиться со всей непосредственностью восемнадцатилетней девицы. А эта самая непосредственность, сохранившись на удивление хорошо, меня нередко подводит. Точнее — подводила до тех пор, пока я была замужней дамой. Вдовство же весьма способствует появлению некой солидности.
— Вы разрешите мне проводить вас? — спросил снова возникший возле меня Андрей.
Последние полчаса я общалась со своими прежними клубными знакомыми, выполняя еще одно Галкино приказание: людей посмотреть и себя показать. Все они были рады меня видеть, но отметили, что я выгляжу усталой и что мне нужно бывать в клубе почаще, а то меня уже забывать стали. Все правильно, связи нужно поддерживать, переводы обеспечивают меня хлебом насущным, но не более того. А в клубе бывают и главные редакторы журналов, и издатели, и вообще нужные люди. К сожалению, ни один из них не заинтересовался мною настолько, чтобы предложить проводить. А вот Андрей, похоже, настолько, но это еще ни о чем не говорит.
— А не боитесь? — скептически осведомилась я.
После смерти мужа из престижного дома в центре мне пришлось переселиться в район, деликатно именуемый «спальным», и я несколько раз уже сталкивалась с проявлениями так называемой «географической аллергии» у представителей сильного пола, случайно заинтересовавшихся моей персоной. Даже те, у кого оказывалась собственная машина, чуть ли не вслух начинали прикидывать, оправдаются ли затраты на бензин. И глядели на меня с таким сожалением, как если бы я сообщила им, что давно и неизлечимо больна проказой. Или что у меня одна нога протезная.
— Не знаю, что вы имеете в виду, но скорее всего не боюсь. Даже ревнивого мужа.
— Я далеко живу.
— В Волоколамске? Или в Клину?
— Нет, в Москве, но на окраине.
— Куда еще метро не протянули?
— Протянули. Но на нем надо ехать долго-долго.
— А я не тороплюсь. Впрочем, если вы возражаете…
— Наоборот. Приятно, что не нужно будет одной в темноте добираться до подъезда. Я трусиха, каких поискать.
— А зачем же тогда одна ходите?
Я только пожала плечами. Неглупый, вроде бы, человек, а задает такие вопросы. Потому что потому кончается на «у», отвечали мы в детстве. Не рассказывать же ему про Масика. Или про то, что, как выражается одна из моих подруг, «интеллигентность — это залог одиночества», и что мне не слишком-то хочется брать на себя какие-то серьезные обязательства по отношению к неподходящим мне мужчинам.
— Поехали, — разрешила я. — Только не говорите, что я вас не предупреждала.
В метро особо не набеседуешься, поэтому у меня было время обдумать возможные варианты развития событий, известные мне не столько из личного опыта, сколько из художественной литературы. Вариант первый — банальный. Замерзший и уставший — ну, разумеется! — провожатый попросит разрешения выпить чашку горячего чая (кофе, какао, молока). Со всеми проистекающими последствиями. В таких случаях, говорят, необыкновенно помогает ссылка на традиционное женское недомогание.
Вариант второй — примитивный. За долгую дорогу провожатый успевает разочароваться в моей внешней привлекательности и духовной одаренности и с облегчением прощается у парадного подъезда. Тут все ясно. Вариант третий редкий. Провожает до подъезда и просит телефончик, после чего события могут развиваться по-разному, а я исповедую принцип, что неприятности надо переживать по мере их поступления, а не заранее.
— Я не оригинален, — оправдал мои ожидания Андрей по дороге от метро, — но если бы вы подарили мне еще несколько минут вашего времени…
— И чашку горячего чая? — не без ехидства осведомилась я.
— Ага! — не слишком интеллигентно откликнулся мой собеседник. — Только не думайте, пожалуйста, что я собираюсь на вас набрасываться с поцелуями и объятиями. Терпеть не могу отказов.
— А вдруг я соглашусь? — обнаглела я. — Вдруг именно на такое времяпрепровождение я сегодня вечером и рассчитывала. Поцелуи там, объятия, то се…
Обнаглела, похоже, от растерянности. Мужчина, читающий мысли женщины — не столь частое явление, как это принято думать.
Андрей посмотрел на меня так, будто прикидывал, до какой степени я серьезна.
— Это — вряд ли, — вынес он приговор. — Во всяком случае, не сегодня.
Я расхохоталась. Обожаю отслеживать мужскую логику: если даме теоретически ничего не угрожает, то она наверняка полезет на рожон и будет провоцировать кавалера на более активные действия. Вот это уж точно — вряд ли. Во всяком случае, со мной такой номер не пройдет.
— Уговорили, — сказала я, отсмеявшись. — Чаем я вас напою, а потом невежливо выставлю, потому что завтра у меня куча работы и я мечтаю хорошенько выспаться.
— Счастливая. А мне еще всю ночь работать…
— Кем же вы трудитесь? Если это не секрет, конечно.
Андрей бросил на меня короткий взгляд и ответил:
— Конечно, секрет.
Где бы какого психа ни носило…
Глава вторая. Сюрприз старого дивана
Это было одной из его тщательно оберегавшихся тайн: неприязнь к людям вообще. Не к какому-то конкретному человеку или группе людей, а ко всем без исключения. Мужчины раздражали своей грубостью, тупостью и, в подавляющем большинстве — неряшеством. Женщины вызывали тихое бешенство пустой болтовней, отсутствием логики, корыстностью и дурным вкусом. Он ненавидел людей, но вынужден был с ними общаться.
Сегодня, к счастью, двумя особями на этом свете станет меньше. Теми, которые больше остальных ему мешали и досаждали. До поры до времени назойливое присутствие одной из них было терпимо, хотя и напоминало порой занудный писк комара в темной комнате. Но после той истерики, которую она утроила ему из-за покупки новой курительной трубки, стало ясно, что дальше так продолжаться не может. Началось все с его невинного хвастовства: трубки он коллекционировал много лет и радовался каждому новому экспонату. И вдруг она заявила:
— Ты не зарабатываешь столько, сколько тратишь, теперь я это вижу. Значит, все правда, ты живешь двойной жизнью. Имей в виду, я все расскажу отцу и, если понадобится, разведусь с тобой. Жить с нечестным человеком я не буду.
Он знал ее максимализм, знал, что слово с делом у нее не расходится никогда. Но знал и о ее романтизме и почти детской доверчивости. И сыграл именно на этих качествах, просто чтобы выгадать время:
— Хорошо, я докажу тебе, что меня оболгала эту щучка. И почему ты ей поверила, текст же зашифрован, вы обе его не можете прочесть. Я дам тебе расшифровку, только пожалуйста, сохрани это в секрете. Ты же знаешь, одно время я работал в секретном отделе, но я не говорил тебе, что сотрудничество с… ну, понимаешь, с кем, продолжается. Я выдаю тебе государственную тайну, я рискую при этом не только карьерой — свободой. Но твоя любовь мне дороже. И вот ради любви, ради нашей любви, ради того, чтобы мы не стали чужими друг другу, я пойду на преступление. Давай сюда дискету, которую тебе вручили, я расшифрую ее вот тут, немедленно, и все объясню.
Он готов был сочинить все, что угодно, потому что видел по глазам: она клюнула. Слова о любви произвели нужное действие. Но ответ его просто убил:
— У меня здесь этой дискеты нет… И мне обещали подтверждение того, что ты — не тот, кем хочешь казаться.
— Хорошо, — медленно произнес он, думая, что пора кончать с ними обеими, потому что события зашли слишком далеко в невыгодном для него направлении, — хорошо, ты получишь доказательства моей невиновности. И покажешь их этой… Ну, сама знаешь, кому. Только сделать это надо не дома и не на твоем рабочем компьютере, а подальше от посторонних глаз. Я слишком рискую, выдавая вам обеим государственную тайну. Мне безразлично, под каким предлогом ты ее вызовешь на встречу с тобой, можешь даже сказать ей правду. Но после того, как вы получите доказательства, я хотел бы спокойно работать и знать, что никакие глупые «разоблачения» мне не грозят. Обещаешь?
Во всяком случае, он сделал все, чтобы именно так и произошло, чтобы ему ничего больше не грозило. Заманил их в подходящую для его целей и соответственно оборудованную комнату в учреждении, куда обычный человек без пропуска ни за что не пройдет. Обычный — но не он. Временный пропуск ему выписывали туда один-единственный раз, но если имеется компьютер, принтер и ксерокс, причем цветной, проблемы не возникает. А у него все это было, причем дома. При желании он мог бы изготовить постоянный пропуск в Белый Дом или в Кремль, но там ему делать нечего. Сегодня же ему понадобился даже не пропуск, а табличка на «крокодильчике», и кое-какая маскировка в одежде. Контактные линзы вместо обычных очков, парик и накладные усы. Столкнись он в здании с кем-нибудь знакомым, его все равно не узнают.
