Участок его действительно был спокойным. Тихие переулки, заросшие травой, остатки монастыря, две керосиновые лавки, филиал дровяного склада, булочная, три магазина-распределителя. Мужчин почти не было - все на фронте, мальчишки постарше, живущие в его домах, работали на маленьких соседних заводиках. Делали там стабилизаторы для мин, деревянную тару для снарядов, кожухи к пулеметам "максим".
За год он перезнакомился со всеми, кто жил на его участке, и знал точно: если в третьем распределителе скандал - значит, это Анна Махоркина, зловредная тетка из дома четыре по Дмитриевскому переулку. Если диким голосом кричит хромой Хасан с дровяного склада - значит, опять набезобразничали пацаны с Кропоткинской, если у Насти, буфетчицы в единственной пивной на его участке, глазки словно катаются в масле значит, пиво она продает "балованное".
И он заходил к Махоркиным и беседовал с Анной, стыдил ее, что не к лицу жене фронтовика устраивать скандалы в магазине, вызывал к себе в комнату при домоуправлении родителей пацанов, нашкодивших на дровяном складе, крепко штрафовал буфетчицу, грозясь возбудить уголовное дело. Да разве мало забот у участкового, да еще в городе, да во время войны. Был случай, пришлось применить оружие, дважды в магазине с поличным взял карманников, крадущих у людей карточки. Разное было.
С давних пор, с пограничной службы, все, что его интересовало, записывал Василий Соколов в тетрадку, так он поступал и в милиции. Приедет новый человек, он его заносит в свою "черную книгу", все у соседей о нем узнаёт, на работе деликатно проверяет. Никуда не денешься - дело военное. Так попал к нему в тетрадь гражданин Судин Илья Иосифович, 1897 года рождения, инвалид труда, ранее несудимый, работающий уполномоченным Управления колхозов Азербайджанской ССР по снабжению продовольствием и мануфактурой областей БССР, восстанавливающихся после оккупации.
Илья Иосифович поселился в Зачатьевском переулке, дом пятнадцать, квартира шесть. Человек он был в районе примечательный. Зимой ходил в кожаном пальто на меху, пыжиковой шапке, белых бурках, обшитых желтой кожей. Он часто ездил в Баку и Белоруссию, привозил домой мешки с урюком и сухофруктами, делился с соседями, говорил, что родственники из Баку подбрасывают. Соколов, внимательно наблюдая за его квартирой, отметил, что образ жизни Судин ведет замкнутый, гостей у себя принимает редко, сам, когда бывает в Москве, в основном сидит дома или уходит куда-то с военным в форме летчика.
Соколов побывал в постпредстве Азербайджана, поговорил с кадровиком, тот о Судине толком ничего сказать не смог, дал личное дело. Соколов его прочитал, выписал кое-что. А вот зачем? Да просто так, не нравился ему Илья Иосифович, и все тут. Спроси почему - участковый бы не ответил. Вежливый, здоровается с ним приветливо, на чай приглашал, соседи о нем хорошо говорят. А вот что-то было в нем не то.
Когда Соколов встречал этого розовощекого, добродушно улыбающегося человека, не мог он поверить, что получил Судин инвалидность на Магнитке, не верил, что съедает его застарелый туберкулез.
О своих сомнениях доложил он начальнику угрозыска отделения капитану Платонову. Тот выслушал его, попросил написать рапорт, сказал, что разошлет запросы. Но по нынешним временам бумаги идут долго.
- Жди, - сказал капитан участковому, - работаешь правильно.
Несколько раз приезжали к Судину машины. Все номера их на всякий случай Соколов тоже записал. Мало ли что. Вдруг понадобится.
10 января он в отделение пришел, как всегда, к восьми утра.
- Здорово, Соколов, - дежурный пожал ему руку, - там тебя дворничиха дожидается.
В коридоре на истертой до блеска деревянной скамье сидела дворничиха из дома пятнадцать. Ждала она его недолго, как заметил Соколов, снег у нее на валенках так и не успел растаять.
- Ты чего это, Климова, в такую рань?
- Да как же, Василий Андреевич, несчастье у нас какое. Жилец-то из шестой...
- Судин, что ли?
- Он самый, Илья Иосифович по делам уехал, а у него что-то с газом. Видать, горел, он не выключил, а знаете, как теперь, газ-то по три раза на день перекрывают. Вонища на всю лестницу.
- А я тебе, Климова, зачем? - Соколов начал расстегивать шинель. - Я же не слесарь.
- Так слесаря я позвала. А он ни в какую, говорит, без милиции не пойду. Мало что пропадет или еще как.
- Это он, пожалуй, прав. - Соколов застегнул шинель. - А почем ты знаешь, что жильца нет?
- Так я и в дверь звонила, и по телефону.
- Какой у него номер?
- Г-1-74-78.
- Пойду сам позвоню.
Соколов вышел в дежурку, набрал номер. Двадцать раз басовито и длинно пропела трубка.
"Надо идти, - подумал участковый, - а то, не дай бог, газ скопится, замкнет где электричество, одна искра - и весь дом на воздух".
Идти не хотелось, он добирался до работы из общежития на Шаболовке с двумя пересадками, в трамвае было холодно, как в погребе. Он продрог в подбитой "рыбьим мехом" синей милицейской шинели, ноги в сапогах сделались дубовыми, а главное, от холода у него длинно и мучительно ныло раненое плечо.
Но ничего не поделаешь: идти было надо.
- Я в дом пятнадцать, в Зачатьевский, - сказал Соколов дежурному, там с газом что-то.
- Ладно. - Голос у дежурного был вялый и сонный.
Соколов вышел на улицу, и холод снова сдавил его железным обручем. Снег визжал под подошвами сапог, переулок, заваленный сугробами, казался синим. Где-то за Москвой-рекой, над башенкой монастыря, появилась мутноватая светлая полоска, оттуда в город приходил рассвет.
Соколов шел быстро, и дворничиха в тяжелом тулупе и огромных валенках едва поспевала за ним.
- Ох, - вздохнула она, когда переулок, выгнув горбатую спину, резко пошел вверх, - заморил ты меня, Андреич, жарко.
Соколов, скользя кожимитовыми подошвами, мысленно ругал мальчишек, раскатавших спуск и превративших его в сплошной каток. Он так и не согрелся, дойдя до холодного подъезда дома пятнадцать.
- Слесарь-то где, Климова?
- Ждет наверху.
На площадке второго этажа стоял резкий запах газа, у стены на чемоданчике сидел слесарь.
- Здорово, участковый.
- Здоров, Петрович.
Соколов повернул звонок.
- Не стоит. - Слесарь встал. - Я уже раз десять звонил, без толку.
- Ну, что будем делать? - спросил Соколов.
- Ты власть, тебе и решать.
- Тогда давай попробуем эту дверь вскрыть.
- Тяжеловато. - Слесарь громыхнул спичечным коробком.
- Ты что, Петрович, сдурел, дом взорвать хочешь?
- И то...
- Погоди.
Соколов достал карманный фонарь. Узкий луч пробежал по рваному дерматину двери, осветив четыре замочные скважины.
- Видишь, - вздохнул слесарь, - то-то и оно. Замки-то у него лабазные, ручной работы, из нержавейки. Сам делал.
- Что, замки?
- Да нет. Вставлял. Тяжелые замки.
- Так какой же ты слесарь, раз их открыть не можешь? - разозлился Соколов.
- Это кто не может? Я? - В голосе Петровича сквозила явная обида. - Да если хочешь знать, я по молодости на заводе работал, где для сейфов запоры делали.
- Ты еще про Ивана Грозного вспомни, - зло буркнул Соколов.
Теперь только он начал понимать всю серьезность положения. Газ шел, остановить его было невозможно, в любой момент мог вспыхнуть пожар.
- Посвети-ка мне, - попросил Петрович.
Соколов осветил чемодан, набитый разводными ключами, какими-то металлическими щупами, молотками и отвертками. Петрович, покопавшись минут пять, вынул отмычку, повертел ее в свете фонаря и буркнул что-то непонятное.
- Что? - спросил Соколов.
- А ничего, давай свети на дверь.
Участковый осветил дверь.
- Да не сюда, ниже, - ворчливо сказал Петрович, - вот там, где английский.
Он сунул отмычку в скважину замка, покрутил ею, и вдруг дверь мягко подалась.
- Не закрыл все замки-то... - изумился слесарь.
- Стоп, - скомандовал Соколов, - вы стойте на лестнице, я захожу один.
Он шагнул в пахнущую газом темноту квартиры, повернул налево по коридору и толкнул закрытую дверь кухни. Сначала он ничего не заметил, а только нащупал рукой газовую трубу, нашел кран и повернул его. Потом шагнул к окну, чтобы раскрыть форточку, и обомлел. На полу, прислонившись спиной к плите, сидел человек. Соколов толкнул раму окна и при сером свете утра увидел остекленевшие глаза и белую полоску зубов. Участковый наклонился, взял руку Судина, она была так же холодна, как и снег за окном.
Стараясь ступать осторожно, Соколов вышел в прихожую.
- Климова, - крикнул он, - только не заходи. Здесь дело темное, и ты, Петрович, стойте на лестнице, понадобитесь в качестве понятых.
- Ой, - испуганно вздохнула дворничиха, - а что же там, Андреич?
- Труп там хозяина, такие дела. Где телефон?
- Да в коридорчике на стене.
Сквозняк выдул газ, и Соколов все же решился зажечь фонарик. Он нашел телефон, набрал номер.
