Через год Алиса успокоилась окончательно, а еще через год Сашка пришел к ней на день рождения пятнадцатого июля с букетом ромашек и васильков, всучил их Алисе, дождался, пока бабушка уйдет ставить цветы в вазу и…
– Я не могу так больше, Алиска, – пробубнил он, глядя в пол.
– Чего не можешь? – отвечала она рассеянно, потому что ждала в гости того самого пригожего одноклассника.
– Без тебя не могу! – свистящим шепотом оповестил Сашка, схватил вдруг одной рукой ее за талию, второй за затылок, прижал к себе и полез к ней сухими горячими губами. – Люблю я тебя! Понимаешь, сильно люблю! Никто мне больше не нужен!
Алиса, как и водится порядочной девушке, получившей хорошее, пускай и старомодное воспитание, оттолкнула его, влепила ему пощечину и выставила вон.
Было им тогда почти по шестнадцать…
– Саш, не начинай снова, – попросила Алиса, не желая вспоминать, что происходило между ними после того, как она ударила его и выставила за дверь. – Все давно переговорено. Сколько можно?! Ты мне лучше скажи: что с тем человеком, который меня нашел и в больницу привез? Его наградили?
– Привезла тебя «Скорая», допустим, – нехотя сказал Сашка.
– Но вызвал-то он ее?
– Вызвал он.
– Ну!
– Что ну?
– И где он сейчас? Что это за человек? Я отчетливо помню, как он шел, слышала шаги. Помню, как он остановился возле меня, видела его ботинки и брюки. И что было дальше?
– Ох-ох-ох, Алиска, – пропыхтел Сашка, встал со стула, добрался до своей казенной папки и раскрыл ее. – Беда с тобой, да и только. Причем не мне одному беда.
– А кому еще? – переполошилась она.
– Спасителю твоему, кому же еще, – Саша тряхнул извлеченной из папки бумажкой. – Аристов Петр Иванович, пятидесятого года рождения.
– Надо же! – перебила его Алиса. – Петр Иванович, а я Алиса Петровна. Бывают же совпадения.
– Упаси тебя господь от таких совпадений, – фыркнул с возмущением Сашка. – Петр Иванович всю свою сознательную жизнь провел по тюрьмам и ссылкам. И в тот день, когда тебя нашел, только три дня как освободился. Думаю, что в подъезд он зашел лишь затем, чтобы вновь совершить нарушение закона. С преступным замыслом он туда зашел, думаю я.
– А тут я, – эхом отозвалась Алиса, задумавшись.
– А тут ты! – подхватил он. – Получилось, что он и тебе жизнь спас, и себя от срока уберег… возможно.
– А сейчас-то он где? – Алиса, снова забыв про боль под левой лопаткой, вылезла из-под одеяла.
– Сейчас он сидит.
– Где сидит?! – вытаращилась она, не поняв
– В следственном изоляторе сидит.
– Да за что же?! Он ведь мне жизнь спас! Вы что, с ума сошли совсем, да?! Кто его туда? Ты?!
– Ну… не без моей помощи, Алиска, – честно признался Сашка, он редко врал ей, почти никогда. – Я, когда буйствовал, чуть башку ему не снес. Думал, это он тебя… Потом уже опомнился, понял, что не он. Но он ведь запросто мог быть сообщником?
– Не мог, – Алиса надула губы, глянула на него с укоризной. – Какой ты!.. Не мог он быть сообщником.
– Почему?
– Потому что покушение на меня готовилось, Саш. Думаю, тщательно готовилось. Кто-то вошел в подъезд беспрепятственно.
– Аристов, кстати, тоже не заморачивался этим, – язвительно перебил ее друг детства.
– Отстань, – отмахнулась она от него. – Вот этот кто-то вошел, позвонил в мою дверь, стоял, дождался, пока я пойду к лестнице…
– А зачем ты туда пошла?
– Думала, что замешкалась с замком, и тот, кто пришел, меня не дождался и вернулся к лифту.
– Дальше!
– Так вот, он шел за мной, я помню его дыхание на своей шее.
– Чего же ты не оглянулась? Не позвала на помощь? Чего не заорала?! – взвился Сашка, оперся спиной о стену, наклонился вперед, посмотрел на нее все с той же затаенной болью. – Я же чуть… Я без тебя… Сама знаешь, девочка! Почему так неграмотно? Почему необдуманно? Открыла, вышла из дверей, пошла к лестнице… Господи! Чувствовала, что сзади кто-то есть, и даже не оглянулась. Почему?!
– Страшно было, Саш. Меня вдруг накрыл такой страх, что… Что когда в меня нож воткнули, я даже облегчение мгновенное почувствовала.
– Дура! – рявкнул он, и губы его побелели. – Ох, и дура ты, Алиска! Надо было мне сказать! Ясно же, что тебя пасли! Дома в будний день ты не всегда сидела. Кто мог знать, откуда? В подъезд не так просто войти. Тут либо за кем-то вошли, либо через соседний проникли, там не домофон, а кодовый замок, код известен даже дворовым кошкам… Тебя пасли…
– А я что говорила! Я говорила тебе и следователю, писала заявление в прокуратуру.
– Жалобу?
– Да. О том, что мне отказано в возбуждении уголовного дела по факту гибели Александры Ершиной.
– И чего ты добилась? Возбудили?
– Нет. И там отказали, – Алиса покосилась на возбужденного друга. – Вам только пожалуйся! Так вы… Аристов почему в следственном изоляторе? Он ведь только что освободился, сам говоришь. И человека спас, то есть меня. За что вы его там держите?
– До выяснения обстоятельств, – буркнул Сашка сердито и начал застегивать рабочую куртку. – Вот как все прояснится, может, его и выпустят.
– А кто станет прояснять-то? Кто?
– А хотя бы и ты, – Саша притормозил у двери и снова стал казенным человеком. – Захочешь сотрудничать со следствием, выложишь все, что известно по факту покушения на тебя. Тогда и…
– Отпустите его немедленно!
Алиса сжала кулачки и замахала ими в воздухе, никаким другим образом выразить свою бессильную ярость она сейчас была не способна. Если бы могла вскочить с кровати и добраться до Сашкиной вихрастой макушки, давно бы уже по ней нащелкала или папкой его по горбу огрела.
Разумничался тут, понимаешь!
– Отпустите его, слышишь! Или я… Или я жалобу снова на вас на всех накатаю, включая тебя! – орала Алиса.
– Спасибо, – клоунски поклонился ей друг детства, надвигая форменную фуражку на самые брови. – Чего бы доброго от тебя дождаться!
– Отпусти Аристова, Александр! – зазвеневшим от обиды голосом потребовала Алиса и через силу свесила ноги с кровати, чуть приподнялась. – Отпусти! Ты можешь!
– Нет, не могу. Прав таких не имею. И что я скажу им, девочка?
Этим вот снисходительным «девочка» он называл Алису в старших классах, когда все уже будто бы знал про взрослую жизнь, и сейчас окончательно вывел ее из себя. Держась за спинку кровати, Алиса встала на ноги, взглянула на него, как на врага, и прошипела:
– Ты отпустишь его, потому что он спас мне жизнь! И потому еще… что он мой отец!..
День выписки выдался морозным и солнечным. Алиса не любила такую погоду, у нее всегда слезились глаза. Если приходилось ехать на машине, еще куда ни шло, нацепила солнцезащитные очки, и все. Но идти по улице, заправив дужки темных очков под меховую или вязаную шапку, ей совсем не улыбалось. Она была бы похожа на инопланетное существо. Смешное и нелепое.
Понаблюдав за солнечными бликами, скользившими по замерзшему стеклу, она прикрыла глаза и снова задремала. Очнулась внезапно от то ли шороха, то ли скрипа. Распахнула глаза и тут же увидела его.
Мужчина сидел на стуле возле ее кровати, поставив локоть на коленку, подбородок его лежал на большущем странного серого цвета кулаке. Он внимательно ее рассматривал.
– Вы Аристов Петр Иванович? – сиплым со сна голосом спросила Алиса.
Он со вздохом кивнул.
– Чего здесь делаете?
– За тобой пришел. Тебя же сегодня выписывают… дочка, – добавил он с усмешкой после паузы.
Голос у него оказался неожиданно тонким, почти писклявым, что совершенно не вязалось с его внешностью. Он был большим, даже громоздким. Покатые широченные плечи, сутулая спина, громадные ступни все в тех же лобастых ботинках, которые она уже имела счастье наблюдать.
Землистого цвета лицо его было похоже на старую фетровую шляпу ее покойного деда, которого она не знала совсем, а вот шляпу его, с коей бабуля ни за что не хотела расставаться, Алиса помнила преотлично. Она до сих пор хранилась в ее доме в большой круглой коробке на антресолях – коричневого фетра, изъеденная молью, давно утратившая форму. Лицо у Петра Ивановича было таким же – темным, бесформенным, истыканным оспинами. Некрасивое, изможденное лицо уставшего от жизни, а может, от самого себя человека.
А вот глаза его Алисе понравились. Темно-карие, почти черные, они смотрели на нее из-под лохматых ресниц с азартным авантюрным интересом. Будто Петр Иванович после ее неосторожного заявления и впрямь родство какое-то пытался в ней найти.
Зря старается, чуть не фыркнула Алиса. Ее отец не мог быть уголовником со стажем. Кем он был, она представления не имела, но что не уголовником – это сто два процента. Ее мать, может, и не очень ответственной была в молодости, но очень разборчивой, бабушка говорила. Очень!
Одет Петр Иванович был в сатиновый спецовочный костюм черного цвета. Наверняка его выдали власти, выпуская Аристова на волю. На голове красовался темный берет, поэтому рассмотреть его шевелюру Алисе не удалось. Вокруг шеи в две петли был обернут женский вязаный шарф лиловой шерсти. И уже через минуту Алиса с удивлением узнала этот шарф – он был ее.
