Еще хочу сказать, что у меня есть работа, настоящая, которая позволяет хоть изредка платить по счетам. Однако в описываемое время я находился в продолжительном отпуске, не совсем добровольном и не без сопутствующих проблем, связанных с притоком наличности, профессиональной компетентностью и чувством собственного достоинства. Так или иначе, отпуск возбудил в Пен вполне обоснованное желание найти мне дополнительный источник дохода. Будучи примерной католичкой (в перерывах между страстным увлечением викканством), она каждое воскресенье ходила на мессу, ставила свечку деве Марии и молилась примерно о следующем: «Прошу тебя, о мудрая милосердная Мадонна, успокой душу моей матери, хоть и жила она в плотском грехе, помоги народам мира найти путь к свободе и сделай Кастора платежеспособным».
Впрочем, чаще всего Пен предпочитала не вмешиваться, соблюдая устраивающий нас обоих статус-кво. Поэтому я неприятно удивился, когда она, перестав уповать на высшие силы, рассказала об агентстве по организации детских праздников, которое решила открыть с подругой Леоной и дешевым уличным фокусником, мерзко подведшим ее в последнюю минуту.
— Ну же, Фикс, тебе ведь не составит ни малейшего труда! — упрашивала она, сидя в своей подземной гостиной за чашкой сдобренного коньяком кофе. От запаха кружилась голова, причем не от коньяка, а от крыс, земли, прелых листьев, помета, роз миссис Амелии Андервуд, всего растущего и гниющего. Один из воронов, кажется, Артур, стучал клювом по книжной полке, мешая сосредоточиться. Эта гостиная — логово Пен, центр притяжения, «пентхаус шиворот-навыворот» в недрах уродливого трехэтажного здания, в котором давно, еще при мамонтах, жила и умерла ее бабушка. В гостиной мне было очень не по себе, наверное, поэтому Пен туда и пригласила;
— Ты умеешь творить настоящие чудеса, — вкрадчиво молвила она, — так что фальшивые для тебя вообще пустяк.
Ослепленный свечами и одурманенный фимиамом, я часто-часто заморгал. Образом жизни Пен во многом напоминает мисс Хэвишем из «Больших ожиданий»: использует только подвальный этаж, остальная же часть Дома, за исключением моей чердачной комнатки, застыла где-то в пятидесятых годах, никогда не посещается и не ремонтируется. Сама Пен застыла чуть позднее; подобно мисс Хэвишем, законсервировала свое сердце до надобности и хранит на каминной полке. Я стараюсь на него не смотреть.
В той конкретной ситуации пришлось спасаться праведным гневом.
— Боже, Пен, не умею я творить чудеса! Их просто не бывает! По крайней мере не в таком виде, как представляешь ты. Неужели я похож на волшебника? То, что я умею разговаривать с мертвецами и играть им на вистле, еще не делает меня Гэндальфом Серым, черт побери! И не означает, что в вонючем саду живут феи.
С помощью грубых слов я надеялся изменить ход беседы. Увы, уловка не удалась; такое впечатление, что Пен в своем титане ее предусмотрела.
— «То, что сейчас доказано, когда-то было лишь игрой воображения», — надменно процитировала Пен, зная: Уильям Блейк для меня — непререкаемый авторитет. — Вот... — Она налила в мою чашку чуть ли не двести граммов «ЖанноХО», и по столу побежали грязно-коричневые ручейки. — В колледже ты занимался фокусами, причем весьма успешно. И сейчас все получится, тебе даже тренировка не нужна. За день работы платим сто фунтов, постепенно сможешь рассчитаться со мной за прошлый месяц...
Потребовалось еще много убедительных аргументов, и еще больше арманьяка — столько, что, когда я, пошатываясь, направился к выходу, неожиданно захотелось пристать к Пен. Та шлепнула меня по правой руке и вскользь поцеловала на ночь, причем на ходу.
На следующий день, проснувшись с полной густого тумана головой, я был ей за это очень благодарен. Очаровательная, сексапильная девятнадцатилетняя Пен с рыжими, как осенняя листва, волосами, задорными карими глазами и нахальной улыбкой утром превратилась в совсем другую особу: потухшую, измученную тридцати — с длинным хвостиком — летнюю Пен, ждущую в подземном логове среди воронов, крыс и еще бог знает каких семейных реликвий, принца, отлично зная, где он и во что превратился... Нет, слишком много воды утекло, и крови тоже! Хватит об этом!
Потом, вспомнив, что еще до приставания я дал согласие пойти на детский праздник, я ругался как сапожник. Гейм, сэт и матч Пен и месье Жанно! А я и не заметил, что игра парная.
Короче, имелась причина, пусть даже не совсем уважительная, по которой я оказался среди этих маленьких надменных говнюков, транжиря божественный дар ради ничтожных денег. Имелась причина, по которой я боролся с искушением. Имелась и причина, по которой я перед ним не устоял.
— А теперь, — начал я, улыбаясь словно тыква в День всех святых, — для последнего и самого незабываемого фокуса, перед тем как вы отправитесь набивать животы, мне нужен доброволец. — Я ткнул в Себастьяна. — Вы, молодой человек, из второго ряда! Да, сэр, надеюсь, не возражаете?
Вид у мальчишки был совсем убитый; оказаться в центре внимания для него — значит унизиться, а возможно, и не только это. Но парни постарше уже начали свистеть и улюлюкать, а Питер приказал поднять задницу и идти. Пробираясь к импровизированной сцене, несчастный пару раз споткнулся о ноги, которые вытягивали у него на пути.
Получится довольно жестоко, однако не по отношению к Себастьяну, — нет, этому парню я подарил бы заряженное ружье, пусть использует по собственному усмотрению. А что касается Питера... Ну, иногда жестокость — обратная сторона доброты, а боль — лучший учитель. Иногда боль помогает усвоить, что не все в жизни остается безнаказанным.
Итак, Себастьян подошел к столу и застыл в позе, выражающей смущение и неловкость. Я достал «Брауни» и, подняв защелки, выдвинул мех в рабочее положение. Красная кожа, черное дерево — столетние аксессуары выглядели очень солидно. Я предложил мальчишке потрогать мех, и тот с радостью согласился.
— Пожалуйста, проверь фотоаппарат. Убедись, что все в порядке. Все работает, ничего не сломано.
Себастьян бегло, без всякого интереса, осмотрел фотоаппарат и тут же протянул его мне. Нет, у нас другие планы!
— Извини, — покачал головой я, — фотограф теперь ты. Смотри не подведи, я тебе доверяю.
На этот раз, глянув в объектив, Себастьян увидел, что находится прямо перед ним.
— Ну, там черная пленка, — объявил он, — на линзе.
Изобразив удивление, я сам глянул в объектив.
— Джентльмены! — начал я, обращаясь к гостиной в целом. — Леди! — Пятисекундную паузу заполнили взрывы грубого смеха, толчки локтями и беспардонное тыканье пальцами. — Мой помощник обнаружил нечто удивительное! На линзу фотоаппарата наклеена черная маскирующая пленка, поэтому обычных снимков... — я намеренно запнулся, — на нем не сделаешь. Мы попытаемся заснять духа.
Питер и его дружки презрительно сморщились; такой финал их явно разочаровал.
— Фотографии духа — один из самых сложных фокусов, — совершенно серьезно заявил я, не обращая внимания на издевательские смешки. — Вообразите: преступник освобождается из мешка, в котором его вниз головой привязали к крюку в клетке, а клетку сбросили с летящего на высоте трех километров самолета. Так вот, этот фокус напоминает нечто подобное. Хотя, возможно, он менее зрелищный, он такой же незабываемо бессмысленный. Я кивнул имениннику,
— Питер, снимать будем тебя. Пожалуйста, подойди ко мне и встань у стены. Чем проще фон, тем лучше для фотографий духа.
Питер послушался, всем своим видом демонстрируя, как непросто ему смириться с этой участью.
— У тебя есть другие братья? — тихо спросил я у Себастьяна.
Мальчишка испуганно поднял глаза.
— Нет.
— Ну, может, двоюродный, главное — чтобы ровесник и жил с тобой в одном доме?
Себастьян покачал головой.
— Фотоаппаратом пользоваться умеешь?
Очевидно, эта тема казалась безопаснее — Себастьян явно почувствовал себя увереннее.
— Конечно. Но мой гораздо проще: навел объектив и снимай. Никаких... гм-м... регуляторов резкости или...
Я лишь головой покачал — пустяки, мол, — а потом ободряюще улыбнулся.
— Ничего страшного! Хотя резкость здесь наводится вручную, проблем с ней точно не возникнет. Ведь изображение у нас получится без линзы и обычного света. Однако тебе придется управлять этим. — Я вручил ему грушу, прикрепленную к концу резинового шланга — единственную деталь фотоаппарата, которую мне пришлось заменить. — Сожмешь посильнее, и затвор откроется. По моей команде, договорились?
«Брауни» я не заряжал, наверное, лет десять, однако все необходимое лежало в чемодане, и руки сами знали, что делать. Я достал новую фотопластинку, подцепил уголок защитного слоя, вставил ее на место, а потом ловким движением содрал вощеную бумагу. Профессионал сделал бы все иначе: отчасти потому, что если вставлять пластину при ярком свете, неизбежно ее засветишь. Впрочем, я заправлял фотобумагу, а не пленку. Следовательно, одну стадию обычного процесса мы с Себастьяном пропустили. Затягивая винты, я заметил: в гостиную вошли Джеймс с Барбарой и встали у стены. Что же, в их присутствии реакция обещала стать еще более бурной... Хотя на данном этапе мне было уже все равно: именинник достал окончательно.
