никогда не слышала.
– Что ж, спасибо и на этом, – сказал Клим, не сводя глаз с яблок. – Отрицательный результат – тоже результат. Пойду опрошу других продавщиц. Людей в вашем городе много, на неделю работы.
– Давай, давай! – напутствовала женщина. – Удачи тебе!
Другие продавщицы яблок, подсмотрев, что общение молодого человека с теткой не закончилось актом купли-продажи, вовсе не стали на него смотреть. Куда же пойти? Переночевать на автостанции? Как скучно и грустно. Страшно подумать о том, что будет, когда папа узнает об исключении сына из института. Папа у Клима – человек резкий, всю жизнь проработал мясником в гастрономе. Чуть что не так – бьет наотмашь, как Виталий Кличко. Чтобы устроить своего непутевого сыночка в институт, ему пришлось продать свой мотоцикл «Иж». Теперь на мясокомбинат он пешком ходит.
Клим сделал круг по площади, остановился недалеко от автомобильного колеса и стал отряхивать джинсы от пыли. Может, мужички пригласят его, нальют глоток водки, и что-нибудь умное посоветуют. Например, где раздобыть деньжат на железнодорожный билет до Адлера. На море хочется. Там живет его друг, Ашот Вартанян. Работает шашлычником в открытом кафе. Несколько раз приглашал в гости, только с одной оговоркой: чтобы денег взял побольше. Это условие Климу было труднее всего выполнить.
Мужички его не пригласили. Наоборот, пересели так, чтобы быть к нему спиной. Клим заглянул внутрь автостанции. Там было сумрачно, душно и пахло мочой. Припылил еще один автобус: «Долиновка – Еременское». Из его дверей стали вываливаться мешки вперемешку с людьми. В этой потной мешанине пронзительно верещал поросенок. Клим судорожно сглотнул. Вот уже несколько дней он питался тем, чем угощали его дальнобойщики: хлеб, кефир.
– Эй, парень! – Дебёлая тетка с ящиком яблок под мышкой тормошила его за плечо. – А ты, вообще, сам откуда?
– Из Москвы, откуда ж еще… – почесывая шею, которую кусал какой-то клоп, ответил Клим. – Моя мама – депутат государственной думы Людмила Аристарховна Нелипова. Наверное, ее лицо в телевизоре вам уже глаза намозолили?
Тетке было стыдно признаться, что из всех депутатов она знает в лицо только Жириновского, но на всякий случай кивнула и стала с интересом рассматривать джинсы и кроссовки Клима.
– Надо же, – пробормотала она. – Депутат государственной думы!
Пребывая в некотором смятении, она посмотрела по сторонам, как сделала бы, если бы нашла валяющийся на земле кошелек, и заговорщицки пробормотала:
– Знаешь-ка что, парень. Пойдем ко мне. Нечего тебе тут болтаться, всякую пьянь к себе притягивать. Поможешь мне яблоки снять, а я тебя борщом накормлю.
Она жила в самом центре поселка, в нескольких метрах от центральной площади, где стоял памятник Ленину. Пока шли, Клим рассказал о том, как еще в роддоме его мать отказалась от него, посчитав, что он дебильный; как долгие годы в детском доме он ждал встречи с ней, целыми днями сидел на подоконнике и смотрел в окно в надежде увидеть, как в воротах мелькнет до боли родное лицо. Но мама не приходила, лишь один раз прислала посылку с финиками. Злые дети посылку отобрали, финики сожрали, а ему остался один – раздавленный, похожий на какашку. Клим кушать его не стал, хотя очень хотел, завернул в фольгу от шоколадки, которую выпросил у своего друга, и стал хранить, как самую дорогую реликвию. Когда было трудно на душе и хотелось плакать, Клим прижимал сокровище к губам и тихо шептал: «Мамочка, родненькая, помоги! Забери меня отсюда, мне здесь так плохо!» Но мама не забирала, и вообще не давала о себе знать до тех пор, пока Климу не исполнилось двадцать лет. И вдруг в один прекрасный день к его дому подъехал эскорт из дорогих машин с правительственными номерами, и весь подъезд облепили охранники со страшными лицами, и через живой коридор на третий этаж поднялась Людмила Аристарховна. Она приблизилась к двери квартиры, где жил Клим, перекрестилась и позвонила. Клим открыл, увидел ее, узнал, но даже глазом не моргнул. Ни один мускул на его лице не дрогнул. «Сыночек!» – пробормотала депутат государственной думы и потянула руки к сыну. «Я вас не знаю!» – ровным и холодным голосом ответил Клим и захлопнул дверь перед самым носом женщины…
Тётка вся обрыдалась, пока Клим рассказывал ей эту историю. До самых сумерек он помогал ей снимать яблоки. При ней он снимал их бережно, как она и велела, по одному, аккуратно укладывая на дно плетеной корзины. Как только она ушла в дом подогревать борщ, Клим слез с дерева, тряхнул ствол как следует, и подобрал с земли целый мешок белого налива, который отволок через сад в степь и присыпал его пожухлой травой.
Самогонки она ему не предложила, если не считать молока, а он постеснялся спросить, чтобы не испортить впечатления о себе. Спать совсем не хотелось. Освещенный тусклой лампочкой памятник Ленину, который был виден из окна, притягивал Клима неким таинственным и непознанным содержанием.
– А что, тетушка, – спросил он, тщательно выбирая изо рта горошины черного перца, – имеются ли в вашем городе какие-нибудь дворцы детского творчества или дома культуры?
Тетка весело ответила, что всё давно закрылось, обрушилось и истлело, за исключением разве что частного коммерческого кафе «Алик», где по вечерам собираются непотребная молодежь и развратные девки. Клим с осуждением вздохнул, встал из-за стола и сказал, что перед сном желает пройтись по соседям и поспрашивать про своего героического деда.
Оказавшись на ночной улице, Клим испытал прилив приятной и немного волнующей энергии. Он вспомнил про мешок с яблоками, и уже хотел было отправиться на его поиски, но благоразумно решил, что сейчас не самое подходящее время для бизнеса, и потому решительно двинул на центральную площадь, откуда доносились звуки задорной песенки, которая утверждала, что «все будет хорошо».
Тень от памятника падала как раз на вывеску, и прочитать название заведения не было никакой возможности, как, собственно, и необходимости. Климу и без вывески было ясно, что музыка доносится именно из кафе «Алик», в отличие от которого все остальные торговые точки на площади затаились в кромешном мраке и тишине. У распахнутой настежь двери, прислонившись лбом к стене, стояла коротконогая девушка в вульгарной короткой юбке и, глядя на свои забрызганные туфли, издавала такой звук, будто доктор сунул ей в рот палочку и попросил сказать «а-а-а». Клим осторожно приблизился к дверному проему, в готовности к неожиданным встречам, и зашел внутрь.
Помещение было темным, душным и небольшим, и окурки, которые веселые пацаны кидали с крайнего столика, запросто долетали
