Эпилог. Последний раз Юлька допустила маленький промах, это и беспокоило Дара. На одной из тусовок в туалете она застала плачущую знакомую. Та в порыве ярости поносила Фисуна на чем свет, из-за него у мужа и еще у нескольких уважаемых людей города возникли крупные проблемы на уровне жизни и смерти. Всегда осторожная Юля дала женщине координаты Дара, правда, соврала, будто записку кто-то подбросил в ее сумочку. Знакомая не проявила острого интереса к информации, но записку сунула в бюстгальтер, и женщины принялись говорить на отвлеченные темы. Все.
Герасим, высушав рассказ, потер подбородок. Он был озабочен не меньше Дара, но и не отошел еще от шока.
– Итак, ты у нас убийца... – сказал он, всматриваясь в лицо Осокина, будто искал в нем новые, незнакомые черты.
– Киллер, – поправил Дар.
– Не вижу разницы, – с досадой бросил Гера.
– Я объясню, если ты захочешь услышать. Я не выполняю заказ, если дочь надумала пришить мать, чтобы присвоить квартиру, или надоевшая жена хочет замочить изменника-мужа из ревности. Это не по моей части, я не кровожадный и не жадный. Мой принцип – отстреливать волков. Волков всегда отстреливают, когда их много. Я всегда выясняю, чем те, кого хотят убрать, эти, с позволения сказать, люди занимались, сколько они, карабкаясь вверх, истребили народу.
– Послушать тебя, так ты – современный Робин Гуд, – скептически фыркнул Гера.
– Да куда мне, – буркнул Осокин. – Все гораздо проще, Гера. Знаешь, нет у меня желания принять то, что мне определили: подохнуть медленной смертью. Когда меня посылали на смерть и на убийство одновременно в армии, то не спрашивали, хочу я туда идти или нет. Меня заставили. Не спрашивали и потом, когда за малым не убили и я стал инвалидом, хватит ли мне пенсии. Никого не интересовало мое будущее, может, и я на что сгожусь. Меня сначала использовали на полную катушку, а потом определили место: отстой. Определили те, кого я валю по заказу, ну, или подобные. Это они установили такие порядки, не я. А я умею то, чему меня научили: метко стрелять по цели. Хорошо, Гера, быть порядочным, когда тебя не загоняют в угол, а когда ты в углу, хочется дать по тем рукам, которые тебя туда толкнули. В общем, не будем языками трепать, я виноват перед тобой, каюсь. Но не больше. Перевезу ребят, и ты свободен. Или теперь откажешь им в доме?
– Не откажу, – хмуро произнес Герасим. – Юля будет жить с ними.
– Я не... – попробовала она возразить.
– Будешь! – рявкнул он. От неожиданности она вздрогнула, ведь Герасим впервые позволил себе повышенный, даже слишком резкий тон. Впрочем, он тут же его и снизил, но продолжал упрямо: – Ты будешь делать то, что я скажу. Вы тут все натворили немало, теперь желательно выжить всем, а выживают не поодиночке. Я не разделяю, Дар, твоих взглядов, но и не берусь судить тебя, это на твоей совести. Одно скажу: ты не должен был втягивать Юльку.
– Прости, если можешь, – сказал Дар и вышел.
Он понимал, что сейчас здесь лишний, Юле и Герасиму надо остаться одним.
Во время паузы обоим – и мужу, и жене – стало неуютно. Герасим молчал, потому что был обижен и недоверием, и той жуткой новостью, которую узнал случайно. И вообще он растерялся. Юля тоже молчала, не зная, что говорить.
– Ты его так любишь, что не дорожишь жизнью? – спросил тихо Герасим.
– Между прочим, жизнью я обязана ему, – сказала она. – Конечно, я люблю Дара, но это ничего не меняет. Я и тебя люблю.
– Всегда хотел это услышать и услышал, – грустно произнес он. – Правда, момент не совсем подходящий...
– Гера, прости меня, – вдруг огорошила его Юлька.
Огорошила потому, что она всегда забывала просить прощения, когда была неправа. Наверное, до сих пор она не считала себя таковой. Выходки Юльки он принимал за чудачества, небольшой сдвиг по фазе, относился к ним терпимо. Ему не пришлось пережить то, что досталось на долю Дара, Юльки, Вия, поэтому Гера всегда чувствовал себя чуточку неловко рядом с ними, хотя это глупо, что он понимал прекрасно. Но есть вещи, которые он никогда не поймет, какие б ни были причины. Герасим не принимал выбранную Даром профессию, и участие Юльки в его делах не мог оправдать ничем. Но сейчас, если он не пересилит себя и не простит, что из этого получится? Сколько той жизни, чтоб вмертвую стоять на принципах, испортить себе и им существование?
Гера протянул руку Юле, та пересела к нему на подлокотник, обняла и еще раз сказала: прости.
– Ну, Марьяна, давай, рассказывай еще раз и показывай, как было дело, – сказал Ипсиланти. – Но со всеми подробностями.
Свою машину он поставил на то место, где был обнаружен автомобиль Елецкого. Два оперативника по ходу дела изображали действующих лиц. Марьяна, уткнув нос в воротник шубки, сначала издала тяжкий вздох недовольства, после начала:
– Когда он свернул с дороги, я не обратила на это внимания. Да кто бы его заподозрил? Расплатилась я с ним по-честному, отдала и за автоген, и пачку евриков кинула по пятьдесят. Что, мало? Да он таких бабок сроду не видел, урод...
– Марьяна, по существу, – прервал поток ее возмущений Георг.
– Ну, вот. Еду я, не подозреваю, какую каку он припас для меня. Вдруг Радик остановился. Смотрю – темно, машины не едут навстречу. Спрашиваю, мол, где это мы? Извини, говорит, мотор заглох. Я ему: ремонтируй, кретин. А он: сейчас. Вышел. Копается в моторе, я сижу в машине, в окно пытаюсь разглядеть хоть что-нибудь... А ни хрена не видно, и странное у меня ощущение появилось, будто я на «Титанике» в открытом океане, айсберга только не хватало, но и он скоро прибыл. Радика не вижу, чего он там делает – тоже, крышку-то он задрал, в смысле капот. И вдруг слышу, вроде шепчется. С кем это ты там? – спрашиваю. В ответ – молчок. А потом крышка закрывается, и вижу я уже не одного Радика, а еще и какого-то мужчину. С пистолетом. Представляете?
– Как этот второй оказался здесь? – полюбопытствовал Краснов.
– Ой, ну сами же просили по порядку, догадалась про него я уже после всего, – возмутилась Марьяна. – Думаете, мне приятно вспоминать?
– Хорошо, хорошо, молчим, – успокоил ее Краснов.
– Ну и... – подгонял Ипсиланти.
– Короче, я обомлела. Думаю: только б не кокнули из-за бабок. Трясусь. А тот, незнакомый мужик, пистолетом показывает Радику, мол, на место иди. Смотрю, Радик в штаны наложил, лепечет, мол, что такое, я ж тебе доверял... то есть мужику доверял. И садится рядом со мной... – В этот момент оперативник, изображающий Елецкого, упал на сиденье водителя. – Да, так и было. Знаете, я хоть и в шоке была, чуть не описалась, а при памяти. Мне стало понятно, что они в заговоре против меня, но мужик все переиначил, со своим планом приперся. Меня такое возмущение взяло, так обидно стало... Ну, Радику и говорю: «Ах, ты мудак!». И в волосы ему вцепилась...
– Стоп, Марьяна, – остановил ее Ипсиланти. – Покажи, как ты это делала.
– Что... за волосы его таскать? – указала она пальцем на оперативника.
– Не сильно, просто покажи.
Марьяна, извинившись – она все же воспитанная женщина, – запустила пальцы в волосы оперативника и продолжила:
– И тут он меня поцарапал. Случайно. Мы ж в одежде, неудобно. Он отбивался, но у меня силенок поболе, чем у него. Он лапы ко мне тянет... – Оперативник смешно замахал руками, Марьяна его ударила по рукам и снова вцепилась в его голову, тот немного поморщился, видимо, сильно ухватила. – Когда я его по рукам огрела, тогда и поцарапал он меня. Но я не почувствовала. И вдруг мужик с пистолетом заорал на нас: «Руки по швам»! Я оттолкнула от себя Радика, сильно боялась того мужика. А он, Радик, сидит, матами, как мой покойный муж, сыплет. И тут... знаете, это полной неожиданностью для меня явилось... мужик выстрелил в Радика. Через лобовое стекло – пах! Я так и прилипла к сиденью. Нет, ну, страшно же! А тот, с пистолетом, обошел машину, открыл мою дверцу и говорит: «Где деньги»? И пистолет перед моим носом держит. Я говорю: отдам, отдам, только прошу не убивать меня, а он опять спрашивает: «где деньги?» Нет, он не спрашивал – рычал, как собака на цепи. А деньги я положила в баул на самое дно. Ну, ему и отвечаю: бабки в багажнике. Он не убил меня, наверное, хотел сначала удостовериться, что бабки со мной, приказал выйти, достать сумку. Поднял он крышку багажника, я туда полезла... И представьте: у меня хватило ума сказать, что не помню, в какую сумку положила. Он мне велел достать обе. И тут мне пришла идея... ну, как будто я не могу поднять баул. Он меня оттолкнул, наклонился к багажнику... Знаете, мне очень хотелось жить, от этого, думаю, и сил прибавилось, хотя вообще-то я никогда хилой не была. Короче, тут я изо всех сил багажником по нему как...
– Э! Потише! – выставил руку, защищаясь, второй оперативник, изображавший незнакомца и нырнувший сейчас в багажник.
– Да не бойся, я не собираюсь по тебе грохать багажником, а то влепите мне...
– Дальше, – приказал Ипсиланти.
– Я его багажником – бах! Он от боли крякнул. Ну-ка, по позвоночнику-то железкой заехать... Но я на этом не остановилась. Быстро подняла багажник и еще раз даванула по мужику. У него ноги подкосились, смотрю – обмяк. Я подумала, что грохнула его. Меня такой ужас прихватил... Но ужас ужасом, а спасаться надо. Я схватила свои сумки, нашла пистолет – он, я видела в багажник упал, – и побежала к трассе. Думала пешком добираться до аэропорта, но повезло – такси попалось. Все. А, да! Еще я чуть в машину не врезалась, когда к трассе бежала в темноте не разглядела ее. На этой машине, наверное, тот мужик приехал.
