- Что?
- Захватывают заложников, чего же еще. И после этого сообщают полиции, что если наркоту не возвратят к вечеру, заложники будут расстреляны. Полиция бегом к военным за товаром, но те и не пошевелились отдать его. Полиция в крик: что скажет общественность?! Вы подумали, что будет с заложниками?! Военные говорят: дайте нам самим с этим разобраться и не мешайте. Договариваться с мафиози предоставили Вонгу. Но прежде, чем начать с переговоры, он напряг всю свою агентурную сеть. Через несколько часов все семьи мафиози, что жаждали заполучить товар обратно, были у него в руках. Он загреб всех, включая троюродных тетушек и семиюродных дядюшек и только тогда начал переговоры, сразу выдвинув встречное требование: мол если через час все заложники не будут отпущены, он начинает расстреливать по одному члену семьи каждого мафиози, а этих главарей было, если не ошибаюсь, трое. Те сразу пошли на попятную: не хотите отдавать товар -- не надо, тогда заплатите 10 миллионов батов и заложники будут выпущены, но и ты, командир, отпускаешь наши семьи. "Через тридцать минут, - ответил Вонг. - Не через час, а через тридцать минут заложники должны быть освобождены, иначе ваши семьи будут расстреляны полностью, все без исключения".
- И?
- Заложники были освобождены, и не через полчаса, а через десять минут.
Если Семен Геннадьевич и хотел утешить ее, то добился обратного. Кате стало жутко. Нет уж! Как ни хотелось ей сбросить с себя груз секретов, которые оправдали бы ее и, открестившись от Вонга, заявить, что между ними ничего не было, она все же помолчит. Так будет лучше. Вонг со своим каменным самообладанием, как-нибудь переживет потерю своей репутации.
Лично она чувствовала себя после допроса изгаженной, как если бы в ее душу залезли грязным сапогом и будь ее воля, она бы все чистосердечно выложила Дракону, чтобы избежать той гадливости, что налипла на нее. Для нее вдруг приобрело смысл и весомость понятия чести, из-за которого раньше стрелялись на дуэли и незапятнанной репутации, которую отстаивали ценой своей жизни. Пусть бы ее арестовали и посадили за решетку, зато она не маялась сейчас так и не терпела бы невольную фамильярность Семен Геннадьевича, который даже не замечал этого. Это больно задевало и без того взвинченную, еще не отошедшую от унижения на допросе, Катю. Но все ее прекраснодушные высокие порывы, разбивались о железную волю Вонга, которой он ее сковывал. А теперь еще появился этот нешуточный страх перед ним.
- Ну хватит уже развозить эту сладкую жижу, - Семен Геннадьевич взял ее за руку и встал. - Не хочешь мороженое, так и скажи. Лучше пойдем на рыбный рынок. Сумочку не забудь.
- Опять! - перепугалась Катя, решив, что он снова затащит ее на лодки.
Но эта часть рыбного рынка отличалась цивильностью, она шла вдоль набережной и имела ряд небольших ресторанчиков. Вот в одном из таких ресторанчиков под открытым небом, отделенным от движущегося людского потока рыбацкими сетями, Семен Геннадьевич и заставил ее попробовать жареные гребешки с белым вином, а когда им принесли по пиале печеных мидий и мисочки с острым соусом, началось самое забавное.
Чтобы расправится с мидиями нужно было сначала съесть одну, а потом, орудуя пустой раковиной как щипцами, вытаскивать остальные из панцирей и обмакивая в соус, съедать. Приноровившись, Катя с похвальной ловкостью уничтожила свою порцию. Ей нравились не столько мидии, как сам процесс поедания.
После они побывали в мясном ряду, где Катя с восхищением наблюдала за уличным кулинаром в белом поварском колпаке и переднике. Он виртуозно управлялся с кусками свинины, жонглируя ими над сковородой с кипящим маслом. Грех было отказать себе в удовольствии и не попробовать хоть кусочек столь артистически приготовленного блюда, а под холодное пальмовое вино сочная и нежная свинина шла особенно хорошо.
У огромного стола, куда складывали пожертвования для какого-то храма, ее напугала пронзительно закричавшая обезьянка, выскочившая из груды цветов и фруктов, вызвав у окружающих дружный смех.
Прямо у уличного алтаря Будды увешанного цветочными гирляндами, Катю чуть не стошнило, когда она увидела в корзине огромных шевелящихся личинок, которых Семен Геннадьевич непременно желал попробовать. Ему пришлось пообещать Кате горячего крепкого кофе и не пробовать этого "кошмарного деликатеса", чтобы она, наконец, прекратила обниматься с деревянной статуей Будды уличного алтаря. Тогда они пошли искать кафетерий, который Семен Геннадьевич "отлично помнил, был где-то здесь...". Они кружили по рынку, бестолково толкаясь, а кафетерий так и не попадался. Зато Катя с удовольствием общалась с улыбчивыми тайцами, заучив с помощью Семена Геннадьевича несколько расхожих фраз.
- Кхоп кхун (Спасибо), - говорила она, когда ей в руку сунули лонган - мягкий и сочный фрукт.
- Кхо тхот, - извинялся Семен Геннадьевич, чуть не налетев на сувенирный лоток со статуэтками Будд, разноцветными веерами и связками четок.
- Ю тхи най? - спросил он у какого-то тайца о кафе. Тот махнул в сторону противоположную той, куда они шли и Семен Геннадьевич, спохватившись, оттащил Катю от вцепившейся в нее торговки благовонными палочками, сующей ей под нос одну из них.
- Похоже мы забрели на блошиный рынок, - почесал он свою гладкую макушку с удивлением оглядываясь, - которого я что-то не помню... Разве он здесь должен быть?
Когда они прошли мимо прилавков с одеждой, кустарными изделиями, видеокассетами и еще какого-то старья, то решили уже, что надо повернуть обратно и тут Семен Геннадьевич, потерявший терпение, начал расспрашивать о кафе всех попадающихся на их пути торговцев.
У Кати уже не было сил смеяться, видя с какой агрессивностью, обычно приветливые, улыбчивые тайцы, отгоняют назойливого фаранго от своих товаров и, как искренне удивлялся каждый раз Семен Геннадьевич, почему, вдруг, перестали понимать его тайский.
- Они же здесь, в Чиангмае, дикие, не то, что в Бангкоке, где туристов больше чем самих тайцев, - сокрушался он.
- Мне кажется, что мы здесь уже проходили, - Катя кивнула на хихикающую тетушку, торгующую зонтиками и соломенными шляпами.
- Ты все придумываешь, рыба моя, - беспечно отмахнулся он от нее, но уже через минуту озабочено погладил себя по лысине, глядя как продавец бус вдруг замахал на них руками. - Он говорит, что мы только и делаем, что бестолково ходим вокруг его лотка. Ничего себе, а?
Закончилось их блуждание тем, что едва стоящий на ногах Семен Геннадьевич с повисшей у него на руке, обессиленной от смеха Катей, наткнулся на полицейского.
Представитель власти вежливо осведомился, может ли он чем-нибудь им помочь. Не надеясь уже на свой тайский, Семен Геннадьевич, подкрепляя свои слова жестами, попросил отвести их в то растреклятое кафе, которое они вот уже битый час не могут отыскать. Под конец своей речи, чтобы полицейский окончательно понял его, он изобразил, что пьет из чашечки кофе, для большей убедительности, оттопырив при этом мизинец. Катя не в силах уже вынести этого зрелища, уткнувшись в его плечо, больше стонала, чем смеялась. Семен Геннадьевич, глядя на серьезного полицейского, так ничего и не понявшего из его пантомимы, приуныл. Вдруг полицейский сделал им знак следовать за ним и, тут уже испугалась Катя, что вместо кафе их отведут сейчас в участок.
- За что? - возмутился Семен Геннадьевич ее предположению.
- За то наверное, что приставали к торговцам.
- Ну, тогда нас, скорей всего поведут осматривать местный вытрезвитель, - сказал он, и вдруг громко и радостно выругался.
Через минуту они стояли у кафе, озабочено разглядывая его витрину мимо которой проходили не раз, безуспешно разыскивая его.
- Кхоп кхун, - сложив ладони, поклонился благодарный Семен Геннадьевич полицейскому, умудряясь произнести это как "хлоп кун".
Полицейский, сохраняя серьезность, кивнул и, посмотрев на задохнувшуюся от нового приступа смеха, Катю, вдруг сделал характерный жест, так хорошо знакомый каждому русскому - щелкнул себя по шее пальцем и, покачивая головой, пошел дальше.
- Ты глянь, Катюха, родина и здесь напоминает о себе, - удивлялся Семен Геннадьевич, открывая перед Катей дверь в кафе.
Их окутал густой терпкий аромат кофе и сладкой сдобы. Устроившись на мягких банкетках, они блаженно вытянули гудящие ноги.
- Что будешь пить?
- Кофе
Семен Геннадьевич рассмеялся.
- Я анекдот вспомнил. Посетитель официанту: "Можно мне кофе", на что официант ему: "Откуда мне знать: можно вам кофе или нет".
- Ну, пожалуйста, пощадите меня... - стонала Катя. - У меня уже нет никаких сил смеяться...
Заказав по чашке кофе, они принялись вспоминать в какой стороне оставили "Хонду". Принесли кофе и отхлебнув его, Катя поморщилась - оно имело странный привкус и казалось очень крепким. Семен Геннадьевич, напротив, хлебнув его, недоверчиво причмокнул и, озадаченно посмотрев в чашечку, быстро допил то, что там оставалось.
