Я не стала рассказывать, как давным-давно тамаркина Маркиза одним ударом лапы раз и навсегда отбила у меня охоту нежничать с сиамами. Когти эта аристократка не убирает принципиально.
– Это правильно. Только Васька наш разницы не делает, что свой, что чужой… никому в руки не дается. Главное, поесть не отказывается, только корми! А попробуй погладить – без руки останешься. Разве так можно? Я вообще не понимаю, зачем нужна кошка, если ее потискать нельзя? Да что про этого паршивца разговаривать! Вы ведь к нам в первый раз пришли? Хотите в школу записаться?
– Вообще-то, не совсем. Я работаю в детективном агентстве, и у нас возник вопрос, на который вы, я думаю, без труда ответите.
Она ответила, действительно, без труда, но совсем не так, как я ожидала.
– Нет!
Короткое слово прозвучало резко, как удар хлыста. И Людмила смотрела на меня уже не с доброжелательным интересом, а откровенно неприязненно. Я сделала шажок назад и осторожно поинтересовалась:
– Что нет? Почему?
– Все нет. Ни на какие вопросы я отвечать не буду.
– Но мне нужно всего лишь заглянуть в документы…
– Нет! – теперь она взвизгнула так, словно я предложила ей поджечь школу, а всех учениц расстрелять на главной площади города.
– Да что вы как нервно реагируете?
– Я? Разве? – она облизнула губы. – Вам показалось. Я имела в виду, что не уполномочена.
– А кто уполномочен? – терпеливо спросила я.
– Директор школы. Елизавета Максимовна. Госпожа Санчес.
Ответ прозвучал так, словно Людмила говорила о трех разных людях. Но, исходя из простой житейской логики, я предположила, что речь идет, все-таки, об одной женщине – Елизавете Максимовне Санчес. Искренне надеясь, что логика меня не подвела, я кивнула:
– Хорошо. Я готова поговорить с госпожой Санчес.
– Она сейчас занята, – девушка взглянула на часы. – До конца урока десять минут.
– Надеюсь, вы позволите мне ее подождать? – я постаралась задать вопрос холодно и изыскано-любезно, но получилось просто обиженно.
Впрочем, хватило и этого, милой девушке стало стыдно.
– Извините, – она улыбнулась мне, пусть и с некоторым напряжением. И объяснила: – У нас были неприятности в прошлом году. Тоже приходили, смотрели документацию. Конечно, у нас все абсолютно прозрачно и никаких претензий в результате, не было, но нервы потрепали!
– Меня вовсе не интересует ваша документация, – торопливо заверила я, боясь спугнуть ее хрупкое доверие. – Мой один-единственный вопрос касается одной из учениц вашей школы.
– Все равно, без разрешения директора я вам ничего не скажу и ни одной бумажечки показать не могу, даже краешка! – она прижала кулачок к груди.
– Я поняла. И я подожду. Вы позволите здесь присесть?
– Да-да, конечно. А может, хотите посмотреть урок?
– Это можно? Разумеется, я лучше пойду, посмотрю.
– Конечно, можно, – старший менеджер Людмила так неожиданно просияла улыбкой, что я вздрогнула.
Надо же, как у нее резко настроение меняется. Когда в коллективе есть такой человек, работать становится очень сложно. Как на минном поле – все время ждешь взрыва, и каждый раз он происходит неожиданно.
А девушка продолжала весело щебетать:
– У нас очень многие так начинают: сначала приходят посмотреть, а потом так увлекутся, что бегут в школу записываться. Фламенко, что вы хотите!
Она вскинула руки, задрала подбородок, качнула бедрами и топнула ногой. На мгновение ее фигурка стала почти точным подобием силуэта на стене – только там юбка была длинная и развевающаяся, а на Людмиле прямая и короткая.
– Вы тоже танцуете?
– А как же, – теперь Людмила рассмеялась и сделала изящный, почти балетный пируэт. – Здесь все танцуют! Мы так живем, понимаете?
– Весело живете, – если бы не сцена, произошедшая минуту назад, я бы, наверное, позавидовала.
– Не в этом дело. Видите ли… простите, а как к вам обращаться?
– Рита, – я зачем-то сделала что-то вроде легкого реверанса, очевидно общая атмосфера подействовала.
– Так вот, Рита, фламенко – это не веселье. Это не просто танец, это целая философия. Выучить движения не так сложно, но фламенко танцуют не ногами, фламенко танцуют душой! И словами этого не объяснить, это надо видеть, а потом самой попробовать… пойдем!
Танцуют душой? Не знаю, не знаю. Если это так действует на нервы, я против!
Мы прошли через узкий коридорчик, миновали поворот с табличкой-стрелкой «раздевалка» (черное на красном, а как же!), и подошли к большим застекленным дверям. Здесь хорошо была слышна музыка, неровный топот и веселый женский голос, ритмично выкрикивающий:
– И-и-раз! И-и-молодцы, девочки! Катя, подбородок выше! И-и-ножкой! И-и-ножкой! Светлана, подбери живот! И-и-раз! Плечики держим!
Людмила осторожно приоткрыла дверь и поманила меня.
– Смотрите, – прошептала она. – Эта группа занимается всего полтора месяца, а какие стали красавицы!
Я послушно заглянула в щелочку. Мне была видна только часть просторного зала, но этого было достаточно. «Девочек» было десятка полтора. Все в черных обтягивающих кофточках и ярких пышных юбках. И все в туфлях на невысоких устойчивых каблуках. Они стояли ко мне спиной – точнее, не стояли, а топали, вертелись и подпрыгивали, повинуясь музыке и командам стройной женщины лет сорока. Очевидно, это и есть преподаватель и владелица школы фламенко, госпожа Санчес. Я указала на нее взглядом, вопросительно подняла брови.
– Елизавета Максимовна, – подтвердила Людмила.
Женщина запела, ритмично хлопая в ладоши, и закружилась на месте, стуча каблуками. Ее ученицы послушно подхватили песню, повторяя движения… в меру сил пытаясь повторить. Более или менее удачно получилось только у троих – они были и постройнее, и погибче. У остальных изящество заменялось усердием.
– На каком языке они поют? – шепотом спросила я.
– На испанском, естественно, – Людмила посмотрела на меня с удивлением. – Изучение испанских народных песен входит в обязательную программу курса. Надо же пропитаться мелодикой.
– А-а, – я понимающе покивала. Действительно, какие же могут быть танцы, если мелодикой не пропитываться?
Смотреть и правда оказалось интересно. И действительно тоже захотелось танцевать. Не настолько, конечно, чтобы «бежать, в школу записываться», но на том, что я постукиваю по полу каблуком в такт музыке, я себя поймала. Людмила это тоже заметила.
– У вас хорошее чувство ритма, – прошептала она.
Улыбка, которая сопровождала эти слова, была исключительно профессиональной – улыбались только губы. А взгляд… Странно, мы ведь только что, кажется, выяснили отношения. Тем не менее, у меня было четкое ощущение, что Людмила продолжает воспринимать меня как неприятность, причем неприятность серьезную. И теперь пытается просчитать, какие необходимо принять меры, чтобы нейтрализовать мое негативное влияние.
Урок закончился. Елизавета Максимовна выключила магнитофон и захлопала в ладоши.
– Спасибо, девочки!
«Девочки» тоже зааплодировали, расслабились и загомонили, обмениваясь впечатлениями.
– Подождите минуту, – попросила Людмила и скользнула в зал.
Ученицы потянулись к выходу, и мне пришлось отступить в глубину коридора, так что я не могла видеть, как старший менеджер разговаривает с директором школы. А жаль. Интересно, как ко мне отнесется госпожа Санчес?
Елизавета Максимовна отнеслась ко мне спокойно и деловито. Она вышла из зала последней и кивнула:
– Добрый день. Давайте пройдем в мой кабинет.
И легко зашагала, словно поплыла по коридору. Черный лебедь. Одиллия. Я потрусила за ней, просто физически чувствуя свою неуклюжесть.
Кабинет директора школы оказался маленькой комнатой, интерьер которой ни чем не отличался от того, что я наблюдала в холле. Отсутствие окон, черные фигурки на красном фоне и мягкие кожаные диванчики вдоль стен. Если там и имелось место для работы с документами, то я его не заметила. То есть ничего похожего на письменный стол или секретер! Немного странно для кабинета, правда?
– Присаживайтесь, – Елизавета Максимовна указала мне на один из диванчиков, – и я отвечу на ваши вопросы.
– Спасибо.
Я постаралась опуститься на диванчик как можно изящнее – рядом с этой женщиной хотелось двигаться плавно и элегантно, живот сам собой втягивался, а плечи расправлялись. Мало того, сразу возникали мысли, к которым я в обычном состоянии не склонна: например, что все жареное, острое и сладкое чуждо человеческой природе, а подъем в шесть утра с последующей пробежкой и контрастным душем – наоборот, очень даже этой природе свойствен. И, разумеется, та же самая природа просто требует занятий танцами, а конкретнее – фламенко.
