– Да… Он хотел, чтобы я поскорее оставила тебя в покое. Да, он говорил мне что-то такое, я помню… Воспитывал, нес, честно говоря, всякую ахинею.
– Правильно, я это слышала… А что было потом? Потом, когда вы думали, что меня в передней нет и я не слышу вашего разговора?.. Он сказал тебе, чтобы ты продолжала притворяться сумасшедшей. Зачем? Что вы против меня затеваете?
– Мы? Да ты что, Аня! Я ничего такого не помню! Этого не было!
– Ты лжешь…
– Я не лгу!
– Он еще угрожал тебе, что если посмеешь недопустимым образом выйти из игры, то тебе же не поздоровится… Было такое?
– Я не помню…
– Вы все лжете, лжете… И что это за квартира? Ты хотя бы представляешь, сколько она может стоить? Сотни тысяч долларов! Это без ремонта. Сколько там комнат?
– Четыре, – не задумываясь, ответила Маша.
– Вот именно! Откуда у тебя, простой девчонки, такие деньги?
– Не в деньгах счастье, – отмахнулась Маша, откинулась на сиденье и закрыла глаза. – Все это пустое. А ты – садистка. Видишь же, что человеку плохо, и говоришь всякие глупости. Да в гробу я видела твоего мужа. Он – эгоист… Давно хотела тебе сказать…
– Глупо было надеяться, что ты признаешься… Надо было оставить тебя там на лестнице, на растерзание этому парню, и все…
– Ну и оставила бы. Я и сама уже устала от тебя, твоей опеки и твоих подозрений. Я не просила, чтобы ты подбирала меня на дороге. Ты сама сделала это. А за лечение я деньги верну. У меня есть деньги. Вот открою квартиру, возьму свою карточку, сниму со счета и расплачусь. Это не проблема.
Анне захотелось плакать от обиды. Мало того, что эта девчонка затевает против нее что-то вместе с Григорием, так она же еще, неблагодарная, сознательно делает ей больно, унижает ее и сводит на нет все усилия, направленные на то, чтобы помочь ей. Что может быть обиднее, чем услышать, что она собирается вернуть деньги за лечение?..
Она уже и подумать не могла, что Маша не имеет никакого отношения к Григорию и что ей на самом деле плохо и она страдает потерей памяти. Теперь она лишь себя ощущала жертвой интриги и страдала от этой мысли. Но ссориться окончательно с Машей или тем более выставлять ее на улицу сейчас, до того, как все разъяснится, она тоже не могла. Ей теперь не терпелось выяснить, какую роль во всем этом играет Григорий. Кроме того, в голове по-прежнему не укладывалось, как это могло случиться, что их встреча с Машей на трассе была кем-то спланирована. Но что еще можно было предположить после подслушанного ночью разговора? Что?
Они вернулись домой и сразу же разошлись по разным комнатам. Анна, видя, как за Машей закрывается дверь спальни, испытала чудовищный приступ одиночества, и теперь сидела, забравшись с ногами в кресло, потерянная, не зная, как ей дальше жить, как себя вести, и боясь даже предположить, что ждет ее в ближайшем будущем. Ее скоропалительный роман с Матайтисом именно сейчас почему-то приобрел налет вульгарности и ничем не оправданного легкомыслия. И ей снова, в который уже раз, захотелось, чтобы все поскорее закончилось, чтобы из ее жизни исчезли все, абсолютно все: и Маша, которая Дина, и Григорий, и Матайтис. Михаил, она была уверена, остался уже в прошлом. И это утешало. Одной проблемой меньше.
Закрыв глаза, она предалась мечтам о том, как же это будет замечательно, когда она снова будет просыпаться в полном одиночестве и тишине, долго плескаться под душем, не спеша и приятно завтракать, слушать музыку, вязать, совершать длительные прогулки по Ботаническому саду, ходить по магазинам и находиться в состоянии полного покоя. Как мертвец. Она вздрогнула от собственной же нелепой мысли. Или от телефона? Она взяла трубку. Голос Максима привел ее в чувство.
– Привет… Как дела? – Голос ее предательски дрожал. А как же иначе, ведь она только что предала его в мыслях.
– Нормально. Я освободился, так что могу прямо сейчас за тобой заехать. У меня есть адрес кастелянши, которая отвечает за камеру хранения. Кроме того, мы же запланировали с тобой сегодня навестить тех женщин-рожениц…
– Я помню.
– У тебя какой-то странный голос. Ты что, плачешь?
– Нет… – всхлипнула она. – Все нормально. Просто я устала… Кстати, напомни мне, как зовут этих женщин? Среди них есть Дина?
– Да, Дина Казарина. Это имя я хорошо запомнил. Оно яркое, звонкое. Ты хочешь сказать…
– Да, консьержка назвала ее Диночкой. Да и вообще, она вела себя так, словно эта Маша на самом деле живет в одной из тех шикарных квартир. Маша сказала ей, что потеряла ключи, что у нее будто бы сумочку украли, и Валентина, консьержка, предложила вызвать дворника, чтобы тот помог ей попасть в квартиру. И мы чуть было не поддались соблазну, представляешь?
И Анна со всеми подробностями рассказала Матайтису все, что произошло с ними в Старопименовском переулке, упомянув и парня, который бежал за ними…
– Валентина бросила нам вдогонку, когда мы убегали, что этот парень вроде бы приходил несколько раз к Дине, но тогда у нас не хватило ума остановиться. Мы испугались. Точнее, испугалась я, и мой страх передался Маше. Вернее, Дине…
– Значит, она его не узнала?
– У нее практически не было времени… – Говоря это, она пожалела, что в ту минуту рядом с ними не было Максима. Уж он бы не растерялся и погнался за этим парнем, чтобы только поскорее выяснить, кем он приходится Дине. – Зато мы узнали, как зовут ее парня. Герман. Он тоже, по словам Валентины, приходил к ней… Вот и получается, что Дина на самом деле там жила.
– А что же в этом удивительного?
– Не знаю… Но когда я представила себе, что мы с помощью дворника взламываем замки и входим в квартиру, а она, оказывается, принадлежит совсем другим людям, мне стало не по себе. Я подумала, что Дина могла там жить не в качестве хозяйки, а, скажем, домработницы, или гостьи, или просто родственницы…
– Но почему ты не допускаешь мысли, что это ее дом?
– Не знаю…
– А по-моему, тот факт, что Дина живет в Старопименовском переулке, в дорогом доме, и может являться зацепкой к тому, что с ней произошло. Может, она богатая наследница или что-нибудь в этом роде…
– Я тоже думала об этом…
– Значит, так. Я сейчас приеду, и мы поедем к кастелянше. И будет лучше даже, если мы возьмем с собой Машу. А вдруг эта женщина узнает ее и согласится проехать в больницу и выдать ей ее вещи? Представляешь, как это было бы кстати? Там могли бы оказаться ключи от квартиры, деньги, какие-то вещи и, быть может, документы!
– Хорошо, приезжай. А я постараюсь уговорить ее поехать с нами.
Анна отключила телефон и заглянула к Маше. Она нисколько не удивилась, увидев ее заплаканное лицо.
– Я вспомнила, – сказала она, – вспомнила ту ночь… Мне тогда не спалось. Я вышла на кухню, чтобы попить воды. И почти сразу же туда пришел твой бывший муж. Он испугал меня… просто я не ожидала и вздрогнула от звука его шагов… Он спросил, как я себя чувствую, не вспомнила ли я еще что-нибудь. Я сказала, что нет. Возможно, он почувствовал мое неприязненное к нему отношение. Я же и сегодня сказала тебе, что он не нравится мне, что я считаю его эгоистом… Но это лишь эмоции. И вообще, это не мое дело. Так вот…
– Но почему ты считаешь его эгоистом?
– Это же видно. Кроме того, он злой… Мне кажется, что ты его совсем не знаешь.
– Он приставал к тебе? – Анна после этих слов готова была предположить все самое худшее.
– Нет, хуже. Он ясно дал мне знать, что я мешаю вам. Точнее, ему. Ему что-то нужно от тебя, вот он и приходит сюда. Но он неискренен в своих чувствах к тебе…
– Так что он тебе говорил? Ты можешь вспомнить дословно?
– Да… Он начал с бирок. Сказал, что эти бирки, эти отвратительные бирки не имеют ко мне никакого отношения, что это недоразумение… А потом он посоветовал мне как можно скорее обратиться в милицию…
Здесь Маша сделала паузу и взглянула Анне прямо в глаза, ища, по всей вероятности, сочувствия.
– Он хотел сдать меня в лапы милиции и избавиться от меня таким образом. Но он и представить тогда себе не мог, как же мне было страшно. Как жутко при мысли, что меня кто-то может допрашивать, выяснять мою личность… А что, если я действительно натворила что-то такое, за что должна нести наказание? Или, наоборот, кто-то подставил меня? Он очень жестокий, твой бывший муж… Это человек с двойным дном, я просто уверена в этом.
– Может, ты и права… а что было потом?
Пока что Маша говорила правду.
– А потом он и вовсе понес такую ерунду, что мне даже стыдно стало за него. Представляешь, он сказал, что благодарен мне за то, что я помогла вам сблизиться… Глупо. И тут же стал говорить мне о своей любви к тебе… еще более глупо. С одной стороны, он явно намекал мне на то, что я мешаю ему, а тут вдруг такое…
– А что было потом?
– Мы говорили об амнезии, но все это были лишь пустые слова. А вот теперь я скажу тебе самое главное… Он бы, может, и дальше что-то говорил, лил мед мне в уши, если бы не раздался звонок. Очень тихий… Звонил не твой телефон, а его… понимаешь? Мобильный. Должно быть, где-то в кармане. Но он даже не пошелохнулся при мне, как будто никакого звонка и не было.
