Это будет битва на износ.
Он смотрит в окно. Слева промелькнул Епископский дворец; они приближаются к мосту Биннз.
Шакалье отродье. В погоне за сенсацией журналисты порой переходят все границы. Вчера в интернете он наткнулся на парочку статей о Фрэнке: не погнушались потревожить даже мертвых — выложили фотографии той автокатастрофы.
Болджер качает головой.
Шайка ублюдков.
Из-за них придется объяснять жене и дочерям, кто эта женщина, о которой до прошлой недели они слыхом не слыхивали. Из-за них придется убеждать коллег по партии, что он стабилен и надежен. Из-за них придется делать хорошую мину при плохой игре и всячески демонстрировать сторонникам, что его перспективы возглавить партию никоим образом не пострадали.
А про то, как эта ситуация выглядит с шестого этажа отеля «Уилсон», он даже думать боится. Пэдди Нортон сказал, что с ним пока не связывались, но, без сомнений, свяжутся.
Болджер оглядывает себя и поправляет галстук.
Хотя в определенном смысле его акции даже выросли. Здесь. В Ирландии. Он входит в состав кабинета, часто дает интервью, пользуется широкой известностью, но такая популярность выводит его на принципиально новый уровень. Большинство политиков ему бы позавидовали.
И это льстит, но только при одном условии: если ты готов признать, что плохой рекламы не бывает.
С Гардинер-стрит они сворачивают налево.
Пола тихонечко бормочет. Он поворачивается и смотрит на нее. Спит.
«…У меня разрядился телефон… да, знаю… девять и семь десятых…»
Во сне она подрагивает. Будто по ней пустили слабенький заряд.
Болджер решает пока что не будить ее и отворачивается. Он смотрит в окно, на Маунтджой-Сквер.
Интересно, как бы Фрэнк разруливал ситуацию? Или он бы до такого не докатился? Как бы он повел себя? В детстве у них дома говорили только о политике. Лайам Болджер долгие годы входил в состав муниципального совета, а два его брата — дядья Ларри — состояли в профсоюзном движении. Все трое были ярыми приверженцами партии. С самого начала стало ясно, что Фрэнк пошел по их стопам. Отец поощрял его: таскал на собрания, давал возможность проявиться. А Ларри, ну что Ларри? Он колебался между малым и полным отсутствием интереса к политике, поэтому ничего, кроме разочарования, в отце не вызывал. Короче, Фрэнк считался вундеркиндом, чей политический успех стал главным упованием семьи, во всяком случае отца. Затем настал тот страшный вечер… ужас, боль потери сына, крушение всех надежд. Потом отчаянная попытка перестроиться: отца так просто не согнешь. Еще одна попытка — следующий сын.
Болджер прикрывает глаза.
Есть в этом что-то от семейства Кеннеди: переход престола, передача скипетра, пламени. Хотя за годы жизни Ларри так и не разобрался, на что больше похожи его отношения с Фрэнком — на отношения Джека с Джо-младшим, или Бобби с Джеком, или даже, что наиболее вероятно, Тедди с Бобби?
Он открывает глаза.
Вот и отель «Карлтон»: здесь будет проходить пресс-конференция. Он тормошит Полу.
— Ой… мамочки. Мы где?
— У врат ада, — отвечает он. — Взгляни сама.
Она прильнула к окну. У входа в отель столпились десятки журналистов и фотографов: пихаются, сражаются за лучшие места.
Пола извлекает из кармана пудреницу, щелчком открывает ее, проверяет свою боеготовность.
— Боже мой! — восклицает она, тщетно пытаясь привести в порядок прическу. — Посмотри, во что я превратилась!
— Я бы на твоем месте не волновался, — замечает Болджер, — прости, но ты их вряд ли сейчас заинтересуешь.
Как только машина тормозит перед отелем, фотографы с репортерами срываются с мест и облепляют ее.
— И помни, — напутствует Пола, как тренер, вставляющий капу в рот боксера, — ты вне себя от гнева, ты растерян, ты обижен.
— С Богом, — кивает Болджер.
Он делает глубокий вдох и открывает дверь. И, проходя сквозь строй щелчков, жужжания и вспышек, он, словно мантру, повторяет вновь и вновь: «ты вне себя от гнева, ты растерян, ты обижен… ты вне себя от гнева, ты растерян, ты обижен… вне себя от…»
Вычислить Марка Гриффина оказывается плевым делом. Это занимает десять минут. Джина просто приходит с утра на работу, берет телефонную книгу, находит в ней шесть Марков Гриффинов и больше двадцати М. Гриффинов. Решает начать с Марков. Ночью ей было не до сна. Она лежала и думала, как будет тяжело, с какими трудностями ей предстоит столкнуться, как придется брести по тупиковым тропам среди затерянных следов и все такое прочее. Теперь она в шоке: кто бы мог подумать, что это так легко.
С первыми двумя Марками она еще стесняется, рвется прямо с места в карьер, и получается неловко, но к третьему она уже насобачивается, и все идет как надо.
— Алло, могу я поговорить с Марком Гриффином?
— Я слушаю.
— Здравствуйте. Надеюсь, что я попала по адресу. Я… видите ли, я ищу Марка Гриффина, который много лет назад потерял семью в автокатастрофе.
— Нет-нет, — сразу же отвечают на том конце, — нет, простите… вы не туда попали.
Зато следующий респондент ведет себя совсем не так, как остальные. Сначала он молчит, причем молчит так долго, что Джине приходится это молчание нарушить.
— Алло?
— Да, — отвечают ей, — я слушаю.
Джина медлит.
Это он. Она уверена.
Прошло каких-то десять минут.
Она не рассчитывала на такую скорость и не подготовилась. Что говорить теперь?
— Спасибо.
Спасибо?!
— Послушайте, с кем я разговариваю? Вы журналист?
— Нет-нет, ну что вы! Меня зовут Джина Рафферти. Я… у меня близкий человек… брат… две недели назад тоже погиб в аварии. Я…
Она не знает, как продолжить.
Теперь уже Марк прерывает паузу.
— Пожалуйста, примите мои соболезнования, — произносит он, — но я не психотерапевт. Я ничем не могу вам…
— Конечно, я понимаю, ради бога, извините. Я… я звоню по делу. — Она приостанавливается. — Может, у вас найдется время встретиться и поговорить со мной?
Он громко переводит дыхание и говорит:
— Откуда вам обо мне известно? Как вы узнали мое имя?
— Могу я объяснить вам все при встрече?
Он довольно неохотно соглашается. Сначала говорит, что занят и что со встречей придется подождать до второй половины недели. Но потом, как кажется Джине, сверяется с ежедневником и неожиданно переигрывает ситуацию.
— Слушайте, — обращается к ней он, — а что вы делаете сейчас?
— Сейчас? Сегодня утром?
— Да, именно. — В голосе появилась тревога. — В ближайшие час-два?
— Да… в общем, ничего.
— Тогда давайте.
Они договариваются на одиннадцать — в кафе на Анн-стрит.
Перед выходом Марк на секунду задерживается у зеркала. Ну и видок: не брит, помят, глазищи вспухшие. Спасает только итальянский костюм — так был бы чистый бомж. Но ему, если честно, насрать.
Он садится в машину, выезжает на Глэнмор-роуд.
Сейчас начало одиннадцатого. Город, как всегда, стоит, так что при хорошем раскладе он доберется до центра за двадцать пять — тридцать минут. Пока запаркуется и дойдет, как раз к одиннадцати будет в кафе.
За это время ему необходимо успокоиться и собраться с мыслями.
Кто такая Джина Рафферти? Что ей нужно? Он понятия не имеет, но за полчаса, прошедшие с ее звонка, почти довел себя до панической атаки. От настоящего приступа Марка спасает только одно: он слепо и необъяснимо уверовал, что эта женщина, кем бы она ни была, сможет ему что-то рассказать.
Драмкондру он проезжает довольно быстро, а после моста через Толку дорога вообще пустеет.
Марк смотрит на себя в зеркало. Глаза все такие же красные, припухшие… слезятся, гады. Да, давненько у него не случалось похмелья. Все из-за первой порции.
Из-за чертовой пол бутылки джина «Бомбей сапфир».
Надо отдать ему должное, он долго держался. А потом плюнул. Давно его не подводили так близко к краю, не сталкивали лоб в лоб с кошмарным прошлым. И выяснилось, что он не в силах, не может, не выносит, когда вот так вот по крупинкам просеивают его трагедию…
Он ведь считает, что помнит ту аварию, хотя, скорее всего, нет. Воображение, естественно, дополнило недостающие детали. Цвета — разводы красного, оранжевые пятна, синие мигалки; и звуки — визги, крики, стоны. Но настоящая картина, погребенная в глубинах подсознания и ныне абсолютно недоступная, могла быть совсем иной. Его «воспоминания» и непрошеные сны — не более чем обкатанная версия событий. Возможно, не совсем точно отображающая реальность, но согласующаяся с известными ему фактами. И пока единственная. Парковку он находит на Нассау-стрит.
Странная история: за несколько дней тема вылезла дважды в абсолютно не связанных между собой контекстах.
Пустое совпадение или что-то происходит?
