и проверим. Рэй, где ты там?
Чарльз описал сигарой круг и с пыхтением втянул в себя горький дым:
– Ты ничего не найдёшь. Гидравлика в порядке, посмотри запись покадрово. Я смотрел. На траве нет ни капли тормозухи. Это ошибка пилота.
– Скорее всего, я ничего не найду, – согласился главный механик, – но мы обязаны разобрать машину по винтику. В конце концов, это требование FIA 13.
– Разберите, конечно, – Чарльз снова запыхтел сигарой. – Но лично мне всё ясно. Эти пилоты… Дети скорости, жаждущие уйти на пике славы. Джеймс был ещё из лучших, четыре титула, но в этом сезоне он явно начал сдавать. Данила из Red Bull наступал ему на пятки, и если бы механики McLaren научились регулировать двигатель перед гонкой, Андретти тоже мог бы потягаться с Джеймсом. Я пророчествую, – алый кончик сигары описал величественный полукруг, – что гидравлика окажется в порядке. FIA решит, что это была ошибка пилота, но мы-то с вами знаем, что это самоубийство.
* * *
– Ошибка пилота, – в который уже раз сказал Ли Чапмен, стоя над обгоревшим остовом машины. – Сегодня FIA прислала официальное коммюнике.
Рэй Макферсон, второй механик команды Lotus, смотрел на трубки тормозной системы. Они выглядели абсолютно неповреждёнными. Все гидравлические и электронные системы оказалась в порядке, а повреждения конструкции машины соответствовали удару о бетонное ограждение трассы и последующему пожару.
– Он не мог совершить ошибку, – упрямо дёрнул головой Рэй. – Только не Джеймс. Он был лучшим пилотом из всех.
– Конечно, не мог, – согласился Ли, присаживаясь на корточки, чтобы рассмотреть днище болида. – Чарльз думает, что это было самоубийство, и я с ним согласен. Джеймс понимал, что пик его карьеры позади. Что ему оставалось? Выиграть ещё один титул и уйти в «КАРТ» 14? А затем, когда он не сможет больше поддерживать форму, покинуть автоспорт и стать репортёром, сидеть в будке на трибунах и рассказывать зрителям о том, чего он уже никогда не испытает? Знаешь, репортаж импотента из публичного дома может вызвать только жалость. Я уверен, что Джеймс не хотел себе такой судьбы, вот и решил уйти красиво, пока он на вершине. И ведь выбрал самую крутую «шпильку», чтобы наверняка.
Рэй, второй механик команды, нескладный парень двадцати семи лет, тщательно обдумал слова своего шефа. Из-за высокофункционального аутизма другие люди были для Рэя абсолютно непонятны. Скажем, он так и не смог уяснить, зачем при разговоре смотреть собеседнику в глаза, добровольно ограничивая себе поле зрения. Сами разговоры тоже часто ставили его в тупик: люди постоянно передавали друг другу информацию при помощи контекстов, подтекстов и намёков, ярко жестикулировали, а интонация вообще могла изменить смысл фразы на противоположный. Всё это Рэю было недоступно, поэтому каждую реплику собеседника он подолгу анализировал, а затем так же долго выстраивал собственный ответ. С техникой ему было как-то проще, она не пыталась намекать, а просто либо работала, либо нет.
– Я видел записи аварии. Джеймс пытался отвернуть от отбойника. Он повернул колёса.
– Конечно, – ответил Ли. – Инстинкт. Против них не попрёшь, им не объяснишь, что ты решил умереть. Вот его тело и сопротивлялось. Но на тормоз он нажимать не стал.
– Ему незачем было умирать, – отчеканил Рэй. – Он любил жить и любил гонять. После смерти он гонять не сможет. Зачем ему умирать?
– Ты аутист, для тебя не существует эмоций, ты признаёшь только логику. Тебе не понять. Давай сюда балласт.
Рэй, не ввязываясь в бесполезный спор с механиком, отделил ящик с балластом. Регламент гонок требует, чтобы каждый болид «Формулы-1» весил не меньше стандартного веса, но обычно команда умудряется сделать машину более лёгкой, поэтому болид дополнительно нагружают балластом. Раньше в качестве балласта использовалась толстая доска, укреплённая под днищем машины, но с тех пор, как некоторые команды приспособились стёсывать дерево об асфальт во время гонки и таким образом облегчать свой болид, FIA потребовало использовать в качестве балласта фарфоровые чушки: фарфор – материал инертный, не может ничего в себя впитать или из себя испарить, почти не меняет размер при нагреве, поэтому вес и объём балласта во время гонки не изменятся. Форма и вес отдельных чушек не регламентировались. В болидах команды Lotus для хранения балласта использовался ящик под двигателем с решётчатой передней стенкой. Сами чушки были сделаны в виде лепестков, перенаправляющих поток воздуха из-под днища машины на решётки радиатора. Использование сменных, легко изготавливаемых балластных лепестков позволяло управлять воздушным потоком в довольно широких пределах.
Вот только лепестков в ящике не оказалось. Вместо ажурных пластин Рэй увидел кучу крошечных осколков, каждый размером с ноготь.
Второй механик взял один из осколков кончиками пальцев, повернул, слегка сдавил. Осколок рассыпался у него в руках, оставив Рэя с ощущением утекающего песка.
– Ли, посмотри на это.
– А что ты хочешь? Он влетел в бетон на скорости без малого триста километров в час. Тут не то что фарфор, алюминий рассыплется. Да ещё пожар потом…
Рэй подобрал ещё один осколок, чуть сжал его, и тот точно так же сбежал мелкой фарфоровой крошкой из его щепоти.
– Раньше я такого не видел.
– Раньше ты не видел последствий такого удара.
– Это точно.
Рэй зачерпнул пригоршню осколков. Их чрезвычайная хрупкость ощущалась неправильной, какой-то не такой. И ведь верно Ли сказал, машину приложило о бетонный отбойник, а затем как следует прожарило огнём… Но всё же… Спросить бы у кого-нибудь… А у кого? Фарфором в команде занималась Энн Ламар, секретарша и делопроизводитель. Команда маленькая и бедная, особенно если сравнивать с грандами типа Ferrari или McLaren, людей вечно не хватает. Энн формировала лепестки балласта перед каждой гонкой и обжигала их в специальной небольшой печи, которую Lotus возили с собой с автодрома на автодром вместе с исходными материалами для лепки. Но если Энн захочет что-то скрыть, то просто соврёт, значит, к ней обращаться бессмысленно.
В голове молодого механика развернулась картотека воспоминаний. Таня. Таня Ройзман, единственная девушка, с которой у него было нечто похожее на отношения. Она занималась керамикой, постоянно лепила какие-то вазочки, кружки, тарелки… Сколько же лет назад это было?
Университетский кампус, запах жимолости и магнолии и, конечно, бензина… Именно там Рэй познакомился с Джеймсом Ганном, студентом с факультета материаловедения, чьим хобби были автогонки. Джеймс затем бросит учёбу и станет лучшим гонщиком современности, выиграет четыре титула чемпиона мира в классе «Формула-1» и окончит свои дни в той самой машине, которую Рэй сейчас разбирает. А сам Рэй будет рядом, настраивая моторы, выверяя развесовку болидов, подгоняя передаточные числа, регулируя антикрылья и заменяя тормозные колодки, потому что Джеймс верил в его талант понимать машины… Джеймс, единственный человек, к которому Рэй мог применить слово «друг».
Рэй моргнул. Значит, Таня Ройзман. В последний раз они общались шесть лет назад, но память услужливо подсказала нужные цифры: что бы Рэй ни запоминал, он запоминал навсегда. Только бы Таня не сменила номер телефона.
– Ли, я выйду, мне позвонить надо.
– Конечно. Я закончу, а ты потом наведи порядок, лады?
Рэй вышел из бокса, вытирая испачканные руки бумажным полотенцем, и застыл, увидев незнакомцев в боксах команды. Из дверей директорского кабинета выходили двое в костюмах, а сопровождавший их директор, Чарльз Берроуз, выглядел довольным, как обожравшийся сметаной кот. Механик услышал имя Джеймса и обратился в слух.
– …Я уже распорядился подготовить и выпустить пресс-релиз, в котором прямо заявляю, что система принудительного адаптивного торможения могла бы спасти беднягу Джеймса Ганна.
– Не «могла бы», а «несомненно спасла бы», – поправил один из посетителей. – Мы сделали симуляцию. Исходя из крутизны поворота, система замедлила бы болид до ста сорока километров в час. Ни один пилот не проходил эту «шпильку» быстрее, чем на ста двадцати, так что сто сорок – вполне разумное ограничение. Болид Джеймса вылетел бы на газон на ста сорока, добрался бы до забора на скорости не выше сотни,
