Они оба были несовременными, «отставшими» от модных веяний, и это сблизило их. Зачитывались классикой, ходили в театр, много спорили. Оба собиралась заниматься журналистикой, поступили в университет…
Русю отчислили с четвертого курса за неуспеваемость. Виктор до мельчайших деталей помнил тот морозный солнечный день, когда пришел к Русе домой уговаривать ее не бросать учебу. Ему открыла другая женщина – холодная и неприступная, неумолимая и при этом трогательная в своей смиренной красоте. Тогда он не понимал, что она – дитя контрастов. Наивность сочеталась в ней с невозмутимой рассудочностью, а нежная страстность – с удивительным равнодушием.
«Зачем я тебе? – спросила она, не давая ему высказаться. – Мы с тобой слишком разные, Вик…»
Вот так сюрприз! Разные. До сих пор они увлекались одним и тем же, читали одно и то же, даже угадывали мысли друг друга. Когда, в какой неуловимый и страшный миг все изменилось?
«Я люблю тебя…» – вырвалось у Виктора то, что и без его признания было ясно.
«Ты будешь страдать и заставишь страдать меня, – заявила Руся, выскальзывая из его объятий. – Я хочу наслаждаться жизнью, а не прозябать. Хочу всего и сразу. Если мы сойдемся, ты станешь упрекать меня в бесчувствии, в корысти и расчете. Потом начнешь пить, изводить меня ревностью…»
Она долго перечисляла все свои недостатки, которые вдруг открыла в себе. И коих, по ее мнению, не замечал Виктор. Потому что любовь застлала ему глаза. Потому что он потерял голову.
«Рано или поздно ты очнешься, посмотришь на меня трезво и ужаснешься, – убеждала его Руся. – Я никогда не была такой, как тебе казалось. Я притворялась, чтобы нравиться тебе. Наверное, мне надоело играть чужую роль. Зачем нам мучить друг друга?»
Виктору казалось, что она бредит. Она сошла с ума! Но даже сумасшедшая она была ему дорога и близка. Никакая «правильная» девушка не смогла бы заменить ему Русю.
Путаясь и заикаясь от волнения, он пытался доказать ей ее жестокую неправоту. Но она не хотела его слушать. Она уже все решила – и за себя, и за него.
Виктор забыл, зачем он пришел. Забыл, кто он и где находится. Его небеса рушились, и он задыхался под обломками. Казалось, без Руси его жизнь не имеет смысла.
Тогда он не покончил с собой лишь по одной причине: без Руси его смерть тоже потеряла смысл. Им овладело полное безразличие к своей судьбе. Полная отрешенность.
Виктор заболел. Возвращаясь от Руси домой – пешком, в куртке нараспашку, с непокрытой головой, он сильно простудился. Двухстороннее воспаление легких уложило его в постель на долгие три недели. Он провел эти дни и ночи в горячке, в бреду, где видел только Русю. Она склонялась над ним, шептала невнятные, неразборчивые слова. Он пытался взять ее за руку, но она ускользала и растворялась в душном сумеречном воздухе комнаты…
Виктор звал ее. Руся не откликалась. Потом она внезапно появлялась, почему-то одетая в голубой халат и шапочку медсестры, что-то делала и снова исчезала. Эта болезнь проложила четкую границу между жизнью Виктора «до» и «после» разрыва с Русей. Два абсолютно разных состояния существования, не похожие один на другой, как не похожи свет и тьма.
Поднявшись на ноги, Виктор, казалось, излечился не только физически, но и душевно. Оказывается, можно жить и без света. Теперь Виктору предстояло многому учиться заново. Он открыл для себя, что верить и любить – гораздо труднее, чем критиковать и ненавидеть. Каким-то образом любовь, призванная облагораживать и возвышать человека, разрушила его внутренний мир. Возможно ли такое?
Виктор стал злым и язвительным. Собственная обида как будто давала ему право причинять боль другим. Он словно мстил за все, что лично для него не сбылось, за поруганные мечты о счастье. Он вырвал страницы из своего неудавшегося романа, сжег их и поставил крест на отношениях с женщинами. Отныне тема любви для него – табу.
Виктор с головой ушел в учебу. Чтобы заполнить каждую минуту своего времени и совершенно вытеснить мысли о прошлом, он брался за любую работу. После лекций отправлялся на продуктовый склад – таскать ящики, грузить их в машины, разгружать. Но даже этот тяжелый труд не позволял ему забыться полностью…
Вдруг из непроглядного мрака пробивался слабый лучик света, принимая образы Руси: вот она расчесывает свои волосы… вот она смеется… вот она вертится перед зеркалом в театральном фойе…
Виктор спохватывался и гнал эти образы прочь. Он начал бояться их, как допившийся до чертиков алкоголик боится своих галлюцинаций. И чем больше он боялся, тем назойливее они преследовали его.
Наконец он придумал способ избавиться от тоски по Русе: убить себя.
Это подсказало ему, что период «спячки» закончился, он начинает пробуждаться, выздоравливать. Иллюзии рассеивались. Виктор почувствовал себя способным задуматься о причинах их разрыва. Что-то случилось с Русей, что-то значительное произошло в ее судьбе. А он, ослепленный любовью, проглядел эти перемены. Он видел только то, что хотел видеть.
Теперь Виктор смог со стороны посмотреть на события, предшествовавшие отчислению Руси из университета. Почему она потеряла интерес к занятиям? Перестала посещать пары? Бросила писать? Вместо того чтобы сдавать зачеты и курсовые, днями напролет бродила по магазинам, гуляла, каталась на коньках. В ее поведении и разговорах появились скука и разочарование.
Она обронила как-то, что журналистика – не ее призвание, что статьями в периодике много не заработаешь. Руся словно лишилась точки опоры. А Виктор не сумел подставить ей плечо. Она жаждала независимости… и хотела получить то, чего не бывает. Грезила приключениями, звала Виктора в пустыню, в джунгли, в кругосветное плавание. Обыденное и пресное перестали привлекать ее. Он отшучивался, ссылаясь на отсутствие средств: «Не банк же мне грабить? Где я возьму столько денег?»
Руся не понимала его иронии.
«Ограбление банка – это круто! – воскликнула она. – Почему бы тебе не попробовать, Вик?»
«Хочешь, чтобы меня посадили? Будешь носить мне передачи в тюрьму?»
«Ты же умный, Вик. Умного не посадят!»
Русю вдруг начал раздражать театр, прогулки в парке, которые она раньше обожала… и даже их с Виктором беседы. Она отталкивала его, когда он тянулся к ней губами или пытался обнять. Вероятно, он стал ей противен. Но почему, почему?
Жизнь Виктора текла как бы в нескольких измерениях. На первом плане – учеба, студенческие проекты, работа грузчиком на складе. На втором – призрак Руси и все, что было с ней связано. На третьем – его стремление вырваться из замкнутого круга, борьба с самим собой, бесконечные монологи и диалоги с воображаемыми оппонентами, с его скрытым «Я». Имелись и четвертый, и пятый уровни, куда Виктор погружался урывками, словно ныряльщик за жемчугом…
В этом угаре Виктор защитил диплом, нашел работу в приличном издании и, по мнению окружающих, «взялся за ум». Однако его рассудок продолжал «работать над ошибками». Он не надеялся вернуть Русю. Он даже не знал, где она и что с ней. Он хотел понять, что он сделал не так… где промахнулся. Чтобы не допустить подобного впредь.
И он вспомнил, как они с Русей однажды отправились в цирк. Представление было не ахти, и Виктор старался подавить зевоту. Руся тоже скучала. Она оживилась, когда на арену вышел факир в чалме и безукоризненном черном фраке. Она глаз не отрывала от него, открыв рот и онемев от восторга.
Факир показывал какие-то пошлые трюки, наподобие распиливания своей ассистентки, пускания водяных струй и разноцветного дыма. Потом он доставал из-за пазухи живых голубей и гирлянды воздушных шаров. А напоследок вызвал к себе молодую храбрую зрительницу и пообещал за участие в опасном номере выполнить любое ее желание.
Каково же было изумление Виктора, когда на его призыв откликнулись сразу несколько девушек и среди них – Руся.
«Ты куда?» – растерялся он, неловко дергая ее за подол джинсовой юбки.
«Пусти!» – разозлилась она.
Между тем факир встретился с ней взглядом и указал на нее своей «волшебной палочкой», приглашая на арену.
Дальнейшее проходило для Виктора словно в дурмане. Он плохо помнил, что и как вытворял с Русей отвратительный фокусник. Заставил ее улечься в какой-то разрисованный иероглифами ящик, закрыл крышку и поджег. Ящик охватило пламя. Виктор в ужасе вскочил, начал кричать и размахивать руками. На него шикали, над ним смеялись. А когда ящик сгорел, Руся каким-то чудом появилась в другом ящике, как две капли воды похожем на первый, вышла оттуда и раскланивалась под бурные аплодисменты публики.
У Виктора разболелась голова, он еле дождался окончания представления.
По дороге домой Руся была тихая и молчаливая, только ее глаза лихорадочно горели.
«Как ты могла позволить этому клоуну сделать из себя подопытного кролика?!» – возмущался Виктор.
