— «Как мы теперь живем», — сказал он. — Энтони Троллопа. [7] Увлекательная книжка о финансовых спекуляциях в мире литераторов и издателей. Вы любите романы, мистер Браун?
— Не, нащет чтения я не очень, — сказал мистер Браун.
У него был странный акцент, мистер Уиндлсхэм никак не мог соотнести его с каким-нибудь сословием или районом, какие были ему ведомы. Мистер Браун говорил так, как заговорят люди в будущем: сто лет спустя такая речь станет обычным явлением, но нельзя же было ожидать, что мистеру Уиндлсхэму это могло быть ведомо.
— Не, время для книжек вроде как не хватает, — продолжал он. — Мне бы классный какой мюзик-холл, это всегда пожалста…
— Ах, да, мюзик-холл. Ну а теперь к делу. Вас мне рекомендовали, отменно рекомендовали, и не в последнюю очередь за то, что вы действуете самостоятельно и осмотрительно. Надеюсь, мы можем беседовать с полной откровенностью. Как я понял, вы убиваете людей.
— Это точно, мистер Уиндлсхэм.
— Скажите, убить женщину труднее, чем мужчину?
— Не-а. Женщина по природе своей вроде как не такая быстрая и сильная, как мужчина, верно?
— Я спросил не совсем про это… Ну ничего. Многих ли вы убили, мистер Браун?
— А вам зачем это знать?
— Я хочу лично увериться в данных вам рекомендациях.
Мистер Браун пожал плечами.
— Двадцать одного, — сказал он.
— Истинный профессионал. Каким же методом вы обыкновенно пользуетесь?
— Да разными. Как все сложится. Если есть выбор, по мне самое клевое дело — нож. Работа с ножом — это вроде как мастерство.
— А для вас это важно — мастерство?
— Я горжусь своей работой, как любой профи.
— Совершенно верно. Сейчас на меня работают двое, которым, к сожалению, до профессионализма весьма далеко; я никогда не мог бы доверить им такую работу, как эта. Скажите, каковы ваши планы на будущее?
— Что ж, у меня есть свои амбиции, мистер Уиндлсхэм, — сказал молодой человек. — В Лондоне, да и на континенте работенка, ясное дело, постоянная, но не так чтоб значительная. Я так кумекаю: мое будущее — за океаном. Американцев я уважаю, бывал там пару раз. Мне по нраву тамошний люд, нравится их житуха. Думаю, там у меня дела пойдут что надо. Бабок я прикопил малость. Мой гонорар за это дельце кое-что добавит в кубышку. Еще несколько таких заказов, и — только меня здесь и видели. А почему вы спрашиваете? Вашей… э-э… фирме вскорости может понадобиться профи вроде меня?
— О, я полагаю, да, — сказал мистер Уиндлсхэм, и его очки в золотой оправе сверкнули.
— И кто клиент? — осведомился мистер Браун, вынимая записную книжку и карандаш.
— Молодая женщина, — сказал мистер Уиндлсхэм. — С огромной собакой.
Глава тринадцатая
Великая новая деятельность на благо всего человечества
Салли проснулась подавленная и несчастная. А утро, как назло, выдалось скорее апрельское, чем ноябрьское: прозрачное, сияющее и теплое, с редкими перистыми облаками в просторном голубом небе. Она позавтракала с Изабел — бекон, яйцо, поджаренный хлеб — и, оставив ее с Чакой, отправилась на Масуэлл-Хилл.
Миссис Сэддон из Кромвел-гарденс оказалась приятной дамой лет сорока; она пригласила Салли в свою маленькую гостиную и горячо порадовалась, услышав, что ее ученица, мисс Льюис, в Лондоне.
— Ах, какая это была талантливая девочка! Надеюсь, она непременно зайдет повидаться со мной… Итак, чем я могу помочь вам, мисс Локхарт?
Салли села. Хорошо все-таки, что она не взяла с собой Чаку, он здесь не поместился бы. На маленьком диванчике, обложенном вышитыми подушками, для двоих места не было, поэтому миссис Сэддон расположилась у стола в эркере, под огромным фикусом. Все поверхности в этой комнате были украшены вышитыми и кружевными салфеточками: три на спинке дивана, две дорожки на столе, одна на подоконнике, а на каминной доске — еще и с бахромой, даже птичью клетку обрамляла коротенькая легкая юбочка. На стене висело нечто вроде полотенца с вышитым текстом: «Душа моя, останься дома и отдохни. Кто дому предан, тот познает счастливы дни».
Салли положила свою сумочку и стала рассказывать.
— Я пытаюсь разобраться в делах фирмы «Литейные заводы „Полярная звезда“. У меня есть знакомая, которая потеряла свои деньги, вложив их в компанию, связанную, как я подозреваю, с „Полярной звездой“, и я пытаюсь собрать воедино все сведения об этой фирме, какие могу получить. Как я поняла, ваш брат в свое время работал на них.
Миссис Сэддон нахмурилась:
— Судя по тому, как вы говорите… Здесь потребуется участие юристов, мисс Локхарт? Я имею в виду… вы занимаетесь этим по своей инициативе или как? Вы представляете кого-то другого?
— Я представляю моего клиента, — сказала Салли, захваченная немного врасплох подозрительностью миссис Сэддон. — У меня свой бизнес, я консультант по финансовым вопросам.
Лицо миссис Сэддон выражало обеспокоенность.
— Право, не знаю… Я как-то не уверена, — сказала она. — Я никогда не слышала о…
Ей не хотелось закончить начатую фразу, и она смущенно отвела глаза.
— … о том, что консультантом по вопросам финансов может быть женщина?
— Большинство людей не знает об этом. Но могу вас заверить, это правда. Кстати, потому я и встретилась с вашей ученицей, мисс Льюис. И клиент, потерявший свои деньги, тоже женщина — она учительница, как и вы. Если вы расскажете мне, что вы знаете о «Полярной звезде», возможно, я сумею помочь ей вернуть свои сбережения. Вы не находите в этой фирме нечто странное?
— Хорошо… Право, не знаю, как начать. Странное? Думаю, да. Мой брат Сидней, мистер Пэтон, был попросту сбит с ног из-за всего этого. В общем, он все еще без работы… Знаете, мисс Локхарт, пожалуй, мне будет трудно вам объяснить. Не уверена, что все это правильно улеглось в моей голове. Остановите меня, если я начну отвлекаться в сторону, хорошо?
— Вы просто расскажите мне все, что приходит вам в голову.
— Прекрасно. Сейчас мой брат — мне кажется это важным… он тред-юнионист. Социалист. Хороший человек. Заметьте, мой муж, мистер Сэддон, тоже так считает, хотя сам всегда голосовал за консерваторов. Но у Сиднея на все особые взгляды, и, возможно, это сыграло свою роль. Не знаю. Он мастеровой — котельщик. Работает по паровым котлам. Работал то есть. — В фирме «Уокер и сыновья. Локомотивный завод». Но дела там шли не важно — мало заказов, не было новых инвестиций — словом, все в таком роде. Было это… о, два или три года назад. Во всяком случае, примерно тогда хозяева продали свое предприятие другой фирме. Эти прислали нового управляющего, то ли шведа, то ли датчанина… не знаю, кто он был… и он начал выбрасывать людей, притом в самой оскорбительной форме. Странный был это бизнес. Казалось, они совсем не были заинтересованы в новых заказах, просто заканчивали то, что уже значилось в бухгалтерских книгах, а потом отделывались от рабочих.
— Ваш брат тоже потерял работу?
— Не сразу. Он был отличный мастер, один из лучших рабочих фирмы. И продержался там, в числе немногих, до самого конца. Но, знаете, ему там не нравилось. Все было как-то странно — этот молодой управляющий привез своих людей из Лондона, в том числе иностранцев. Они всюду ходили, записывали, задавали вопросы — решительно обо всем. Кто делал это, почему он делал то, что делал после того, как много потратил на это времени… и не только о работе спрашивали. Задавали и личные вопросы — где живут, какую церковь или молельню посещают, в какие клубы, общества входят, про семейные обстоятельства тоже…
Конечно, тред-юнионам это не нравилось, — продолжала она. — Но они ничего не могли поделать без разрешения их начальства. А между тем по-прежнему происходило что-то непонятное: управляющий и его иностранные приятели каждый день появлялись в цехах, опять что-то записывали, потом устраивали совещания, что-то вымеряли, чертили, инспектировали… Говорили, за всем этим — прорва денег. Да только рабочим ни чего из них не перепадало.
В конце мая прошлого года созвали собрание, приглашены были все остававшиеся на заводе рабочие — не вызваны, а именно приглашены. Это были люди, считавшиеся самыми надежными, вы помните… О них было известно абсолютно все, все записано в тех тетрадках — даже то, сколько они платили за квартиру или сколько у них детей.
Итак, рабочие, эти последние, самые избранные, их было около сотни, явились в специально арендованный для этого зал. Нет, это не было обычное собрание во дворе; их усадили за столы, желающие могли перекусить, все было подготовлено. Они никогда ничего подобного не видели. Можете себе представить? Мой брат даже растерялся, очень уж все было непривычно.
Наконец, когда все собрались, вошел управляющий со своими приятелями и произнес речь. Я помню, как рассказывал мне об этом Сидней, и какое это произвело тогда впечатление… Говорилось о том, что в развитии фирмы наступает самый волнующий и революционный момент за всю ее историю. Детали припомнить сейчас не могу, помню только, Сидней сказал, что был просто в восторге, и все остальные чувствовали то же. Это было какое-то религиозное чувство, сказал он, и слышать от него такое было странно… сейчас расскажу почему. Вроде проповедей Сенки и Муди [8], сказал он, так что под конец в зале не осталось ни одного человека, кто не подписался бы под чем угодно, лишь бы продолжать там работать.
