— Прямо тебе грабанул, — ответил Палец. — Купил. Значит, концы есть.
— Вот блин! Я там пахал, как папа Карло, жизнью рисковал, и у меня никаких концов не осталось! А этот хрен, неизвестно кто он и откуда, спокойно так пришел и купил!
— Это тебе неизвестно откуда. А на Лубянке, может, он в уважухе. И каждый завсклада поручкаться бежит, считает честью…
— Стало быть, крутой хрен этот Лев Николаевич, — сказал Зарембо.
— Крутой не крутой, а про Хранилище он ничего не знал! — не сдавался Середов. — А мы — знаем. Кто круче?
— Ага. Сравнил х…й с пальцем, — сказал Палец.
На глубине не очень-то посмеешься. Но Зарембо не мог сдержаться. Сдавленным таким смехом: гы-ы-ы.
— Чего ржешь?
— Ты, Палец, только что себя с х…ем сравнил, — пояснил Зарембо. — Не в твою пользу, извини.
Да, смешно. Очень смешно. Посмеялись. В конце концов Палец согласился:
— Ты прав, Зарембо. Да, до этого х…я, до Льва Николаевича, нам всем еще расти и расти.
Шли долго и достаточно тяжело. Путались в ходах, один раз свернули не туда, пришлось возвращаться, намотав пару лишних километров. Давало себя знать кислородное голодание: появилась одышка, все потели, руки-ноги стали как ватные. Казалось, что следом кто-то идет, выглядывает из боковых ответвлений, целится в незащищенные спины…
— Может, вернемся? — сказал Ржавый, который подвернул ногу и заметно прихрамывал. — Как-то неудачно все складывается… Лучше отдохнуть и в другой раз попробовать…
Он думал, что товарищи набросятся на него с насмешками и упреками, но нет.
— Каждый раз так, — мрачно сказал Палец после некоторого молчания. — Особенно когда растренирован…
— Да в прошлый раз вроде полегче было.
— Это тебе кажется, — сипло сказал Зарембо. — Никогда легко не бывает. В прошлый раз ты тоже ныл. Потерпи, сейчас мы на правильном пути. Через час-полтора придем.
Дальше двигались молча, с трудом переставляя ноги в тяжелых ботинках и напряженно вглядываясь во тьму. Мигание красного светодиода они заметили издалека.
Пых… Пых…
Люк на шахте «Бухенвальда» никуда не делся, ясное дело. И низкий каменный потолок. И особый тухлый мрак, который здесь, на шестидесяти с лишним метрах, ощущается как присутствие живого существа. Точнее, ты ощущаешь свое присутствие в нем. Внутри. Тебя проглотили. Тебя переваривают…
Кстати, в коровьих желудках вырабатывается вполне себе горючий биогенный метан.
Сгрузили вещи возле шахты, повалились на сырую землю, полежали полчаса, приходя в себя. Потом Палец стал готовить автоген к работе, а Зарембо делал замеры на газоанализаторе.
— Просачивается понемногу откуда-то, — сказал он. — Но концентрация никакая, меньше двух процентов.
— Меньше двух — считай что ничего, — сказал Палец.
— Помню, Леший что-то такое говорил про метан, — сказал Середов. — Когда в малой концентрации…
— Опять ты со своим Лешим, — раздраженно сказал Палец. — Что он говорил?
— Если, мол, метан появился, надо тут же уходить… Сколько бы его ни было…
— Умный больно… Тогда бы вообще в «минус» никто не ходил…
— Вот, ноль шесть. Один и шесть. Опять ноль-три… — Зарембо обошел вокруг шахты, глядя на показания прибора. — По нулям. Опять ноль шесть. Такое впечатление, где-то тонкой струйкой, еле-еле…
— Мышь пернула, — предположил Середов.
Смех смехом, а делать что-то надо. Не будут же они здесь сидеть и смотреть друг на друга.
Зарембо встал на крышку люка, поднял газоанализатор над головой. Метан, как известно, легче воздуха.
— Ноль девять. Значит, вентиляция какая-никакая есть, иначе тут нагнало бы до гребаной мамы.
— Ладно. Смотри! — Палец достал зажигалку, щелкнул колесиком — вспыхнул и задрожал красноватый огонек. — Видишь? Ничего не взрывается. Здесь даже бензин плохо горит, потому что кислорода мало. А теперь слезай, надо работать. Вскроем шахту — считай, полдела сделано.
Он включил горелку, отрегулировал пламя. Крышка люка соединялась с нижним кольцом толстой стальной пластиной. Она, в свою очередь, заканчивалась увесистым цилиндром с прорезью, рядом металлических кнопок и мигающей светодиодной лампочкой. Это и был замок. Возможно, для специалиста-«медвежатника» он не представлял большой проблемы. Возможно. Но вариант с «медвежатниками» отпадал по определению.
Палец поднес сопло горелки к пластине, увеличил подачу кислорода. Голубой наконечник пламени клюнул металл, расплылся по поверхности. Сталь понемногу меняла цвет. Палец еще подкрутил вентиль кислорода.
— А вдруг метан из шахты прет? — предположил вдруг Середов.
Палец посмотрел на него.
— Отвали. Не болтай под руку.
Горелка гудела, в стороны полетели желтые искры. Крохотный участок пространства наполнился ярким светом, он кусал и жег успевшие приноровиться к темноте глаза. Середов и Зарембо надвинули инфракрасные очки. Пламя уверенно вгрызалось в металл, кислород выдувал расплавленные брызги, похожие на золото.
Золото, золото… Оно близко. После «Бухена» еще один переход, привал. И последний рывок к «Адской Щели» и Хранилищу.
В этот раз все будет по-другому. Они не будут бегать по цыганам и бандитам, рискуя жизнью и свободой.
Трепетов поможет им с обналичкой и «отмывом». Он обещал. Для него это пара пустяков. Уже сегодня вечером золотые слитки превратятся в живые деньги. Завтра в это же время они втроем будут сидеть в приватной кабине «Дворянского гнезда» или в «Грине», обсуждать, куда вложить первые сотни тысяч долларов. Недвижимость, бизнес… или, блин, пацаны, а может, опять перевести их в золото — только банковское, легальное? А что — прикольно ведь, да?
А можно и не вкладывать никуда. Красиво и весело прогулять. Съездить куда-нибудь. Багамы. Карибы. Спустить все за неделю-другую. Потому что потом будет еще, еще и еще. И эти золотые брызги, осыпающиеся на грязный бетон, превратятся в сияющий, ослепительный поток — только успевай подставлять руки!
…В какой-то момент им показалось, что именно это и произошло. Что-то ослепительное хлынуло из «Бухенвальда» наружу. Как будто пламя горелки прошило крышку люка насквозь и оттуда навстречу протянулось такое же пламя, только не бело-голубое, а золотое и — больше, гораздо больше.
Палец вдруг взревел диким голосом, от которого вздрогнули бетонные стены.
Или это был уже не он.
Это грохот взрыва. И вокруг — пылающий ад.
Стальная крышка в тонну весом легко взлетела вверх, расшвыряв людей в стороны, смяла бетон, отскочила, просвистела по тоннелю…
И все закончилось. Накрылось.
Середов чувствовал, как что-то невидимое продолжает рвать его на части и выкручивать, словно мокрую тряпку.
Он со стоном открыл глаза. Ничего не увидел. Тоннель был затянут дымом и мраком. Нет, впереди, рядом с шахтой, что-то еще горело. И пахло горелой плотью.
Он попытался пошевелиться. Немного приподнял левую руку. Но лучше бы не поднимал. То, что рвало и крутило его тело, оказывается, было болью. Непереносимой болью.
Когда он снова открыл глаза, огонь впереди почти погас. Несколько горящих точек. Да, Палец сказал, что здесь даже бензин плохо горит… Сколько времени прошло?
— Эй! — прохрипел он в темноте. — Кто-то живой есть? Пацаны?
Левой рукой Середов осторожно ощупал себя. Липкое. Кровь. Странно, сейчас уже ничего не болело. Но то, что было под его рукой, не могло быть телом, его телом. Это было что-то чужое, мягко и безжизненно подающееся под пальцами. Как месиво из гнилых яблок. Как мешок с костями.
Середов понял, что умирает.
— Палец? Зарембо?
Он потянулся к левому боку, где была рация. Рация на месте. Он включил тумблер приемо-передатчика. Из динамика послышался прерывистый, запинающийся шорох. Помехи, тишина, опять помехи.
Наверное, не работает. Антенна накрылась. Или что-то другое.
— Что там у вас? Дошли куда-нибудь? — раздался вдруг резкий голос из динамика.
Это «земля». Середов хотел ответить, но не смог. Горло сжал спазм.
— Почему молчите?
— Все… погибли… — еле выдавил Середов.
Последние силы уходили. Он плакал.
— Чего-о? Говорите громче!
— Метан в шахте… скопился под крышкой… Всем писец…
— Где вы?! — заорали в трубке. — Что случилось? Кто это говорит? Назовите ваши координаты!
«Второй горизонт. Почти третий. Участок семь-семь-один», — то ли прошептал, то ли подумал Середов. Какая разница. Их все равно никто не найдет, не поможет, даже если всю МЧС поднять на ноги.
Середов отключил связь и стал ждать, когда погаснут последние огни возле шахты.
— Боюсь, у меня плохие новости для вас, Грант… — Паркинсон, как обычно, начал издалека.
— Неужели мы перестали проводить «острые операции» за рубежом? — усмехнулся Лернер.
