Вот почему невинное и даже банальное ars amandi адамитов вызвало такой скандал. Френгер, опубликовавший свое исследование в 1947 году, тоже не слишком откровенничал, потому что и в его времена о некоторых вещах было не принято говорить открыто.
Я возблагодарил небеса за то, что родился в наш век. Окажись я в пятнадцатом столетии, меня бы, без сомнения, сожгли живьем на костре.
Пришла Ребекка с новостью, которая меня обеспокоила. Агент, следивший за Ханком Хасельхоффом, только что сообщил: голландский антиквар направляется в Суссекс.
— Скорее всего он едет к Торки. — Ребекка посмотрела мне в глаза. Кажется, наша недавняя перебранка была забыта.
У Ребекки много недостатков, но зла она не помнит. Когда я ее дразню, ее обычное презрение превращается в лютую ненависть, но это быстро проходит.
— Проверьте его телефонные разговоры, — распорядился я.
— А зачем ему ехать к Торки?
— Наверно, хочет посмотреть, где работал Ян.
— А если он что-то от нас скрыл?
— Что вы хотите этим сказать, сержант Уэнстон?
— А вдруг он знает, где находится его брат?
— Вы полагаете, что молодой человек, если он, конечно, жив, прячется в поместье Торки?
— Я знаю, вы не любите разговоров об интуиции, сэр. Но когда я увидела Патрисию Хойл, у меня возникло ощущение, что она лжет насчет исчезновения Хасельхоффа.
Я вздохнул. У меня-то возникло совсем другое ощущение. Когда я увидел эту потрясающую телку, то почувствовал эрекцию.
— Давайте подождем и посмотрим, что произойдет, когда Ханк Хасельхофф приедет к Торки, — предложил я. — А потом решим, что делать.
Ребекка сделала недовольное лицо, но возражать не стала.
— Все готово? — спросил я, имея в виду встречу с Тау. До нее оставалось меньше двух часов.
Ребекка кивнула и вышла из кабинета, чтобы подготовиться самой. Я приказал спрятать в ее одежде микрофон, чтобы слышать все, что скажет Тау. Агент, замаскированный под туриста, будет все снимать на камеру, а двое других, разыгрывая из себя парочку во время медового месяца, станут фотографировать как сумасшедшие.
Я тоже собирался участвовать в спектакле, мне хотелось увидеть Тау своими глазами. Поэтому я решил немедленно отправиться в Национальную галерею, чтобы к приходу остальных уже быть в кафе.
Пройдясь по залам музея, я остановился перед «Увенчанием терновым венцом». В материалах Ребекки я прочел, что это работа зрелого Босха. Рассматривая ее во второй раз, я заметил кое-какие детали, ускользнувшие от меня при первом, беглом взгляде на картину: стрелу, пронзившую шляпу одного из палачей, ошейник с гвоздями, надетый на шею другому мучителю, смирение во всем облике Христа.
За полчаса до встречи, вооружившись путеводителем по Лондону и всякими буклетами, каких всегда полно в карманах типичного туриста, я занял свое место в кафе. Я не обедал и воспользовался случаем, чтобы перекусить. Выбрал столик, откуда хорошо просматривалось все заведение, и, жуя резиновый бутерброд с ветчиной, стал рассматривать посетителей.
Все сидели по парам, кроме двух студентов лет двадцати. Из этого я заключил, что Тау еще не пришел, и принялся наблюдать за входом.
Без пятнадцати три явилась Ребекка. Она выглядела не так, как обычно. Одежда была широкая и бесформенная — полагаю, это очень сильно облегчило работу техникам, которые прятали микрофон, — но вот лицо преобразилось. Ребекка накрасилась: тушь для ресниц, ярко-алая помада. И распустила свои роскошные светлые волосы.
Я смотрел на нее открыв рот, как и большинство сидевших в кафе мужчин, пока она шла через зал и садилась за столик в центре. Я даже позабыл о Лоре Кисс и снова ощутил страстное желание обладать Ребеккой, такая она была красивая. Должно же быть какое-то средство затащить ее в постель! Не может она быть такой недотрогой. В отместку за холодность Ребекки мне нравилось представлять ее в своих эротических фантазиях распущенной, раскрепощенной, жадной до секса. Вот она в сексшопе на Коронет-стрит, единственном в мире, куда запрещен вход мужчинам, рассматривает выставленный на полках товар: лифы из латекса, смазку, хлысты, цепи и прочие вещицы, предлагаемые рынком наслаждений, а потом мы попробуем все это с ней вместе.
Без десяти пришли еще трое агентов: одинокий турист и сладкая парочка. Они расположились вокруг Ребекки. Теперь все были на своих местах, не хватало только Тау.
Я не заметил, как прошли последние десять минут, — наблюдал за входом и рассматривал Ребекку. Зачем она накрасилась? Никогда прежде этого не делала. Подозреваю, что она вообще впервые пользовалась косметикой. Это внезапное желание предстать перед Тау во всей красе, как и выбор имени в чате — Клубника, символ похоти, — красноречиво свидетельствовали о женском коварстве.
Может, ей нравится флиртовать с Тау? Нет, в это я не мог поверить. Ребекка сделана изо льда. По крайней мере в отношениях с мужчинами.
Я взглянул на часы. Было уже две минуты четвертого, а Тау все не появлялся.
Ребекка тем временем заказала чай и медленно потягивала его, листая «Тысячелетнее царство» Френгера. Они с Тау выбрали эту книгу в качестве отличительного знака, по которому им предстояло узнать друг друга.
В три часа семь минут в кафе вошел высокий, стройный мужчина и огляделся. Еще не разглядев книги в его руках, я сразу понял, что это и есть Тау. У него были черные волосы и глаза, худое лицо с угловатыми чертами. Не красавец, но я мог поклясться: женщины так и прыгали к нему в постель.
И это меня нисколько не обрадовало — учитывая мои подозрения насчет Ребекки. Она тем временем заметила незнакомца и внимательно его разглядывала.
Тау рассматривал людей за столиками, пока не приметил сначала ее, а потом книгу Френгера. Тогда, улыбнувшись, он двинулся к Ребекке.
Жди неприятностей, подумал я. Этот человек опасен. Очень опасен. У него были загадочный вид и манеры, которые завораживают женщин.
Ребекка знаком пригласила его сесть. Он что-то сказал, потом они пожали друг другу руки. Я отметил с досадой, что, когда Тау до нее дотронулся, она не отдернулась, как это происходило в редких случаях со мной.
После этого они начали оживленно беседовать, забыв обо всем вокруг. Мужчина часто улыбался, Ребекка даже, более того, она даже трижды рассмеялась. Я жутко ревновал.
Мне не терпелось прослушать пленку, чтобы узнать, о чем таком веселом они говорят. После того как Тау выйдет из Национальной галереи, за ним будет организована слежка. Так что еще до наступления вечера я рассчитывал узнать о нем все до малейших подробностей, вплоть до того, какой зубной пастой он пользуется.
Их встреча, а моя пытка, продлилась двадцать шесть минут. Когда наконец Тау снова пожал Ребекке руку, задержав ее в своей на мгновение, показавшееся мне слишком долгим, а потом ушел, я вскочил на ноги и бросился прочь из кафе, не удостоив своего сержанта взглядом.
— Его зовут Себастьян Тус, — сказала Ребекка; она сидела напротив меня за столом.
— Я знаю, — ответил я, разглядывая ее лицо без макияжа. Волосы она тоже собрала, став в участке такой, как всегда. — Я прослушал запись.
Ребекка принялась рассматривать носки своих ботинок.
— Сержант Уэнстон, — прошипел я, — почему вы не попытались узнать побольше о голландских корнях Туса?
Себастьян Тус, если, конечно, это было настоящее имя Тау, сказал, что он голландец, но уже давно живет в Лондоне, а по профессии — врач. Сержант Уэнстон представилась как Ребекка Миллер, программист в компьютерной фирме.
Ребекка, не отрывая взгляда от ботинок, проговорила:
— Я поняла, что не стоит настаивать.
— Меня вообще удивляет, как вы могли хоть что-то понять в состоянии транса, в котором вы пребывали, сержант Уэнстон.
Судя по тому, что я услышал, эта несчастная попала под чары Тау. Именно он вел игру, задавал вопросы.
Поначалу они не говорили о Босхе. Тус сказал, что Ребекка, очень красивая, даже красивее, чем он ожидал. Ему очень понравились ее светлые волосы и необычный цвет глаз. Спросил, нет ли у нее в роду скандинавов, она ответила, что ее семья из Шотландии. Туса очень взволновало сообщение о предполагаемых кельтских корнях моего сержанта. Для меня, если, конечно, она поведала ему правду, это тоже была новость. Тус начал рассказывать о своей поездке на остров Арран, в заливе Ферт-оф-Клайд. Ребекка тоже, кажется, знала это место, и они стали с воодушевлением обсуждать вечно меняющийся пейзаж у тех берегов. Тус произнес несколько слов по-гэльски,[14] и она, к моему удивлению, разразившись смехом, ответила ему на том же языке. И только тогда разговор перешел к Босху.
Тау заявил, что адамиты, как и кельты, являлись носителями великой мудрости. Их теологическая система основывалась на учениях, унаследованных от иудейско-христианского мира и от греческой мистики и смело переработанных, поскольку философию адамиты заменяли любовью, невинной любовью Адама и Евы.
