– Прошу спокойненько в машину, – произнес один из четверых.
– А что мы сделали такого? – задиристо сказал Семен.
Но Сергей Сергеич уже понял все: тот из четверых, который переминался с ноги на ногу рядом с говорившим, был вылитый Леон. Настолько вылитый, что слово «похож» тут было просто лишним. И вместо отчаяния Сергей Сергеич, к своему удивлению, почувствовал усталость, мгновенно опустошившую его.
Он только посмотрел на Мастера. А тот, не вымолвив ни слова, направился к машине. Тогда Сергей Сергеич полез за ним в автобус.
– Минуточку, – сказал Леон, – одна формальность.
Он пробежал пальцами по карманам Сергея Сергеича, будто пробовал клавиатуру, и вытащил пистолет.
– Прошу, – сказал Леон, кивнув головой на автобус.
Сергей Сергеич занес ногу на ступеньку и промахнулся. Позади запоздало заметался Семен. У питомца было слишком много здоровья, и ему казалось нелогичным сдаваться так же добровольно, не оказав сопротивления, соответственного случаю.
Наконец, тяжело дыша, Семен бухнулся прямо на скамью. Скамья задрожала, как натянутая струна. Затем в автобус влезли Леон и еще двое. И сели напротив. В машине стало тихо, будто никто не дышал. Только снаружи проникал приглушенный говор. Потом хлопнула дверца «Волги», и та прошумела мимо. Затем тронулся автобус. На этот раз его мотор работал ритмично.
Машина шла на большой скорости, но у Сергея Сергеича было такое ощущение, будто он плывет. Он почти не заметил, когда автобус встал.
Потом их повели через двор управления. Мастер все так же шагал впереди. Двор сменился коридором. Коридору не было конца – вероятно, можно было припомнить целую жизнь, пока пройдешь его. Но Сергею Сергеичу не хотелось думать. Так было легче – не думать, идти себе, переставляя ноги, и ни на что не обращать внимания. Пусть себе мимо течет!
И только один раз его невольно выбило из этого защитного футляра, когда стоявший у стены милицейский офицер в чине майора вдруг козырнул Мастеру. А Мастер как-то привычно кивнул и сказал:
– Здравствуйте, здравствуйте!
Сергей Сергеич немного подивился этому, и это удивление погасло, как искра.
Затем он увидел Маркова. Марков стоял в глубине кабинета. Он почти не изменился с тех далеких пор. Только теперь он был в погонах подполковника.
Редкие брови Маркова полезли вверх, и он сказал Сергею Сергеичу:
– Мать честная! Сколько лет, сколько зим!.. Михеев, это же мой старинный приятель!
С последним он адресовался к Мастеру. А Мастер, в свою очередь, сказал:
– Вот как? Обыщите. У него кое-что при себе. Из того, что взято на улице Удальцова и у Крыловых. Улики он решил носить при себе.
Очная ставка закончилась, и Сергея Сергеича увели. Судя по всему, Учитель объехал его и здесь, успел – обзавелся алиби, все кивал на какую-то продавщицу. Срок он получит немалый, но это по-прежнему жизнь – не «вышка», не высшая мера, не расстрел, который ждет его, Семена...
Семен сидел перед столом Михеева и жадно смотрел в окно. Серое небо казалось ему неимоверно прекрасным. Оно еще никогда не было таким, чтобы на него хотелось смотреть, не отрывая глаз. Он с трудом отвел глаза и не пожалел, потому что вокруг все было теперь удивительно. Его зрение, обостренное последними неделями жизни, цеплялось за простейшие мелочи, и каждая из них сейчас приобретала баснословную ценность, когда он живет, ест и дышит. Он будто никогда не видел таких чудесных карандашей, такой дивной бутылки с канцелярским клеем, который он, кажется, готов был пить.
Семен взглянул на худощавую стенографистку и подумал, что это сказочная женщина. Он готов был встать на колени и молиться на нее, потому что это была последняя женщина, которую видели его глаза.
– Вот посмотрите, Володин. Может, вам будет интересно, – сказал Михеев.
– А-а? – сказал Семен, встрепенувшись.
– Может, вам будет интересно, – повторил Михеев и протянул пачку фотографий.
– Да, да, – алчно произнес Семен и схватил фотографии, будто Михеев мог передумать и взять их назад.
С фотографий смотрело знакомое лицо. Где-то он видел этого человека. Но это было неважно. Главное – он держал бесподобные фотографии, потому что они были частицами жизни.
– Узнаете?
– Да! То есть нет!
– Это ваша жертва. Вчера принесли из театра. Здесь его лучшие роли, говорят. Большой был актер. И человек тоже. Жил, думал, работал... И вы все это разом оборвали. Как это несправедливо, как несправедливо! – повторил Михеев и покачал головой.
Семен неистово попробовал бумагу на ощупь – ах, какая это была бумага! «Господи! – горестно подумал он. – Неужели надо лишаться жизни для того, чтобы понять, как бесценна она?»
– А как же Маргасов? Какое он имел отношение к кражам? К убийству актера? – спросил один из авторов Михеева.
– Он здесь ни при чем, – сказал Михеев, копаясь в ворохе папок.
– Но орудия взлома? Орудия взлома были найдены именно у Маргасова? Те самые орудия, которыми... Как, это были другие? – настороженно произнес второй из авторов.
– Те самые, – буркнул Михеев из-за кучи бумаг.
Ему прямо-таки не нравилось то, что перед ним сидят два автора и вынуждают его расходовать драгоценное время таким несерьезным образом на этот лишенный интереса и практической пользы разговор. И напрасно авторы пытались придать беседе оттенок непринужденности и интеллектуализма, кислое выражение не сходило с широкого лица Михеева. Его невыразительное лицо отнюдь не соответствовало облику героя их романа, обладающего тонким умом аналитика. Но тут они были бессильны изменить что-либо. Хотя бы этот грубый нос. Или маленькие, бесцветные глазки.
Лейтенант Зубов, устроивший эту встречу, послал авторам из своего угла подбадривающий жест – ничего, мол, жмите!
– Если Маргасов непричастен к этим преступлениям, чем можно объяснить, ну, то, что инструменты очутились у него за батареей? – спросил первый из авторов.
– Подсунули.
Михеев даже поднял лицо и рассердился: как это авторы не додумались до такой простой вещи! Тогда второй из авторов, человек более остроумный, вкрадчиво сказал:
– Но почему он убежал?
– Он не убежал. Мы сами отпустили. Обязаны были отпустить.
На лице Михеева было написано: «Ну, что еще?» Но, видно, на лицах авторов было написано состояние умственной беспомощности, и Михеев вздохнул.
– Маргасов и Володин – старые знакомые, – начал он, словно на уроке, едва не по складам. – Стараясь увести в сторону следствие, второй подсунул инструментик первому – словом, избитый прием. Затем его наставник звякнул Маркову по телефону. И Маргасов был взят. Но следствие показало, что тот непричастен. Инструменты отдельно – Маргасов отдельно. Нет причинной связи, как говорят юристы. Но отпустить его так – значит дать понять истинным преступникам, что ничего не вышло. Словом, возбудить их бдительность. Тогда пригласили Маргасова, говорим: так, мол, и так, извиняйте. Ваша воля казнить или миловать. Если хотите помочь нам выявить тех, кто только что подсунул вам «мокрое дело», пока не появляйтесь дома. Поживите, скажем, у жены. Сделаем вид, будто вы убежали. И он согласился. Вот так!
Михеев был удовлетворен. Он считал, что свой долг перед навязавшимися гостями он выполнил честно. Сложил руки на столе, приготовившись смотреть на их удаляющиеся спины. Если бы он знал, что это короткое оживление только подзадорит их!
– Значит, квартирные кражи и смерть актера – дело рук этого неразлучного дуэта? – спросил первый автор, как бы еще сомневаясь и тем самым стараясь хитро спровоцировать этого не очень-то щедрого на беседу Михеева.
– Их было трое. Веселов наводил. Кроме случая с Крыловым, – сдержанно поправил Михеев и опять ушел в свою броню.
– Веселов привлечен как соучастник. Его дело было – поиск дичи. Охотились эти двое, – добавил Зубов.
– Но почему, как у них там говорится, на дело шел один? И дважды его заставали хозяева? – вмешался второй автор.
Михеев не очень-то спешил с ответом. Тогда опять раздался голос из угла.
– Серафим Петрович, разрешите? – спросил Зубов.
– Ну, ну, – буркнул Михеев.
– Вот это-то обстоятельство в конце концов и нас заставило считать, будто орудовал один. Послужило доводом против Маргасова. Ведь, судя по всему, Маргасов был одиноким, нелюдимым человеком, – сказал лейтенант. – Но как же все произошло? Так вот: помните притчу о паспорте Шлепы? Я рассказывал в самом начале? – Авторы кивнули. – Выходит, благородная рассеянность здесь ни при чем. Шлепа в прошлом, он же Сергей Сергеич в настоящем, караулил в подъездах, когда его напарник Семен хладнокровно обчищал квартиры. И с ним дважды повторилось то, что было и в случае с паспортом. Сергей Сергеич от страха терял над собой контроль, – сказал Зубов и откинулся на спинку стула.
– Но позвольте, – безжалостно произнес первый автор. – Он готовил масштабную операцию. Зачем ему понадобились предшествующие кражи? Зачем размениваться на относительные мелочи?
