Потом нужно навестить Гиревого и узнать у него, что он собирается делать в ближайшие дни: его знания могут понадобиться в любой момент. Например, если в списке нераскрытых дел отдела по борьбе с организованной преступностью окажется дело об отравлении аналогичным ядом. Кстати, лабораторию Горлова могли сжечь именно поэтому. Из-за того, что в актах, хранящихся там, было что-то, что подтверждало использование трансдермального яда неким конкретным лицом.
Жаль, что Бодров не стал мне показывать нераскрытые дела, которые проходили через горловскую лабораторию. Наверняка там были истории поинтереснее той, в которой рассказывается об отравлении антифризом.
Ну, а в завершение всего нужно съездить к тете Миле: она обещала побаловать нас сегодня пирогами. Вот, кажется, и все. Теперь можно одеваться и начинать готовить завтрак.
Я заглянула в комнату к Горлову: директор спал сном праведника. И неудивительно: на часах была только половина седьмого, а рабочий день у него… впрочем, его рабочий день не был нормирован. Иногда – как в тот день, когда он меня нанял, – Андрей Николаевич в половине седьмого был уже на работе. А вообще, когда не имелось срочных дел, он мог себе позволить поспать до девяти.
Я осторожно закрыла дверь спальни и на цыпочках вышла на кухню. Там я поставила чайник, нарезала хлеб тонкими ломтиками и зарядила его в тостер. Что нужно частному телохранителю на завтрак, если он находится в доме клиента? Пара тостов и чашка крепкого кофе. Все остальное – дома, когда закончатся трудовые будни.
Чайник закипал на плите, когда на кухню в длинном халате вышел Андрей Николаевич.
– Доброе утро! Хозяйничаем? – Горлов был благодушно настроен, но на его лице были видны следы болезни. – Мне сегодня нужно бы съездить к Скопову, там Гиревой не всю партию бальзама забрал, но чувствую себя неважно. – Он закашлялся и высморкался в клетчатый платок.
– До завтра это подождет? – с надеждой спросила я. У меня ведь были на этот день другие планы.
Горлов подумал-подумал и сказал:
– Подождет. Чем питаемся? – Он придирчиво осмотрел тосты и перевел взгляд на меня. – И это – все?
Я пожала плечами.
– А что еще мне нужно?
Андрей Николаевич открыл холодильник.
– Колбаса, ветчина, сосиски, сыр – да тут еды на целую роту! Ну-ка, давай выкладывай все, и будем завтракать как полагается.
Я нехотя поднялась со стула, на котором до этого сидела, и стала вынимать из холодильника все перечисленное. Горлов командовал мной, как заправский генерал.
– Вон там на мойке большая широкая тарелка. Давай ее сюда. А теперь режь ветчину и выкладывай рядком. Так. А теперь немного колбаски. – И так продолжалось до тех пор, пока вся тарелка не была наполнена нарезанными деликатесами.
Потом Андрей Николаевич сам слазил в холодильник, вынул сливочное масло, нарезал батон, сложил его в узорчатую витую хлебницу и, показав рукой на яства, произнес с расстановкой:
– Ну а теперь, мадемуазель, прошу к столу.
Я села на прежнее место.
Андрей Николаевич сам вынул чашки с блюдцами и налил нам обоим кофе.
– Тебе со сливками?
– Нет, лучше черный.
– Любишь покрепче? – Горлов насыпал себе две ложки растворимого кофе. – По мне, растворимый дает только вкус. Крепким я считаю лишь кофе в зернах. Но предложить его не могу: вчера закончился, а ты не купила.
– Простите, Андрей Николаевич, я не знала, – виновато сказала я.
– В следующий раз не забудь, – предупредил он, доливая себе в чашку сливки и пробуя напиток на вкус. – Тоже ничего. На безрыбье и рак рыба.
– Чем мы будем сегодня заниматься? – Этот вопрос волновал меня больше всего.
– А ничем. – Андрей Николаевич с удовольствием откусил бутерброд. – Я позвоню Скопову, спрошу, как идут дела с транспортировкой бальзама, а потом буду лежать на диване и болеть. – Горлов закашлялся. – Проклятый вирус! Когда же ты меня отпустишь?
– А мне что делать? – спросила я, доедая второй бутерброд.
– Ты? – Андрей Николаевич посмотрел на меня, что-то обдумывая, потом сказал: – Ты съезди к Бодрову, покажи ему результаты анализов, которые делал Гиревой. Может, это даст ему какую-нибудь зацепку.
– В деле о сгоревшей лаборатории?
– Зачем? В деле об отравлении нашей Оленьки. – Голос Горлова дрогнул, но он быстро овладел собой.
– Андрей Николаевич, скажите мне честно, через вашу лабораторию проходило дело об отравлении ядом, аналогичным тому, что обнаружил Антон?
Горлов задумался. Он заговорил только спустя минут пять.
– Был один анализ. Не помню точно. По-моему, трансдермальный яд или что-то в этом роде, а вот по какому делу, сейчас не скажу. Давно это было.
– Как давно?
– Не в этом году, это точно.
– А в каком?
– Точнее сказать не могу: записи все уничтожены.
– Ну что ж, у Бодрова осталось одно нераскрытое дело, которое он мне тогда не показал.
– Ну, надежда – дело хорошее, – сказал Андрей Николаевич, вылезая из-за стола. – Хочешь еще бутерброд?
– Нет, спасибо. – Я бы, может, и съела еще один, но у меня кофе кончился.
– Тогда вперед, на мины, – пошутил директор, – а я останусь заниматься домашним хозяйством. Кофе привези, – напомнил он, когда я выходила из кухни.
– Привезу, – пообещала я и пошла собираться в полицию, точнее, к начальнику отдела по борьбе с организованной преступностью.
Я сложила в сумку книгу в пакете, положила акт в файле и пачку сигарет. Возможно, мне придется ждать Валерия Петровича, а ждать просто так я не привыкла. Сейчас, правда, в горотделе висит табличка: «У нас не курят», но курилка как была, так и осталась. Никто даже пальцем не пошевелил, чтобы ее убрать. Да и нужно ли это?
Ну да, идет оздоровление нации, мы теперь знаем, сколько болезней вызывает курение, но люди как курили, так и курят, несмотря на устрашающие надписи на пачках и картинки омерзительного содержания. Есть даже такой анекдот: парень с девушкой сидят в скверике и курят. Парень читает вслух у себя на пачке: «Импотенция». Девушка тут же переворачивает свою пачку и тоже читает: «Мертворождение». «Слушай, – говорит, – давай поменяемся?» Вот так и живем. В общем, Васька слушает, да ест.
Я быстро оделась, пристегнула к поясу кобуру, повесила на плечо сумку и отправилась в городской отдел полиции, предупредив своего подопечного, чтобы он никому не открывал двери:
– Андрей Николаевич, я вам это серьезно говорю.
– Знаю, знаю, никому не открою, даже тебе.
– Я не шучу, – предупредила его я.
– Я тоже. – Горлов склонил голову и посмотрел на меня исподлобья. – Будешь проситься в дом, а я не открою.
– Ну хватит, – улыбнулась я и распахнула входную дверь. – Я ненадолго.
* * *
Я попала точно во время планерки. О скором окончании летучки не могло быть и речи. Из-за двери то и дело раздавались недовольные возгласы и длинные тирады, призванные убедить кого-то. Конца спорам не предвиделось, и я пошла в курилку выкурить сигаретку. Курилкой служило ответвление перед мужским туалетом. Здесь было все, что нужно заядлому курильщику: огромная пепельница из литровой банки с водой и рядом мусорный бачок с надписью: «Окурки не бросать!» То есть окурки предлагалось бросать именно в банку, в воду, где плавали уже потухшие и размокшие «бычки». А в мусорный бачок полагалось бросать все остальное: части упаковки от сигарет, пустые пачки и прочее.
В курилке имелось окно. Настежь распахнутое, несмотря на приближающиеся холода. Таким образом, видимо, заботились о некурящих, вынужденных ходить в туалет мимо своих дымящих сослуживцев. На окне стоял тот самый кактус, который был выдворен из кабинета начальника отдела по борьбе с организованной преступностью. Кактус цвел вовсю, и его мышиный запах перебивал даже запах табачного перегара из мокрой банки.
Интересно, что или кого имел в виду Бодров, когда сказал, что некоторые люди бывают похожи на этот, с позволения сказать, цветок? Может, он имел в виду кого-то из преступников? Вполне возможно. Ведь многие из них выглядят вполне добропорядочными людьми. Время разбойников в валенках и с бородой веником давно прошло. Нужно будет поговорить на эту тему с Бодровым.
Я встала у окна, достала сигареты, зажигалку и с удовольствием выпустила первый клуб дыма. В это время в курилку зашел сильно возбужденный сотрудник в гражданском, выхватил из кармана пачку сигарет, ловким движением руки выбросил одну себе в рот и поднес к ней зажигалку. И тут он увидел меня. Он приоткрыл рот так, что сигарета чуть не вывалилась из него, а его глаза округлились.
– Что-то не так? – спросила я у него. Пристальные взгляды мне не в диковинку, мужчины часто так смотрят на меня. Особенно после того, как я применю к ним силовой прием из своего личного набора.
– Вы как здесь оказались? – вдоволь наглазевшись, спросил он.
– Пришла к Бодрову, а что?
– Да так, ничего. Туалет, простите, мужской, – сказал он, и в его голосе сквозило оскорбленное достоинство.
