– Баллард, прогуляйся с Габриэль, - подзадоривал меня Воан. - Возьми ее за руку. Ты ей не безразличен.
Воан помог мне занять свое место. Когда он ускользнул, сославшись на то, что увидел Сигрейва, я помог Габриэль осмотреть несколько инвалидных машин. В нарочито формальных терминах я беседовал с демонстраторами о монтаже дополнительных средств управления, тормозных педалях и рычагах коробки передач. Все это время я смотрел на части тела Габриэль, отраженные в этих кошмарных приспособлениях инвалидного управления. Я наблюдал, как трутся друг о друга ее бедра, на выступ ее груди над лямками спинного протеза, на угловатые формы ее таза, на ее кисть, крепко сжимающую мою руку. Она отвечала на мой взгляд сквозь ветровое стекло, поигрывая с хромированным рычагом карбюратора, словно ожидая, что с ним случится нечто непристойное.
Габриэль, похоже, не держала на Воана зла за то, что он предоставил мне возможность первым заниматься с ней любовью на заднем сиденье ее маленького автомобильчика в окружении причудливых рычагов управления для инвалидов. Я исследовал ее тело, нащупывая путь среди ремней и лямок ее нижней одежды. Непривычные поверхности таза и ног увели меня к ее уникальному тупичку, этому нездоровому кожно-мускулатурному образованию. Каждая из ее деформаций служила сильной метафорой упоения новым насилием. Ее тело, с этими угловатыми контурами, неожиданными сочетаниями слизистой оболочки с линией волос, разгибающей мышцы с эрегирующими тканями, было для меня вызывающей энциклопедией извращенных возможностей. Когда я сидел с ней в темной кабине возле ограды аэропорта, а ее белая грудь, покоившаяся в моей руке, освещалась огнями взлетающих авиалайнеров, мои пальцы, казалось, подвергались насилию формы и нежности ее соска. Наши половые акты были испытанием огнем и водой.
По дороге к аэропорту я смотрел, как она манипулирует непривычной системой управления. Комплекс рычагов и переключателей этой машины был подогнан специально для ее первого полового акта. Двадцать минут спустя, когда я обнял ее, фабричный запах горчичного кожзаменителя смешался с ароматом ее тела. Мы свернули к резервуарам, чтобы видеть приземляющиеся самолеты. Когда я прижался грудью к ее левому плечу, то увидел, как специальное сиденье плотно облегает ее тело. Я скользнул рукой по ее правой груди, уже сливаясь со странной геометрией интерьера этого автомобиля. Из-под руля торчали неожиданные рычаги. Из стальной оси, идущей от рулевой колонки, рос целый пучок хромированных педалей. Установленный на полу рычаг передач поднимался косо, оставляя пространство для вертикального отростка из хромированного металла, отлитого по форме внешней стороны кисти водителя.
Привычная к этим новым параметрам, к объятиям услужливой технологии, Габриэль откинулась на сиденье. Ее умные глаза следовали за ладонью, ощупывающей мое лицо, словно в поисках недостающей мне яркой хромированной арматуры. Она подняла левую ногу и разместила ее так, что скоба легла мне на колено. На внутренней поверхности ее бедра выделялись глубокие вмятины от лямок, ложбинки покрасневшей кожи, отпечатки кнопок и пряжек. Когда я расстегнул ремень на левой ноге и пробежал пальцами по глубокой вмятине от пряжки, дряблая кожа оказалась горячей и тонкой, более возбуждающей, чем ткань влагалища. Это развратного вида углубление - чехольчик для полового органа в эмбриональной стадии развития - напомнило мне о маленьких ранках на собственном теле, которые все еще хранили контуры приборного щитка и переключателей. Я ощупывал вмятины на ее бедре, ложбинку под грудью и правой подмышкой - след от спинного протеза, красные метки на внутренней стороне правой руки. Все это были зачатки новых половых органов, символы сексуальных возможностей, которые еще предстоит познать в сотнях экспериментальных автокатастроф. Я ощутил незнакомые очертания сиденья тыльной стороной моей правой руки, скользящей в углубление между ее ягодицами. Салон машины был затенен, полумрак скрывал лицо Габриэль, и я избегал прикосновения к губам откинувшейся на сиденье женщины. Я взял грудь в ладонь и стал целовать холодный сосок, от которого исходил сладкий аромат - смесь какого-то приятного парфюмерного состава. Задержав ненадолго язык на набухающем соске, я направил его далее, в неторопливое путешествие по груди. Мне казалось, что это должна быть съемная каучуковая структура, каждое утро пристегивающаяся вместе со спинным протезом и ножными шинами. И я был слегка разочарован тем, что ощутил под языком плоть. Габриэль подалась вперед, потерлась о мое плечо. Ее указательный палец исследовал внутреннюю поверхность моей нижней губы, ноготь касался зубов. Открытые части тела были соединены ослабленными скобами и ремнями. Я играл с костистым лобком, перебирая редкие волосы промежности. Глядя, как она пассивно сидит в моих объятиях, едва шевеля в ответ губами, я осознал: эта утомленная и покалеченная девушка считала, что номинальные точки соединения в половом акте - грудь и член, ягодицы и промежность, соски и клитор - не смогут нас возбудить.
В свете угасающего дня над нашими вами вдоль направленных с востока на запад взлетных полос двигались авиалайнеры. B воздухе висел приятный хирургический аромат тела Габриэль с оттенком горчичного кожзаменителя. Хромированные переключатели выступали из тени, как головки серебряных змей - фауна металлического сна. Габриэль выпустила мне на сосок шарик слюны и механически ласкала его, продолжая притворяться, что происходит номинальный половой акт. В ответ я приласкал ее лобок, нащупав инертный комочек ее клитора. Серебристые рычажки вокруг нас казались произведениями технологических искусств, шедеврами кинетико-эстетических систем. Рука Габриэль бродила по моей груди, пальцы обнаружили маленькие шрамики под моей левой ключицей - отпечаток верхней дуги окружности циферблата. Когда она начала обследовать эту ложбинку губами, я почувствовал, что член впервые наливается. Она вынула его из брюк и вернулась к исследованию других шрамов на моей груди и животе, пробегая по каждому из них кончиком языка. По очереди, один за другим, она одобрила каждый из этих знаков, начертанных на моем теле приборным щитком машины. Когда она ласкала член, я переместил руку с лобка на шрамы бедра, ощупывая дорожки, проложенные по плоти ручным тормозом машины, в которой она разбилась. Моя правая рука обнимала плечи, поглаживая отпечатки, оставленные кожей ремней, точки соединения округлых и прямоугольных форм. Я исследовал щрамы на ее бедрах и руках, обнаружил скопление шрамов под левой грудью, а она в ответ исследовала мои. Мы расшифровали эти коды пробудившейся в автокатастрофе сексуальности.
Мой первый оргазм вытолкнул семя на глубокую рану на ее бедре, орошая сморщенный глубокий канал. Она взяла сперму и размазала ее по серебристой головке рычага коробки передач. Мои губы соединились со шрамами под ее левой грудью. Габриэль повернулась на сиденье, так, чтобы я мог исследовать раны на ее правом боку. Впервые я не испытывал ни малейшей жалости к этой покалеченной женщине. Я вместе с ней наслаждался этими абстрактными отверстиями, оставленными в ее теле деталями ее же автомобиля. В течение нескольких последующих дней я достиг оргазма в шрамах под ее грудью, возле ее подмышек, в ранах на шее и плече, в этих половых щелях, нанесенных разлетающимся лобовым стеклом и циферблатами приборной панели в скоростном столкновении, с помощью моего члена сочетая браком машину, которую разбил я, и машину, в которой едва не погибла Габриэль.
Я мечтал о других авариях, которые расширили бы данный репертуар отверстий, уповая на то, что с непрерывным совершенство-' ванием технологий в будущем появятся еще' более сложные элементы технической оснастки. Какие раны будут формироваться благодаря эротическим возможностям камер термоядерного реактора, операторских, покрытых белым кафелем, таинственных сценариев компьютерных программ? Обнимая Габриэль, я представлял себе, как меня учил Воан, аварии с участием знаменитостей и красавиц, раны, которые возбуждают эротические фантазии, необыкновенные половые акты, знаменующие собой возможности невообразимых технологий. В этих фантазиях я наконец смог мысленно увидеть те смерти и травмы, которых всегда боялся. Я представлял себе свою жену, израненную в сильном столкновении, с разбитым лицом и с новым сладостным отверстием, которое открылось в ее промежности в результате удара рулевой колонкой. Не влагалище, не задний проход. Отверстие, достойное величайшей нежности. Я представлял себе травмы киноактрис и телевизионных деятелей, чьи тела расцветут десятками новых отверстий, точками сексуального единения с их публикой, созданными виражирующими автотехнологиями. Я представлял себе тело собственной матери в разные периоды ее жизни, израненное в авариях, награжденное особенно абстрактными и оригинальными отверстиями, так что наш инцест был бы не более, чем интеллектуальным актом, позволяющим мне просто соответствовать ее позам и объятиям. Я представлял себе педофилов рядом с травмированными в катастрофах детьми. Они ласкали детские тельца и орошали их раны испещренными шрамами членами спермой. В моем воображении возникали и пожилые педерасты, запускающие языки в подобия задних проходов на телах полуживых юношей.
