Эдик широко зевнул. Олимпиада Серафимовна открыла было рот, чтобы ему возразить, но ее опередила Вера Федоровна, накинувшись вдруг на свою визави:
– Что это ты старые платья стала перешивать, Наташа? На новые денег не хватает? А говоришь, что дела в магазине идут хорошо.
– Я? Старые платья? – вскинулась Наталья Александровна. – Какая чушь!
– Святая правда, – заупрямилась Вера Федоровна. – Я отлично помню этот твой бледно-сиреневый костюм. Та же самая ткань. Перелицовка.
– Что ты в этом понимаешь! Перелицовка! Это же Италия! Всемирно известный бренд!
– Я не понимаю?! Да я… – Вера Федоровна осеклась, поймав тревожный взгляд сына. – Видать, показалось. Италия так Италия.
Итог подвела Олимпиада Серафимовна, сказав:
– Мы слишком устали и перенервничали. Надо бы отдохнуть. Давайте расходиться.
– Но погода сегодня такая хорошая! – заспорила с ней Настя. – Мы могли бы погулять!
– Я, пожалуй, составлю тебе компанию, – Эдик поднялся из-за стола. – Я тоже не хочу спать. Пойдем.
Пару проводили выразительными взглядами.
– Не понимаю, что между ними происходит. Неужели он собирается сделать Насте предложение? – заволновалась Нелли Робертовна.
– Ха! – покачала головой слегка опьяневшая Наталья Александровна.
– Мой сын ничего мне об этом не говорил, – пожала плечами Вера Федоровна.
– Во всяком случае, это не наше с вами дело, – качнула огромными серьгами Олимпиада Серафимовна. – Я предпочитаю политику невмешательства.
– Кто бы говорил! – тут же съязвила Наталья Александровна.
– Мама, у тебя на подбородке губная помада, – заметил Егорушка. – Ты выпила, и она размазалась. Смотрится отвратительно.
– Егор!
– А что я такого сказал?
Майя, поднявшись, пробормотала:
– Я тоже, пожалуй, пойду.
«Это мой последний день в доме Листовых», – грустно подумала она. Почему она к ним ко всем уже привыкла. И даже смирилась с обстановкой в доме, хотя здесь живут такие разные люди. Но самозванке пора уходить.
– Спокойной ночи! – раздался ей вслед дружный хор голосов.
…Настя с Эдиком тем временем спустились в сад.
– Поговорила?
– Да.
– И что?
– Маруся согласна нам помочь.
– Маруся? – удивился Эдик. – Постой… Я думал, ты к тете ходила.
– Зачем? Она больше ничего не решает.
– А деньги?
– Она даст денег. Маруся. Она такая… Такая доверчивая. Даст.
– Но мне нужно сейчас. Понимаешь?
– Что я могу сделать? У меня нет. Столько, сколько тебе надо, нет, – со слезами в голосе сказала Настя.
– Милая, есть вариант, – Эдик взял ее за руку и несильно сжал. – Помоги мне сейчас, а я отплачу тебе потом. Никогда не забуду, клянусь! У папы в кабинете лежит пистолет. Я его хорошо разглядел, вещь антикварная, чрезвычайно дорогая. Если бы я его заполучил, у меня появились бы деньги, чтобы отдать долг. Ты должна мне его принести.
– Но это же воровство!
– Я беру взаймы, поняла? Я отдам отцу эти деньги. Потом.
– Но почему именно пистолет? Разве в доме мало ценностей?
– У меня есть знакомый, который коллекционирует оружие, – терпеливо пояснил Эдик. – Просто фанатик. Я мог бы заполучить нужную мне сумму в пять минут. Один только звонок – и мой долг погашен. К тому же, если исчезнет пистолет, в доме станет спокойнее.
– Но раз так, почему ты сам не можешь его взять?
– Ну, как ты не понимаешь! Все сразу подумают на меня. Ты же знаешь мою репутацию! Поэтому я буду обеспечивать себе алиби, занимая кого-нибудь приятной беседой. А на тебя никто не подумает.
– А на кого же тогда подумают?
– Да на кого угодно! Хотя бы на Мишу.
– Он не вор, – вздрогнула Настя.
– Зато он не член нашей семьи. Я не думаю, что отец вызовет полицию. Он не такой человек. Больше всего на свете Георгий Листов дорожит собственным покоем, а полиция – это долгое разбирательство, протоколы, допросы, суды. Нет, папа заплатит за пистолет, а потом уволит проворовавшуюся прислугу.
– Но Миша будет утверждать, что он ничего не брал!
– А разве ты не можешь сделать так, что не будет? – пристально посмотрел на нее Эдик. – Ты говорила, что любишь меня. Неужели нельзя во имя огромной любви решить такую маленькую проблемку?
– И… когда? – спросила Настя после долгой паузы. – Когда я должна это сделать?
– Сегодня. Деньги нужны мне срочно. Я буду ждать тебя в саду. Как только отец выйдет из кабинета, ты зайдешь туда и возьмешь пистолет. А я пока тут с кем-нибудь позабавлюсь. Хоть с Егорушкой. Он – лучшее алиби. Все знают, что Егор никогда не врет.
– Хорошо, – покорно кивнула Настя. – Я все для тебя сделаю. Раз другого выхода нет…
– Ты просто чудо! Милая, да если бы был иной выход из создавшейся ситуации, разве бы я тебя попросил? Ты спасаешь мне жизнь. Такие вещи не забывают.
– Да?
– Я клянусь, что это в последний раз. Я брошу играть, попробую заняться чем-нибудь стоящим. Я сделаю все, как ты попросишь.
– Ты… Ты любишь меня?
– Ну, конечно, люблю!
– А та девушка в квартире? В твоей квартире? Которая снимает трубку?
– Случайная знакомая. Ты же знаешь, как много у меня знакомых! И все чего-то хотят. Да, я впустил ее, чтобы… Ну, скажем, объясниться. Сказать, что женюсь. Чтобы она оставила меня… Нас в покое. Надо рвать старые связи, если собираешься вступить в новую жизнь, ведь так?
– Да.
– Дай же я тебя поцелую!
Они слились в объятиях. Потом Эдик резко отстранился и прошептал:
– Ну, иди. Иди, милая. Помоги мне…
…Оставшиеся на веранде Егорушка, Наталья Александровна и Олимпиада Серафимовна в это время зевали и неспешно допивали чай. Ольга Сергеевна носила на кухню грязную посуду. Насвистывая, Эдик поднялся на веранду. Настроение у него было прекрасное.
– Что же, Жорочка ужинать так и не будет? Мне послышалось, что хлопнула дверь кабинета. Куда же он пошел? – взволнованно спросила Олимпиада Серафимовна, тряхнув огромными серьгами.
– В кухню, за бутербродом, – ответил Эдик, опускаясь в плетеное кресло. – Папа нас сегодня игнорирует.
– Я, пожалуй, пойду, скажу ему, чтобы не ел всухомятку. Он окончательно испортит себе желудок, – Олимпиада Серафимовна поднялась и торопливо ушла в дом.
– Вот она, неусыпная материнская забота! – с иронией сказал Эдик. – Кому-то повезло! Наталья Александровна, а вы почему не скажите сыну, что сладкое вредно? Он за вечер слопал полбанки варенья и не собирается на этом останавливаться.
– Да пусть ест! – отмахнулась та.
– Вы правы: неважно, от чего он будет толстым, от варенья или от безделья. Сахарного диабета Егорушке все равно не избежать. Равно как и остаться девственником до конца своих дней.
– Я хочу вызвать тебя на дуэль! – вскочил Егорушка, отшвырнув ложку.
– Что-что?
– С такими надо стреляться!
– Егор, – поморщилась Наталья Александровна. – Когда это кончится? Когда же ты наконец повзрослеешь?
– Нет, Наталья Александровна, вы не правы, в этом есть что-то романтическое, – улыбнулся Эдик. И на полном серьезе сказал – Что ж, изволь. Давай спустимся в сад, обговорим условия.
– Эдик, надеюсь, ты понимаешь, что твоего младшего брата нельзя воспринимать всерьез, – напомнила Наталья Александровна.
– Не беспокойтесь, ма шер, мы все уладим миром.
– Я, мама, его все равно убью, – серьезно сказал Егорушка. – И ничто и никто меня не остановит!
– Господи, за что мне это? – Наталья Александровны обхватила руками голову и кинула вороватый взгляд на графинчик с водкой.
Когда братья спустились в сад, она судорожно схватилась за рюмку и, пока никто не увидел, наполнила ее раз, другой…
«Для храбрости», – прошептала она.
– Ты умеешь драться на шпагах? – спросил Егорушка, неловко плюхнувшись в гамак. – Ой!
– Осторожно, не упади! – поймал его за руку Эдик.
– Пусти!
– И в кого только ты такой, – старший брат со вздохом опустился на резную скамейку рядом с гамаком и прищурился на звездное небо. – Красиво здесь… Люблю этот дом, этот сад… Даже зимой люблю, когда на улице снег, за окном завывает ветер, зато в зале на первом этаже топится камин, и, если помешать кочергой дрова, искры сыплются, словно от бенгальского огня. Будто опять новогодняя ночь. Фейерверк… Праздник… – он вздохнул. – Всю жизнь я хотел только одного: вечного праздника. Ты любишь Новый год?
– Сейчас лето, – сердито сказал Егорушка.
– Но ведь в мечтах своих можно создавать миры? Любые: прошлое, настоящее, будущее… На самом деле я поэт, во мне романтики гораздо больше, чем в тебе, хотя ты все книги в нашей библиотеке перечитал, и все мечтаешь, мечтаешь… Просто я себя знаю от и до, потому и не боюсь, и уж конечно, не стесняюсь, а ты себя и стесняешься, и боишься. Освободи свой разум, брат. Тебе понравилась эта девушка, вот и все. Но ты не знаешь, как приступить к делу.
– Какая девушка? – порозовел Егор. – К какому делу?
